- Смелая-то, верно, смелая. А все-таки - женщина. Не женское оно дело, с тиграми ездить. Легче, Валя, легче! - закричал он в сторону второй машины, возвращавшейся с противоположного берега. - Не видишь, они без клеток, голым-голы.
Некоторые при опасности умолкают, но другие, как это было заметно по шоферу, впадают в неумолчную болтовню. Дементьев помогал перетаскивать по наклонным слегам клетки на вторую машину, глядел, сильно ли осели рессоры, проверял мотор - и все время говорил и говорил:
- Уравновесились, девушка? За худо примись, а худо - за тебя, а? Уравновесили, товарищ укрощающий. Теперь машина пройдет… Трогать? За кем очередь? Надо ей вперед, второй? А за ней и я.
- Прошу вперед вторую, - размеренно-радостно говорил Плонский. - Двинули.
Он старался говорить громко и четко, как обычно говорил на арене, рассчитывая, чтоб его слышал весь цирк, а особенно тигры. Надо сказать, что тигры сейчас удручали его, и ему была понятна болтливость шофера. Невольным движением - что случалось в другое время редко - он нащупывал револьвер у бедра. "Предпочту его убить, чем выпущу в горы", - думал он, глядя на Кая-Октавиана, который с особенным удовольствием покинул клетку и встал на тумбу в положение "Б". Чувствовалось что-то неладное в настроении тигров.
Вторая машина раскачивалась и тряслась. Дементьев, идущий по ее следу, вел свою машину легко и осторожно, точно канатоходец тачку. Толчков почти не ощущалось. "Навсегда бы мне такого шофера", - почти с умилением подумал Плонский.
Тигры сидели покорно. Даже Кай-Октавиан рассматривал арапник укротителя, а не поток. И, однако, - неладно…
Вдруг, посредине брода, машина с тиграми остановилась.
- Что, Дементьев? - крикнул Плонский.
- Мотор, - глухо отозвался Дементьев.
И он выпрыгнул из кабины. Вторая машина тоже остановилась. Показалась голова ассистента с трубкой. Дементьев, поднимая кожух мотора, сказал ассистенту:
- Не видишь, женщина - белей муки? Поставь машину на берег. А женщину уведи подальше. Подышать. Вонь от этого зверья, а не воздух для девушки. Верно, командир?
- Погуляйте, Алексей Валерьич… цветов нарвите… - сказал укротитель. - Шофер прав.
Плонский подозревал, что мотор исправен и что Дементьев для шофера первого класса берет на себя чересчур много обязанностей. Укротитель сказал только со всей выразительностью, на которую он был способен:
- Останавливаться крайне опасно. Звери - не мотор.
- У меня мотор - зверь, - ответил Дементьев беспечно. Он, видимо, уже освоился с обстоятельствами. - Занозистый. - И он указал на мутную воду, бурлящую у его колен. - Скора еда толокно: замеси да в рот понеси! Какой области, товарищ укрощающий? С Украины? А я местный.
Тем временем вторая машина остановилась на противоположном берегу. Ассистент увел девушку-шофера рвать цветы.
Дементьев тотчас же обнаружил, что мотор его в исправности. Шофер направился к кабине. И тут он почувствовал, что ветер, дувший перед тем бойко и звучно с ледников, внезапно прекратился. Горячий потолок приблизился к самому его темени!.. Шофер нагнулся… Мимо него пронеслось громоздкое тело… Мертвящая темнота на мгновенье охватила его. Он зажмурился. Донесся голос укротителя:
- Кай-Октави-аа-н!..
"А, да это тот кот?! - подумал шофер. - А мне почудилось, снаряд". И, рассмеявшись, он открыл глаза.
В машине осталось только два тигра.
Третий, пользуясь тем, что укротитель повернулся к шоферу, выпрыгнул на берег. Покачивалась опустевшая голубая тумба.
- Ушел? - спросил шофер.
Укротитель смотрел на берег.
- Трогать? - грустным голосом спросил шофер.
- Прошу вас, - ответил укротитель.
Итак, арена, на которой производил свою репетицию со зверями Святослав Плонский, раздвинулась. Арена теперь занимала всю глубину ущелья, широко раскинувшегося от брода. Ущелье, как бархатом, покрыто кустарниками, травами, низкорослыми и узорчатыми дубами. Бледножелтое, залитое солнцем, напряженное ущелье уходило до полосы трепетно-синевато-синих ледников, соприкасающихся с пронзительно ясным небом. "Широка ж ты, арена!.."
Внизу, под досками и железом машины, крутились первобытно-холодные воды, принявшие вдруг фиолетовосиний оттенок, как бы подтверждающий, что они бегут от ледников. Во всем и всюду чувствовался зов к вышине. Щебень на берегу был раскидан легкими копытцами диких коз и тяжелыми копытами домашнего скота, приходившего сюда на водопой, и раскидан поспешно, словно они спешили к вершинам. Тигру ли не спешить туда?!
Хотя Кай-Октавиан вышел впервые в своей жизни на дикий берег, он не ощущал шаткости. Он шагал, плечистый, большеголовый, царственно и медленно, с твердостью ставя свои толстые, как портерная бутылка, лапы. До самозабвения ему было приятно сознавать себя свободным! Правда, его тревожили какие-то мухи, жившие возле водопоя, но разве он не знал о них по рассказам старых своих друзей по работе, там, в цирке, в цирке, уже далеком теперь от него, как воспоминание детства? Он уходил. Он уходил пока в горы, а там будет видно! Он уходил, нюхая следы скота и с удовольствием предвкушая, как некое существо будет дрожать и трепетать у него в лапах… Короче говоря, он уходил на охоту!
Машина с двумя тиграми быстро выскочила на берег.
Укротитель видел, что девушка-шофер и ассистент собирают цветы, словно они ничем иным в жизни не занимались! А тигр Кай-Октавиан как раз идет к ним навстречу! Тоже - первый помощник! И укротитель сказал размеренным своим голосом второму ассистенту, оставшемуся с ним:
- Вы назначаетесь первым моим заместителем. Алексей Валерьич отныне переводится на ваше место. - Затем он обратился к шоферу, который выскочил из машины и ждал распоряжений: - Кидайте мясо в клетки. Из корзин. Больше! Свистите: "на пищу".
Шофер вложил было пальцы в рот…
- Не вам. Ассистенту. Вы - вилы! На вилы - мясо, в клетку! Кай-Октавиан должен вернуться. Должен.
Отстегнув кобуру револьвера, укротитель побежал наперерез тигру.
Раздался металлический пронзительный свист: "к пище, тигры!" Тиберий и Калигула, послушные зову, прыгнули в свои клетки. Кай-Октавиан было остановился. Он даже приподнял лапу, как делал всегда, когда оканчивал еду. Он ведь шел в свои горы, на охоту!..
- Повторить свист!
Ассистент опять засвистел.
Кай-Октавиан остановился во второй раз.
Плонский уже перерезал ему дорогу. Он поднял арапник и наполовину вынул револьвер. Кай-Октавиан, расставив короткие лапы, наклонил голову и глядел на укротителя совсем не домашним взором. "Кто ты такой?" - спрашивал этот взор.
- Назад! В клетку! - отрубил Плонский.
Кай-Октавиан шевельнул усом, словно отбрасывая этим движением обрубок. "О, да ты забываешься!" - говорило это движение.
Шофер Дементьев спустил ноги за дверцу кабины и, упершись локтями в колени, наблюдал за беседой между укротителем и тигром. Он не сомневался, что укротитель уговорит тигра, иначе, на правах шофера первого класса, он должен был идти спасать девушку. Белое лицо Дементьева выражало умиление.
- Зверь-зверь, а по экскурсии тоскует, - мягко сказал он гладкому ассистенту. - И пожрать хочется. И сомневается, что запрут.
Гладкий ассистент, стоявший возле раскрытой клетки Кая-Октавиана, проговорил:
- Вы б заперлись сами. А если он на вас, на чужого, прыгнет? Он не цыпленок…
- Кабы цыпленок, я б его сам взял, - спокойно ответил шофер. - Только какой ему расчет на меня? У меня в руке ключ, а в клетке - готово мясо. - И, встав, он крикнул Плонскому: - Товарищ укрощающий! Он запах мяса плохо чует. Ветер относит. Разрешите, я ему - поближе, на таком, глазомерно, расстоянии, чтобы успеть в клетку сбросить…
Плонский не отвечал. Он вынул револьвер. Тигр фыркнул, попятился было, а затем опять стал на прежнюю позицию, в положение "А".
- Я - мужик. Я и сено могу с вил, - продолжал шофер, - могу и мясо кинуть.
Сквозь шум потока Плонский расслышал шаги по щебню. Он перевел глаза. С плаксивым выражением длинного белого лица к укротителю шел шофер Дементьев, держа на вилах кусок мяса. Плаксивое выражение было у него оттого, что он держал во рту свисток ассистента, который попрежнему дежурил возле дверей клетки, готовый захлопнуть ее.
- Ну, так свистите же, - громко сказал укротитель.
Шофер засвистел со страстью почти милицейской.
Тигр чуть повел плечом в сторону свистка. Шофер параболой, точно меча сено на стог, бросил вилами мимо тигра, в клетку, большой кусок теплого и пахучего мяса, а сам повалился - для безопасности - на землю. Мясо шлепнулось на сухой и горячий пол клетки. Ассистент наклонился, готовясь хлопнуть дверью…
Тигр собрался прыгнуть…
Но для того чтобы прыгнуть, он несколько попятился. Берег подломился под ним. Он упал в воду, но не на перекате, через который проходил брод, а в глубину!
Плонский кинулся к обрыву. Под ним, среди корней, которые крутил и ломал поток, что-то барахталось и фыркало. Корни, многочисленные, дубовые, крепкие, образовывали непроходимую сеть. Густая тень обрыва лежала на корнях и на воде. Трудно было разглядеть там желтое могучее тело. Но, наконец, Плонский разобрался. Тигра зажало между двумя мощными корнями. Он напряг силы. Показалась его морда, мокрая, присмиревшая, полная испуга, почти ребячьего.
- О-о!.. - услышал возле себя Плонский голос шофера. Шофер подобно псарю, порскающему по острову и ободряющему собак "оканьем", окал и на тигра!
- Шофер, трос!.. Которым машину!..
- Понятно.
Плонский схватил трос, накинул его на корень:
- Дергай.
- Через машину?
- Через.
Когда платье на теле укротителя высохло - ибо, после того как спасли тигра и он стремглав испуганно влетел в свою клетку, Плонский сам свалился в воду, и ассистент с шофером не без труда вытащили его, - Плонский важно говорил, стоя возле машины со зверями и разглядывая букет, поднесенный ему девушкой-шофером:
- Красивые цветы. Но не цветы нам сегодня принимать бы, а розги. Что вы, в частности, не слышали свистка, Алексей Валерьич?
- Я исполнял ваше приказание, - пробормотал Алексей Валерьич, разглядывая трубку, которая дымилась теперь уже во рту гладкого ассистента - и дымилась исправно: - я собирал букет.
- Вы собирали букет, но вы потеряли место моего первого помощника. Вперед, шофер.
Речка скрылась за дубами. Плонский наклонился к своему первому помощнику и сказал то, что он не мог сказать в присутствии шоферов. Его чрезвычайно беспокоит Кай-Октавиан.
- Вы заметили - ненависть. Настоящая ненависть. Он даже не прикоснулся к мясу. Отказался от пищи. Как мы его сегодня выведем на арену?
- А надо.
- Надо, - сказал укротитель. - Мы обязаны.
Волнообразно, массивно вырастали террасы и утесы, изрезанные глубокими бурыми ущельями. Скоро начнется плоскогорье Бух-Тайрон, окончатся впадины, покрытые зеленью, встанет дикий камень, и в достаточном количестве. Говорят, что прежде через это плоскогорье даже птицы боялись летать, как через море, и верблюдов из-за отсутствия травы поили соком арбузов. Зелени не бывало даже и весной, и караваны старались идти через плоскогорье напроход, без остановок. Теперь многое изменилось и особенно изменится, когда колхозники окончат канал…
"Надо. Обязаны и мы!"
Укротитель вспомнил, что когда машины тронулись, он услышал словно бы гул в горах от взрыва. Не подняли ли перемычку?
Укротитель посмотрел на свои большие часы. Они показывали двадцать минут пятого. "Да ведь это же просто. Как я не догадался!"
- Стой!
Он выпрыгнул из машины.
- Я забыл револьвер на берегу… Выбросил, когда тянул Кая… Обождите меня…
И он пошел обратно. Ассистенты и шоферы удивленно смотрели ему вслед. Револьвер-то находился у него в кобуре.
Он вскоре вернулся и спросил шофера:
- Дементьев! Когда вы рассчитывали прибыть к переправе?
- К мосту?
- Да, к мосту.
- Так его ж снесло!
- Вот я вас и спрашиваю: когда вам было приказано вашим начальством прибыть к мосту, - снесло его или нет, все равно?
- К четырем дня.
- А вы прибыли на два часа раньше?
- Жал, товарищ укрощающий.
- Напрасно, выходит, жали, мой друг. Полчетвертого строители взорвали перемычку, остановили поток, и воды его хлынули в котловину, где предположено быть Бух-Тайронскому водохранилищу. Теперь ясно?
Все попрежнему глядели на укротителя с недоумением.
- Боже мой! Они не понимают. Да ведь строители хотели сделать нам подарок: моста нет, но и потока нет. Я сейчас был у потока. Его нет.
Шофер свистнул.
- Конфузное дело, товарищ командир.
Плонский сказал, указывая на горы:
- Мы все заинтересованы в четкой работе зверей, тем более что они принадлежат нашему государству. Поможем зверям. В чем заключается эта помощь? А в том, что если люди узнают о наших переживаниях при переправе через речку, когда звери даже вырывались на свободу, зрители неизбежно взволнуются и передадут это волнение зверям. Звери очень чутки к настроению зрительного зала. Волнение может кончиться плохо. Я предлагаю: инцидента у речки не было. Переправа прошла благополучно, ровно в четыре часа дня, как и намечалось. Понятно?
Шофер Дементьев сказал:
- А два часа, которые мы нагнали?
- Нет. Переехали ровно в четыре часа. Как посуху!
- Есть как посуху! - сказал шофер Дементьев. - Понятно.
И шофер с бледным лицом и девушка в сером сдержали свое слово.
Для этого они сели в первый ряд и хлопали укротителю отчаянно, с веселыми и беззаботными лицами. Укротитель в безукоризненном фраке, с орденской ленточкой выходил на аплодисменты. Лицо его было, как всегда, спокойно, и сдержанная улыбка была на его губах.
Арена цирка приобрела свои нормальные размеры, хотя позади наскоро сколоченных скамеек виднелись корпуса строительства, высокая электростанция и озеро, образовавшееся от запруды потока. В озере уже отражались горы, и даже слышался гам птиц, пробуждающихся от аплодисментов…
После представления артистов чествовали. За столом укротитель сидел рядом с почетным стахановцем строительства - Антоном Максимовым, который говорил:
- А мы вам здорово ответили? Велели приехать к мосту в четыре дня. Думаем: снесет мост, все равно речку отведем и пустим в пустыню. У нас тут посевы, брат, намечены - у-у… Ну, и для вас - повернули поток без десяти четыре… Как переехали?
- Как посуху, - ответил укротитель и взглянул на шофера Дементьева, который сидел напротив и прислушивался к разговору.
Дементьев сказал:
- Глазомерно, как посуху! - и он поднял стакан с вином за здоровье жены укротителя, которая, согласно полученной сейчас телеграмме, благополучно разрешилась дочкой.
И Дементьев сказал:
- Я тоже телеграмму отбил. Дружок у меня, начальник гаража, жених… - Он указал на девушку в сером и добавил: - Ее жених! Я ему отбил, что, как мною лично проверено, его невеста вполне может отвечать за шофера второго класса.
Дементьев, как видели все, был чересчур разговорчив, но все желали слушать не его, а укротителя. И поэтому стахановец Максимов завел разговор о тиграх, обращаясь к Плонскому. Он пожелал получить "исчерпывающие данные по поводу укрощения". Плонский сказал:
- Тигр - зверь. Работать с ним трудно. Но человек, как всегда в битве со зверем, должен выйти победителем. И я стремлюсь к тому - и выхожу победителем. Разумеется, при помощи других товарищей. Общими силами мы ставим тигра в положение "Б", то есть на тумбу…
Мысли его, как видите, не отличались новизной, но говорил он мерно и веско, и все слушали его внимательно. Он бы мог вдвойне и втройне увеличить эту внимательность, скажи он все то, что знал и о чем умалчивал, но о чем рвался сообщить своей жене. Кай-Октавиан больше не скалил зубов, исполнял приказания немедленно и с полным уважением глядел на руку укротителя, который, раскланиваясь с публикой не без уважения к своему дарованию, шептал, скрестив руки:
- Ужо тебе!
1944
Джунгарский цветок
Ночью в горах Джунгарского Ала-Тау выпал снег. Он лег среди тяньшанских елей. Над горами недвижно застыли облака. И кажется, что облака сливаются с землей, а темные ели растут прямо на небе, высоко-высоко. Благоухает земля.
Мы входим в дом аулсовета. Дом, и снаружи и внутри, тщательно и густо выбелен известкой. Над столом председателя с деревянной беленой балки свисает электрическая лампочка. День. Лампочка не горит. Но она блистает, отражая солнце, горы, лужи на улице. Сверкают белые стены, сияет потолок, сияет приветливо балка, и глаз нельзя оторвать от окон, за которыми дорога, ручьи, сады. Здесь понимаешь до конца все великое значение электричества - здесь, глядя на эту лампочку, которую почти не замечаешь в городе.
И думаешь, что именно здесь, в Семиречье, возникает и будет рассказана необыкновенная повесть об электричестве. Воды здешних рек не текут. Текут здесь арыки. Воды рек здесь мчатся с ревом, гамом, шумом, среди камней и долин. Возле здешних рек вам не говорить обыкновенным голосом - вы должны кричать. Вот почему каждый колхоз, построивший здесь электростанцию, чувствует себя особенно гордым, шагнувшим в то будущее, когда не только поток, но и каждая казахская река будет укрощена, укрощена с тем же умением, с каким укрощаются необузданные степные кони.
Но рассказ этот не об электричестве, а о гордости советского человека.
Нас провожает председатель аулсовета Магриппа Габылова. Она в этом совете работает давно, с 1939 года. Под ее рукой вырос не только аулсовет - выросло все село.
С Великой Отечественной войны возвращались два демобилизованных солдата. Были розовые сумерки. Растроганно смотрели солдаты на родные горы. Любезный шофер подвез их к повороту дороги, которая вела в аулсовет, где председательствует Габылова. Они слезли. Машина ушла. Они шли, рассуждая, что во время войны оставшиеся в ауле женщины, несомненно, запустили хозяйство и теперь придется многое восстанавливать.
Узнали они и речушку. Узнали мостик. Темнело. В сиреневую мглу ушли горы. Маки сложили свои лепестки. Под туманом лежали поля. Под мостиком журчала вода. И вот солдаты остановились. Они не решались идти дальше. Они спорили.
Перед ними, в полукилометре, виднелось село. Судя по всему - это родное село. И, однако, оно не было им. Другой аул! Избы в зелени. Среди острых тополей разглядишь мягкие очертания плодовых деревьев. Еле ощутимый ветерок доносит тонкий запах цветущих яблонь. Никакой тут зелени прежде не было, а тем более плодовой! Среди деревьев блестели электрические лампочки. Из длинного здания, должно быть клуба, слышны звуки рояля. Рояль? Рояль?!
И один из солдат сказал:
- Мост - наш.
- Похож на наш, - проговорил неуверенно другой, - но мало ли бывает похожих мостов?
Они молчали, глядя на аул, на электричество, на деревья, контуры которых постепенно сливались с пахучей мглой полей. Поражало их и электричество, поражала их и зелень. Должно добавить, что казахи, привыкшие к кочевой жизни, редко разводят возле своих домов деревья. Летом обычно дома покидались, все уходили в степь или в горы. Кому ухаживать за деревьями?
И, постояв, подумав, оба солдата сказали:
- Не наш аул. Ошиблись. Шофер перепутал дорогу, а мы перепутали мосты. Пойдем обратно.