Эта необходимость вовремя начать действовать может поставить демократическое общество перед суровой дилеммой. Считается, что при демократии правит воля большинства. Но перед лицом многих важнейших проблем, если отложить действие до тех пор, пока его необходимость дойдёт до каждого, то может оказаться слишком поздно. Очевидно, мы должны в любой момент быть готовы отреагировать на опасность.
Существуют некоторые проблемы, при решении которых следует какое-то время выждать. Но во многих случаях бездействие является худшим из зол. Например, мой опыт на посту председателя Военно-промышленного комитета во время Первой мировой войны научил меня тому, что уже во время Второй мировой войны не следовало допустить инфляции и спекулятивных сделок. Поэтому на все цены, заработную плату, ренту и прибыли с самого её начала следовало ввести максимальный потолок. Однако президент Франклин Рузвельт и конгресс решили "подождать и посмотреть". Необходимые ограничения не были установлены в течение двух лет, они были введены только после того, как инфляция стала стремительной. Та же самая ошибка с выжиданием была допущена и во время корейской войны.
Если бы с самого начала этих конфликтов были приняты эффективные меры по предотвращению инфляции, бремя нашего национального долга было бы наполовину меньше его теперешней величины. Нам удалось бы избежать и многих других проблем, довлеющих над нами сегодня.
Точно так же и в других государственных делах: то, что когда-то было возможно, стало невозможным или слишком дорогостоящим из-за невероятно долгого промедления в решении проблем. Когда я сейчас думаю о том, что когда-то пытался сделать Вудро Вильсон, то поражаюсь тому, как с годами цена заключения мира становилась всё более высокой. Когда в 1919 г. Вильсон предложил нам войти в Лигу Наций, этот шаг многим американцам показался слишком поспешным. Но каким незначительным он представляется теперь, когда все знают, что нам пришлось совершить во имя заключения мира и как много ещё предстоит сделать для этого нам и нашим детям!
В течение всей холодной войны нам пришлось много выслушать о политических шагах, направленных на то, чтобы "выиграть время". Мы всё ещё не спросили себя: ради чего мы выигрываем время? Работает ли время на мир? А если нет, то как нам убедиться в этом?
На фондовой бирже каждый очень быстро учится действовать стремительно. Я вспоминаю один незабываемый случай из своей жизни.
Я проводил выходные и праздники 4 июля с моими родителями в Лонг-Бранч, штат Нью-Джерси. Поздно вечером в воскресенье мне позвонил Артур Хаусман, который рассказал, что один из репортёров сообщил ему о разгроме испанского флота адмиралом Шлеем в Сантьяго. После победы Дьюи в Манильской бухте эта новость явилась ещё одним предвестником окончания американо-испанской войны.
На следующий день, который пришёлся как раз на 4 июля, американская биржа должна была быть закрыта. Но зато работала лондонская. После открытия торгов в Лондоне и размещения там заказов на американские ценные бумаги можно было получить значительную прибыль. Для этого нам нужно было вернуться в Нью-Йорк и в течение дня вести переговоры по телеграфу.
Однако в тот час в воскресенье поезда уже не ходили. Обратившись к железнодорожникам, я нанял паровоз и оплатил дополнительный вагон, который должен был доставить меня до парома в Джерси на побережье Гудзонского залива. Было два часа ночи с небольшим, когда Кларенс Хаусман, мой брат Сайлинг и я мчались сквозь тьму по дороге в Нью-Йорк.
Это было моё первое путешествие в "особом поезде". Как же я волновался! Пока наш специальный состав громыхал через спящие города и посёлки, мне казалось, будто я, пусть и в меньшем масштабе, с точки зрения финансового размаха повторяю легендарный путь Натана Ротшильда после битвы при Ватерлоо.
Приобретя счета Веллингтона, чего не могло позволить себе британское правительство, Ротшильд поймал фортуну после крушения Наполеона. Военная кампания Веллингтона в Бельгии начиналась неудачно, что привело к падению стоимости английских ценных бумаг. Ротшильд, который переплыл пролив Ла-Манш, чтобы первым быть в курсе новостей, как говорят, находился на поле битвы Ватерлоо в тот момент, когда стало ясно, что ход сражения развивается не в пользу Наполеона. Оповестив об этом своих родственников в Лондоне за несколько часов до того, как новости были доставлены туда официальными курьерами, он дал возможность им сделать значительные приобретения, прежде чем бумаги снова поднялись в цене.
Пока наш поезд мчался сквозь ночь, я думал, что история, кажется, повторяется. Думая о победах американского оружия на море и на суше от Кубы до Филиппин, чувствовал, как во мне растёт имперский дух. Мне тогда и в голову не пришло, что те же проблемы и ту же ответственность годы спустя будет вынуждена нести "Американская империя".
Когда мы пришли в наш офис в нижнем Манхэттене, я обнаружил, что в спешке забыл ключ. К счастью, оказалась открытой фрамуга. Сайлинг весил всего примерно полтораста фунтов (68 кг), так что я легко протолкнул его внутрь. Ещё до наступления рассвета я уже был на телефоне.
Через несколько минут после открытия лондонского рынка мы уже представляли себе общую картину. Артур Хаусман, который пришёл в офис чуть позже, накручивал диск телефона, отрывая наших клиентов от праздничного отдыха. Будучи по жизни оптимистом, он был создан для этой работы. Хотя я сам висел на телефоне, но слышал, как в воздухе витали обрывки его коротких взволнованных фраз: "Великая победа Америки… Соединенные Штаты – мировая держава… Новые владения… Новые рынки… Империя, соперничающая с Британской… Самый большой бум на бирже за эти годы…"
Мы получили заказы почти от всех, кого он успел обзвонить. На Лондонской бирже мы купили большое количество американских ценных бумаг, чего было достаточно и для выполнения заказов, и для нас самих. На следующее утро, когда открылась Нью-Йоркская биржа, цены были гораздо выше. Наши акции, купленные в Лондоне, сразу принесли хорошую прибыль. Мы почти всухую побили прочие нью-йоркские компании, действовавшие на бирже. Помимо быстрой прибыли, которая была очень велика, эта операция создала фирме "Хаусман и компани" репутацию гибкого игрока, знающего, как и когда действовать.
2
Не знаю, было ли это вызвано новой репутацией нашей фирмы, но всего через несколько месяцев Артур Хаусман получил предложение, которое стало одним из поворотных пунктов в моей карьере.
Это позволило мне участвовать в самой крупной, по сравнению с прежними, сделке и вывело меня на новый уровень операций на бирже. Кроме того, оно положило начало моей долгой крепкой дружбе с Томасом Форчуном Райаном, одним из финансовых гигантов того времени.
Райан обладал впечатляющей фигурой: шесть футов и один дюйм (185 см) роста, с мягким южным выговором и манерой говорить медленно и учтиво. Когда он хотел сделать свою речь особенно выразительной, то говорил почти шёпотом. Но в бизнесе он действовал молниеносно и был одним из самых находчивых людей, знакомых мне лично на Уолл-стрит. Казалось, ничего не может застать его врасплох.
Будучи сыном бедного фермера из Вирджинии, Райан сам пробивал себе дорогу к богатству и власти. Многие резко заявляли, что этому человеку неведома жалость и что ему нельзя доверять. Большое судебное расследование его роли в деле дорожной компании нью-йоркского метрополитена после случившейся там катастрофы пришло к заключению, что этот человек не совершал никаких преступлений, однако "многие его поступки заслуживают сурового порицания". И всё же во всех сделках со мной Райан был точен и пунктуален.
В то время, когда я с ним познакомился, Райан успел стать ключевой фигурой в "Таммани-Холл" и контролировал нью-йоркскую городскую систему общественного транспорта. Кроме того, он собирался завладеть табачной империей Джеймса Дюка.
С Дюком было нелегко бороться. Силу его характера можно проиллюстрировать одной историей. Как-то нескольким его партнёрам через Джеймса Р. Кина удалось купить контрольный пакет компании "Америкэн тобакко". Сразу же после этого Дюк резко заявил, что, даже если они являются собственниками компании, они не являются хозяевами его, Дюка, лично, и он намерен немедленно выйти из компании и начать свой собственный табачный бизнес. Ему тогда удалось взять верх над своими оппонентами. Они были достаточно разумными людьми, чтобы понять, что без мозгов Дюка компания "Америкэн тобакко" ничего не значила.
После этого компания Дюка поглощала одного конкурента за другим, и к 1898 г. вне его треста оставалось лишь три достаточно крупных независимых компании. Одной из них была "Блэквелл энд компани", владевшая знаменитой торговой маркой "Булл Дурхам", производившей свои собственные сигареты. Другими двумя независимыми компаниями были "Нешнл сигаретт компани", сигареты "Адмирал", производство которой шло вровень с дюковскими "Свит Капоралс", а также "Лигетт и Майерс", жевательный табак которой "Стар Бренд" продавался лучше, чем "Бэттл Экс" Дюка. В то время, как говорили, Дюк ежегодно тратил миллион долларов на рекламу этого бренда.
Сегодня, разумеется, большая часть из имеющихся в продаже табачных изделий приходится на сигареты, но тогда, в 1898 г., мы были нацией, жующей и нюхавшей табак, курившей трубку и сигары. Из трёх независимых компаний самой важной была "Лигетт энд Майерс", производившая жевательный табак. В те дни из всех потребителей-женщин для этой продукции оставались только сельские жительницы, в основном из южных штатов. Они употребляли табак в курительных трубках, нюхали или жевали. Одновременно в то время проходила активная кампания против сигарет в церквях и воскресных школах. Надеюсь, не поколеблю веру в человечество, если заявлю, что вся эта высоконравственная пропаганда тайно финансировалась компаниями, торгующими прессованным табаком и сигарами, загребавшими жар руками наивных сторонников "крестового похода".
Лично я в своё время бросил попытки научиться жевать табак, так как этот процесс вызывал у меня тошноту, и удовлетворился тем, что сам скручивал себе сигареты из табака "Булл Дурхам".
"Лигетт и Майерс", а также "Блэквелл" и "Нешнл сигаретт" дружно отвергали попытки дружеского слияния, предпринимаемые Дюком. Кроме того, они успешно отражали любые усилия выдавить их с рынка путём резкого снижения цен и рекламных кампаний, регулярно проводившихся Дюком.
Потом наконец одна из независимых компаний, а именно "Нешнл сигаретт", была приобретена синдикатом, возглавляемым Томасом Райаном. "Нешнл" сразу же вошла во вновь организованную фирму "Юнион тобакко", которая, формально будучи независимой корпорацией, на самом деле контролировалась Райаном, а также Уильямом Уитни, П. Уайденером, Антони Брейди, Уильямом Элкинсом и другими людьми того же масштаба. Президентом компании был Уильям Батлер, который прежде занимал пост вице-президента "Америкэн тобакко", но оставил его и порвал отношения с Дюком.
Примерно в то же время наша фирма получила ведущую роль в разгоравшейся табачной войне. Её поручил нам некто Хезелтайн, которого мы называли "лейтенант Хезелтайн". Выпускник училища в Аннаполисе, Хезелтайн оставил службу в военном флоте, променяв её на более выгодное занятие бизнесом. Вернувшись на службу на время американо-испанской войны, он вновь снял мундир после её окончания.
Однажды он пришёл в наш офис и попросил встречи с Артуром Хаусманом. После короткого разговора они оба подсели к моему столу. Хезелтайн пояснил, что, по его сведениям, "Юнион тобакко" планирует приобрести "Лигетт энд Майерс", что автоматически сделает эту компанию серьёзным конкурентом компании Дюка. Хезелтайн подчёркивал, что хорошо знаком с представителями "Лигетт энд Майерс" и готов свести нас с ними.
Моим первым шагом были телефонные звонки Джорджу Батлеру, брату Уильяма Батлера, прежде возглавлявшего "Америкэн тобакко", а теперь стоявшего во главе "Юнион тобакко", а также мистеру Райану. При этом я никогда прежде не встречался ни с тем ни с другим.
Сначала они держались настороженно, но я понял, что Хезелтайн был прав относительно их желания приобрести "Лигетт энд Майерс". Более того, располагая информацией, полученной от Хезелтайна, я сумел убедить этих господ в том, что буду полезен им в этом вопросе. Что же касается Батлера и его брата, я узнал, что они планируют настоящую войну против Дюка. Батлер намеревался объединить все три крупные независимые компании под эгидой "Юнион тобакко" и тем самым доставить Дюку массу неприятностей.
Прошло немного времени, и в декабре 1898 г. компания "Юнион тобакко" объявила о приобретении компании "Блэквелл" с её знаменитым брендом "Булл Дурхам". После этого "Лигетт энд Майерс" осталась единственной независимой компанией, не подконтрольной ни Дюку, ни Райану.
Что бы Дюк ни думал прежде по поводу "бунта" Батлера, теперь он понял, что против него ведётся война. Случилось так, что акции "Лигетт энд Майерс" принадлежали главным образом людям из Сент-Луиса. Агенты Дюка поспешили в Сент-Луис и начали активно рисовать перед держателями акций "Лигетт энд Майерс" радужные перспективы.
Райан пригласил меня к себе в офис, где представил своему адвокату Вильяму Пейджу. Райан предложил нам отправиться в Сент-Луис и попытаться одержать верх над людьми Дюка и выбить их оттуда. Мы с Пейджем выехали туда на поезде.
Как и в моем случае, это было первое серьёзное поручение, данное Райаном Пейджу. В Сент-Луисе мы остановились в отеле "Южный". Джордж Батлер был уже там. Мы принялись искать президента "Лигетт энд Майерс" полковника Мозеса Ветмора.
Полковник Мозес был колоритной фигурой, вежливым и проницательным человеком. Он был владельцем отеля "Плантатор", где и проживал, и мы провели там несколько чудесных вечеров.
Другой ключевой фигурой был Уильям Стоун, по прозвищу Детектив Билл, который был адвокатом то ли "Лигетт энд Майерс", то ли самого полковника Ветмора, сейчас я уже не помню точно. "Детектив Билл" позже занимал пост губернатора штата Миссури. Затем в качестве сенатора США был одним из одиннадцати "несговорчивых", выступивших против предложения президента Вильсона вооружить наши торговые суда незадолго перед вступлением Америки в Первую мировую войну.
Я плохо помню наши предварительные переговоры, растянувшиеся на несколько недель. Наша тактика, если она у нас вообще была, состояла в том, чтобы сделать максимум из того, чего желало общество Сент-Луиса.
Сент-Луис, по крайней мере в те времена, представлял собой "почти южный" город, и методы давления здесь не проходили. Батлер, старый друг полковника Мозеса, был прекрасным карточным игроком и отличным рассказчиком. Пейдж не отставал от него в этом. Почти каждый вечер они собирались в гостинице "Плантатор", чтобы в дружеской компании выпить бокал вина и поиграть в карты. Задачей, порученной мне и лейтенанту Хезелтайну, было постоянно поддерживать связь с кем-то из держателей "Лигетт энд Майерс", обладавших большим пакетом акций. Лучше всего всю кампанию можно описать словами Пейджа, который заявил: "Мы сумели покорить полковника Мозеса своим дружелюбием".
О тех переговорах писали многие газеты, и впервые я оказался в центре внимания прессы. Естественно, для молодого человека, в 28 лет совершавшего первую в жизни важную деловую миссию, это не было неприятным событием. В один из дней в газетах написали, что представителям "треста" удалось одержать победу. На следующий день, по наблюдениям газет, "ситуация была под сомнением". И наконец, на следующий же день пресса трубила, что полковник Ветмор продал нам акции.
Среди местного населения реакция была более бурной. Сент-Луис гордился компанией "Лигетт энд Майерс" и хотел, чтобы она сохранила свою независимость. Особенное предубеждение люди испытывали против треста. В одном случае более ста представителей ассоциации местных фермеров, выращивающих табак, промаршировали перед главным зданием компании "Лигетт энд Майерс" с транспарантами и значками, на которых были написаны лозунги протеста "против трестов". Их встретил полковник Мозес, который сумел сделать так, что они отправились восвояси счастливые, не получив никаких обещаний.
Венцом всей операции стало то, что владельцы и держатели акций "Лигетт" передали право распоряжаться ценными бумагами полковнику. Это разрешение, а также принадлежавший ему лично большой пакет акций сделали полковника ключевой фигурой для дальнейшего развития событий. Он предпочёл присоединиться к нам. Было подготовлено соглашение, по которому к нам переходило более половины акций "Лигетт энд Майерс". Цена их составляла чуть больше 6 миллионов 600 тысяч долларов. Когда бумаги были подготовлены, возник вопрос, кто будет оплачивать налоги, сумма которых составляла примерно 200 тысяч долларов. Пейдж и губернатор Стоун решили рискнуть. Мы потеряли в деньгах, но думаю, что оно того стоило, так как это укрепило дружеские отношения между нами и населением Сент-Луиса, занятым табачным бизнесом.