3
В то время мои родители уехали на лето в Лонг-Бранч, Нью-Джерси, тогда один из самых модных курортов, где можно было кататься на лодке, ловить рыбу, купаться и играть в азартные игры.
Отец выполнял обязанности врача в отеле "Вест-Энд". Ему полагались две комнаты, кабинет и ванная. В течение рабочей недели я оставался в городе, но по субботам во второй половине дня мы с Гарти отправлялись на уик-энд в Лонг-Бранч. Там мы ночевали в кабинете отца на раскладушках.
Иногда я останавливался в пансионате в Литтл-Сильвер, Нью-Джерси, владельцем которого был человек, известный всем как дядя Дик Борден. У дяди Дика моим любимым спортом были гонки под парусом. Помню, как-то я взял его лодку "Эмма Б." и отправился на ней через Шрюсбери и Прайс-Пир. Я был одет в свой обычный наряд для плавания под парусом – парусиновые штаны и никакой рубашки, шляпы и обуви.
Управляя одновременно и румпелем, и главным парусом, я, демонстрируя своё умение, старался обойти мол как можно ближе к нему. И тут вдруг услышал женский голос. Оглядевшись, я увидел, что на пирсе в компании одного из спортсменов по имени Фредди Гебхардт стоит ослепительно красивое создание. Девушка вела с ним оживлённый разговор, бросая тонкие комментарии по поводу моего вида, причём моя скромность заставляет меня опустить здесь подробности того разговора.
Тем не менее и тогда, и сейчас я остаюсь ей благодарен за это. На мгновение я отвлёкся от управления лодкой. Парус поймал порыв ветра. И тогда под язвительные замечания других спортсменов я вернулся к управлению. Времени у меня хватило только на то, чтобы отпустить и ослабить парус. На тот день с меня было достаточно, и я отправился домой, всё ещё погружённый в мысли о комплиментах, которые сделала в мой адрес та прекрасная леди. Позже я узнал, что это была знаменитая актриса Лили Лангтри.
Будучи в Бордене, я никогда не упускал случая пройти пешком три мили (4,8 км) до Монмаута и обратно, чтобы поставить на скачках лишние 50 центов. Это были дни таких знаменитых скакунов, как Тенни Круглая Спина, Гановер и Коррекция. В то время знаменитыми владельцами лошадей были Август Белмонт, Фредди Гебхардт, Лорилларды, Моррисы и Дуайерсы. Из жокеев мне запомнились Мэрфи, Мак-Лафлин, а также Гаррисон, по имени которого появился термин "финиш Гаррисона".
В самом Лонг-Бранч жизнь делали разнообразнее несколько игорных домов. Около отеля "Вест-Энд" располагалось заведение Фила Дали. Я не мог быть его клиентом, так как минимальная ставка там была один доллар, но ничто не мешало мне бродить вокруг играющих и наблюдать за их игрой. В глаза сразу бросалось, что при всей похожести на прочие игорные дома с их букмекерами, коммивояжёрами, спортсменами и теми, кто держится вблизи спорта, здесь при тех же посетителях – брокеры, коммерсанты и банкиры – не было ни одной женщины. Кроме того, в заведении имелась отдельная комната для тех, кто не желал, чтобы их видели на публике играющими в азартные игры.
Как-то вечером я наблюдал за игрой в рулетку и фараон, когда ко мне подошёл известный в то время профессиональный игрок по имени Пат Шиди, который заявил:
– Молодой человек, я хочу с вами поговорить.
Мы вышли на веранду, где он продолжил:
– Юноша, я заметил, что вы здесь зря болтаетесь. Примите совет от знающего человека и держитесь подальше от подобных заведений. Я видел, что у вас красивая мать и симпатичный отец. К тому же ваш отец привёл меня в порядок, когда у меня вдруг возникли боли. Если вы не будете держаться подальше от игорных домов, вы огорчите своих родителей, да и себе не принесёте ничего хорошего.
Совет Пата Шиди в тот день не произвёл на меня никакого впечатления. Через несколько дней Дик Бонсал, молодой человек примерно одного со мной возраста, предложил мне направиться в заведение, которым управлял кто-то другой из Дали и где ставки были всего 50 центов. Дик происходил из благополучной семьи, его родители всячески баловали своё дитя. Я купил две или три фишки, которые ставил очень расчётливо, в основном на цвета на рулеточном столе. Вскоре я стал богаче на два доллара, отчего чувствовал себя очень довольным. Внезапно, как мне показалось, в помещении повисла мёртвая тишина. Крупье перестал крутить колесо рулетки.
Я оглянулся. В дверях стоял мой отец. В тот момент я всей душой желал только одного: чтобы разверзлась земля и поглотила меня.
Отец когда-то впервые в жизни дал мне денег, чтобы сделать ставку. Это было на ипподроме, когда я сказал ему, что, по моему мнению, должна выиграть лошадь по кличке Паша. Вручая мне тогда два серебряных доллара, отец заявил, что если я чувствую, что Паша должна победить, то очевидно, моё мнение на чём-то основано. В тот раз Паша продемонстрировала, что внешний вид порой бывает обманчив.
Но для отца сделать ставку на скачках и идти в игорный дом было не одно и то же. Он подошёл к столу, за которым я играл, и очень вежливо и спокойно обратился ко мне:
– Сын, когда ты будешь готов, мы пойдём домой.
Я, разумеется, был готов сразу же. Я отправился на выход впереди отца. Снаружи нас дожидался Гарти. Мой стыд перешёл в злость.
– Какого чёрта, – прошипел я Гарти, – ты позволил отцу прийти сюда?
Гарти объяснил, что он был здесь ни при чём. Просто в моей семье испугались, что я утонул. Гарти рассказал, что он обошёл пляж вдоль и поперёк, выкрикивая и высвистывая меня.
В отеле мы с Гарти молча разделись. Отправляясь на свои раскладушки, мы услышали последнюю фразу, брошенную нам отцом:
– Кто бы мог подумать, что в моём возрасте я буду забирать собственного сына из игорного дома!
Прошло довольно много времени, прежде чем мне удалось уснуть. Я проснулся оттого, что почувствовал, что рядом с моей постелью сидит мама. Она обняла меня и прошептала мне несколько утешительных слов.
В ту ночь я больше не мог уснуть, думая о том, какой позор я принёс своей семье. Примерно в пять часов утра я поднялся, тихо оделся и на цыпочках вышел вон. Я отправился на железнодорожный вокзал, где позавтракал в буфете в компании нескольких проводников и извозчиков, а затем первым же поездом поехал в Нью-Йорк. После того как взошло солнце, моё настроение заметно улучшилось. Юноша в 19 лет, если он здоров, не может долго пребывать в печали.
К тому времени, как поезд прибыл в Нью-Йорк, я уже забыл, что мой приезд вызван бегством после постыдного случая. Я заглянул к своему двоюродному брату Маркусу Хейману, студенту медицины, который вместе с несколькими молодыми людьми готовился к длительной воскресной партии в покер. Я внёс предложение, что наш дом, который как раз пустовал, был бы подходящим местом для проведения игры.
Мы играли в карты на первом этаже, когда Маркус вдруг подпрыгнул и заорал:
– Боже мой! Там тётя Белль!
И тут же послышались шаги моей матери. Мы начали надевать пальто и судорожно прятать улики, свидетельствующие о нашей игре в покер, когда она вошла в комнату. После того, что случилось прошлой ночью, я думал, мама конечно же откажется от меня как от неисправимого любителя азартных игр. Но, совершенно не обращая внимания на то, что творилось в комнате, она бросилась ко мне и заключила в объятия.
– Я так рада тебя видеть! – воскликнула она. – У тебя такая чувствительная натура, что я боялась, как бы не случилось чего-нибудь серьёзного.
Я чувствовал себя сильно пристыженным. После всего этого я ещё больше полюбил свою мать. Потом мама сказала, что у неё для меня есть и хорошая новость. По дороге на поезде в Нью-Йорк она познакомилась с Юлиусом А. Коном, бывшим торговцем одеждой, который перешёл работать на Уолл-стрит. Он сказал маме, что ищет молодого человека, который хотел бы начать работать с нуля и научиться банковскому делу так, как этому учат юношей во Франкфурте. Ему требовался кто-то серьёзный, надёжный, трудолюбивый и, как он подчеркнул, "не имеющий вредных привычек".
Мама сказала, что ей известен как раз такой молодой человек.
– Кто же это? – спросил мистер Кон.
Отбросив все мысли о моём пристрастии к азартным играм, мама ответила:
– Это мой сын Бернард.
На следующий день я позвонил господину Кону. Он объяснил мне, что в Европе ученики долгое время работают бесплатно, и это всё, на что они могут рассчитывать. Он тоже не готов платить мне зарплату, но попытается обучить меня вещам, которые я должен знать, если рассчитываю стать бизнесменом. Я уведомил фирму "Уиталл, Татум энд компани", что намерен уволиться. Так я попал на Уолл-стрит.
4
Мой новый работодатель был требовательным, но не злым человеком. С самого начала новая работа захватила меня и давала больше стимулов учиться, чем то, чем я занимался в "Уиталл энд Татум".
Помимо всего прочего, мистер Кон познакомил меня со сложностями работы с ценными бумагами. Одна и та же акция, например, в тот же день может котироваться по-разному, скажем, в Нью-Йорке, Балтиморе, Бостоне, Амстердаме и Лондоне. Покупая в Амстердаме и продавая в Бостоне или покупая в Балтиморе и продавая в Нью-Йорке, можно получить прибыль на сделках с ценными бумагами.
Несмотря на то что я должен был работать в офисе и выполнять обязанности курьера, у меня появилась возможность работать с ценными бумагами за границей. Это требовало навыков быстро делать расчёты в различных национальных валютах, поскольку даже минимальная разница в валютном курсе давала возможность получения прибыли. Получив достаточную практику, я научился, если нужно, практически мгновенно переводить данную сумму из гульденов в фунты стерлингов, из фунтов стерлингов во франки, из франков в доллары или из долларов в марки. Это дало мне явное преимущество как во время Первой мировой войны, так и после Версальской мирной конференции, когда мне пришлось столкнуться с многочисленными международными экономическими проблемами.
Фирма работала и с новыми акциями железных дорог, которые выпускались взамен старых после того, как на данной железной дороге проводилась реорганизация. Если дела на реорганизованном предприятии шли хорошо, то новые акции всегда стоили намного дороже, чем старые. Покупая старые акции и продавая новые после того, как те выпускались вместо старых, можно было получать прибыль. Разумеется, если реорганизация не удавалась, вы так и оставались со старыми бумагами на руках.
Таким образом, даже будучи ещё не очень грамотным клерком, я уже с самого начала своей работы видел, что такое работа с ценными бумагами, валютные операции, реорганизация и спекуляция акциями. Бухгалтерские книги, в которые заносились эти операции, стали для меня любимым чтением. Похоже, у меня было врождённое чутьё на подобные сделки. Приближалось время, когда я заслужил репутацию одного из главных действующих лиц на рынке ценных бумаг по эту сторону Атлантики.
Вскоре после того, как я перешёл к мистеру Кону, он стал мне платить зарплату по три доллара в неделю. Тем же летом мой отец впервые, через тридцать пять лет после того, как совсем ещё юным мальчиком он эмигрировал, посетил Европу. Дядя Герман, мама и все мы, сыновья, отправились проводить его на пароход "Колумбия", отплывающий в Гамбург. Я всегда был любимцем дяди Германа, и он спросил отца:
– Почему ты не берёшь с собой Берни?
Отец ответил, что он не против, если только я успею смотаться домой за своим чемоданом и не опоздать на судно. Был уже поздний вечер, городской транспорт ходил довольно редко, но я успел добраться до дома и вовремя вернуться. Меня разместили в каюте в компании с тремя кубинцами. Всю дорогу всех нас четверых отчаянно рвало.
Мы с отцом погостили у бабушки с дедушкой в Шверзенце и поехали в Берлин. Больше всего в Берлине в тот раз мне запомнились Бранденбургские ворота, а также множество немецких офицеров на улицах города.
Отец не выносил немецкий военный дух, и, наверное, это отношение оказало влияние и на меня. Вид тех похожих на опорные балки офицеров в причудливых мундирах раздражал меня. К тому времени я был уже довольно хорошим боксёром и чувствовал, что мог бы справиться с любым из увиденных мной офицеров. Я сказал отцу что-то типа того, что готов врезать любому из них, если кто-то попытается обидеть меня. Отец заметил, что это было бы довольно глупо с моей стороны.
Мама сходила к мистеру Кону, чтобы сообщить ему о моём внезапном отъезде в Европу. Тот был настолько любезен, что по моём возвращении снова взял меня к себе. Но я недолго работал у него. Во мне бурлила беспокойная жажда деятельности и страсть к приключениям. Мы с Диком Лидоном решили, что попытаемся молниеносно разбогатеть на золотых и серебряных рудниках в Колорадо. Мама, которая, как я предполагал, будет против, наоборот, не возражала.
После длительного путешествия в пассажирских вагонах мы приехали в Денвер, а оттуда отправились на местном поезде в Криппл-Крик, большой шахтёрский город с салунами, танцевальными холлами и разветвлённой сетью игорных заведений. Мы остановились в лучшем месте в городе, в отеле "Палас", где нас поселили в большой комнате, полностью заставленной кроватями. Когда поздно вечером мы возвращались туда, то, чтобы попасть в постель, нам приходилось перебираться через множество тел спящих в комнате людей.
Повсюду ходили всевозможные истории о том, как быстро и легко разбогатеть. Как я запомнил, одна из самых богатых шахт принадлежала человеку, который прибыл в город, чтобы получить работу плотника. Разумеется, нам рассказали и о взлёте Тома Уолша, отца Эвелин Уолш-Маклин, владевшей алмазом "Хоуп" ("Надежда"), с которой мы стали добрыми друзьями после моего переезда в Вашингтон.
Я решил инвестировать свой "капитал" в акции того, что называлось "рудники Сан-Франциско". Это были первые ценные бумаги, купленные в моей жизни. У нас с Лидоном не было достаточно денег, чтобы продолжать жить в отеле "Палас", поэтому мы переехали в пансион. Я повесил в шкаф свой нью-йоркский костюм и устроился откатчиком на рудник по соседству с рудником "Сан-Франциско".
В шахте откатчику приходится выполнять самую тяжёлую и неквалифицированную работу. Он следует за бригадой взрывников, подрывающих породу, и укладывает её в вёдра и тележки, чтобы затем поднять на поверхность. Я проработал совсем немного, когда один из здоровяков-шахтёров начал изводить меня придирками. Я решил, что рано или поздно мне всё равно придётся показать себя в драке, поэтому будет лучше, если я сам нанесу первый удар. Не дожидаясь от моего противника дальнейших придирок, я врезал тому шахтёру, вложив в тот удар все свои силы, и выбил из него дух. После этого мои проблемы закончились.
Лидон трудился рядом со мной. Мы работали в дневную смену, и наши вечера оставались свободными, чтобы можно было попытать шанс в одном из игорных заведений. Моим любимым было то, что работало при отеле "Палас". Это было самое шикарное заведение в городе. Каждый вечер любители испытывали там удачу за картами или рулеточным столом.
Тщательно понаблюдав за тем, как делаются и срабатывают ставки, я понял, что с колесом рулетки дела обстояли нечисто. По крайней мере, всякий раз, когда на кону стояла значительная сумма, выигрыш уходил в пользу заведения. Я начал делать небольшие ставки на другие поля, не занятые крупными игроками. Таким образом мне удавалось каждый вечер выигрывать по несколько долларов.
Но когда я решил, что открыл для себя стабильный и надёжный источник дохода, владелец подозвал меня к себе и заявил, что не намерен больше терпеть моё присутствие.
Зато мне удалось добиться повышения на работе и поступить в команду взрывников. Я держал перфоратор, который мой напарник забивал кувалдой. Эта работа была легче, чем у отвальщика. И всё же мой главный интерес состоял в том, чтобы перейти на рудник "Сан-Франциско".
Я часто и подолгу разговаривал с рабочими во время смен и вскоре понял, что судьба никогда не оправдает моих золотых ожиданий, которые внушили мне некогда слухи. Я получил свой первый урок в умении делать деньги: те, кто рассчитывает разбогатеть на шахтах и рудниках, часто вкладывают в землю больше, чем извлекают из неё.
Меня снова потянуло в Нью-Йорк. Дик Лидон выразил такое же желание, поэтому мы оставили работу на шахте и вернулись домой. Несколько смирившись, я вернулся на Уолл-стрит и на этот раз оставался там, пока меня не выдернул оттуда Вудро Вильсон.
Глава 7
Тяжкий путь учения
1
Меня никогда не переставало удивлять то странное чувство очарования и заворожённости, которое биржа оказывает на людей.
В дни молодости, когда я был активным игроком на Уолл-стрит, я быстро освоил те необычные уловки, к которым прибегают люди в надежде "снять сливки" с рынка. Они могут пригласить тебя на ужин, в театр, в свой клуб или загородный дом, и всё это с целью вытянуть из тебя информацию. Они часто пытаются застать тебя врасплох самыми тщательно продуманными косвенными вопросами, стараются малейший обрывок разговора использовать для того, чтобы сделать тебя невольным "жучком", человеком, раскрывающим информацию.
Зная об этом, я всегда старался в своих делах соблюдать максимум молчания. Но даже эта сдержанность, как я понял, часто использовалась людьми для получения выгоды на рынке.
Мне писали мужчины и женщины, с которыми я никогда не был знаком и которых ни разу в жизни не видел. Они просили совета. Вскоре таких писем стало множество. Как-то в письме от какой-то вдовы прозвучала мольба ответить на вопрос, как ей поступить со своими 15 тысячами долларов: "Должна ли я инвестировать эти деньги немедленно или лучше подождать, чтобы составить себе капитал на старость?"
Среди прочих вопросов, которые мне задавали, наиболее часто звучали следующие:
Может ли сегодня молодой человек начать с нуля и поймать удачу на Уолл-стрит, как это сделали вы?
Как вы догадались в 1929 г., что рынок слишком заполнен?