Я думаю, Сталин вздохнул с облегчением. Легкой войны не получилось. Для него стало ясно: победы не будет ни для кого. Но поражения он избежал. Главная ноша войны ляжет теперь на китайцев, которым он будет всячески помогать авиационным прикрытием, оружием, техникой, горючим, боеприпасами, но не людьми… Нет, в нем говорила не жалость к ним, а то, что американцы могут его "уличить" в прямом участии в войне. Несмотря на выраженную готовность к большой войне, Сталин сомневался… Атомные бомбы только начали производить. А как их доставлять за океан? Американцы на тот момент имели в этом компоненте решающее преимущество. Диктатор, все чаще испытывая в конце жизни приступы противной слабости и головокружений, устал воевать…
Когда 25 октября 1950 года китайцы начали мощное широкое контрнаступление по всему фронту, Сталин понял, что, по крайней мере, почетная "ничья" в войне обеспечена. Наступление огромных масс китайских войск, которые в социалистической печати назывались "добровольцами", было долгим, трудным, вымученным. Господству в воздухе "добровольцы" противопоставили траншейную и галерейную борьбу, когда целые роты, батальоны и полки так зарывались в землю, что ни бомбы, ни напалм не достигали в полной мере того результата, что в начале войны. Был освобожден Пхеньян, еще раз взяты Сеул, Инчхон, Вокджу и другие города. Маятник войны пошел в другую, южную сторону. Однако затем последовали удары южных и диафрагма фронта почти застыла, напрягаясь и колеблясь все у той же 38-й параллели…
Сталин, многому научившийся в Великой Отечественной войне, понимал, что даже огромное численное превосходство "китайских добровольцев" без надежного прикрытая с воздуха не гарантирует успеха. После некоторых размышлений и бесед с военными 14 ноября 1950 года он отдал распоряжение сформировать специальный корпус для прикрытия китайцев и северокорейцев. Номер этому соединению дали: 64-й истребительно-авиационный корпус. Состав его был необычным: две истребительно-авиационные дивизии, две зенитно-артиллерийские и одна авиационно-техническая.
Состав корпуса постоянно обновлялся; дивизии участвовали в боевых действиях 8-10 месяцев, некоторые, с небольшим перерывом, до года. Всего за время войны в Корее получили боевую практику 15 советских авиационных и несколько зенитно-артиллерийских дивизий.
Оперативное расположение корпуса было довольно выгодным – аэродромы Северного Китая. Истребительная авиация корпуса, по получении сигналов о появлении американских бомбардировщиков и штурмовиков над Северной Кореей, наносила по ним неожиданные и стремительные удары. Нередко американцы преследовали советские истребители, израсходовавшие запас топлива, и над китайской территорией. К тому же советские летчики имели ряд существенных ограничений: даже близко не приближаться к линии фронта и тем более оказываться на "той" его стороне, не летать над морем. Действовал строжайший приказ Сталина: ни один советник или летчик не должен попасть в плен. Повторюсь, не забота о людях двигала Сталиным, а желание не дать американцам веских аргументов прямого участия советских войск в этой войне. Опознавательные знаки на самолетах "МиГ-156" были китайские, форма летчиков китайской или корейской. Даже носили значки с изображением Мао… Так или иначе, но не известно ни одного случая попадания советского военнослужащего в плен к американцам. Несколько экземпляров американских боевых машин, которые удалось приземлить целыми, были отправлены в СССР для изучения в авиационных конструкторских бюро.
В составе корпуса в основном были летчики, прошедшие школу Великой Отечественной войны, и эффективность боевых действий истребительной авиации была очень высокой. Командир полка полковник Е.Г. Пепеляев сбил 19 американских самолетов, крупные личные боевые счета имели также капитан Н.Г. Докашенко, подполковник Г.И. Пулов, майор А.С. Бойцов, капитан М.И. Михин, майор А.П. Сморчков и другие летчики-истребители, ставшие Героями Советского Союза. Достаточно сказать, что с конца 1950 года и до завершения активной фазы войны корпус сбил 1309 американских самолетов, из которых около 18 процентов приходится на зенитные части. За то же время соединения корпуса потеряли 319 боевых машин.
В корпусе (в зависимости от количества частей, входивших в него в разное время) насчитывалось 10–15 тысяч человек. Все верили, что воюют с "агрессором". Воевали они мастерски, однако Сталин поначалу вообще не хотел награждать людей. Он боялся огласки и в собственной стране. Лишь позже разрешил награждать отличившихся боевыми наградами, и тысячи человек были отмечены орденами и медалями.
С ноября 1950-го и до окончания войны в июле 1953 года 64-м корпусом последовательно командовали генералы И.В. Белов, Г.А. Лобов, СВ. Слюсарев.
После осенней неудачи 1950 года Сталин не ограничился выдвижением к границам Кореи своего авиационно-истребительного корпуса. По согласованию с Мао Цзэдуном и Ким Ир Сеном общее командование сухопутными войсками было передано китайцам ("корейцы не выполняют приказы", отметил Сталин в шифровке). Московский вождь сместил советского генерала Васильева с поста военного советника. Несколько корейских генералов также лишились своих постов, а некоторые после поражения в октябре 1950 года попали под суд. Видна рука Сталина; в минувшей войне он привык "тасовать" командный состав, когда лишь одна военная неудача могла навсегда перечеркнуть карьеру того или иного военачальника.
До середины 1951 года, пока не установилось неустойчивое равновесие на фронте, Сталин лично "вел" контроль за исполнением его директив в корейской войне. Его обмен телеграммами с Мао Цзэдуном, Чжоу Эньлаем, Ким Ир Сеном весьма внушителен. Интересная деталь: обсуждая с союзниками по войне оперативные и технические вопросы, Сталин не забывает решать попутно и некоторые свои "дела".
Так, в октябре 1950 года, когда в Корее все висело на волоске, он напоминает Чжоу Эньлаю о его обещании передать ему, Сталину, в Москву 10 миллионов американских долларов, как он пишет, "для поддержки левых организаций в Европе и Америке". Видимо, даже у Сталина, способного частенько направлять "преданным собеседникам" по 600 тысяч долларов, специальный фонд "поддержки" требовал постоянного пополнения.
В другой телеграмме Мао Цзэдуну, где Сталин сообщал о дополнительной поставке китайцам бензина, он попросил у них 50 тысяч тонн натурального каучука. Как каучук, американские доллары от китайцев, так и золото, серебро и монацитовый концентрат из Северной Кореи Сталин, конечно, получил. Идеи идеями, а "табачок врозь".
Сталин постепенно утратил интерес к корейской войне, поняв, что это битва без победителей. Общей победы не будет для какой-либо из сторон. Правда, он еще несколько раз советовал Ким Ир Сену "использовать авиацию и артиллерию массированно", "беспощадными и немедленными мерами сломить голову реакции и обеспечить порядок в своем тылу", "иметь в месте расположения правительства сильный и надежный военный кулак", но действовал уже как бы по инерции. Он дал указание Вышинскому не противиться мирным предложениям, однако и не форсировать их. "Американцы сейчас мира хотят больше, чем мы".
Встречаясь 19 декабря 1952 года в Москве с Чжоу Эньлаем, Сталин обсуждает с китайским премьером пути сохранения позиций Китая и Северной Кореи в войне, формы обмена военнопленными. Сталин и здесь остался верен себе, напомнив китайскому руководителю, что "американцы постараются часть военнопленных завербовать, чтобы использовать их для шпионажа… Так было и с нашими военнопленными в прошлой войне, а теперь мы каждый день ловим по нескольку человек военнопленных, которых американцы перебрасывают на нашу сторону…". Сталин подтвердил свою готовность предоставить Китаю вооружение для 60 китайских пехотных дивизий. Ведя переговоры о мире в Корее, Сталин не исключал и продолжения военного конфликта. В заключение беседы он подарил членам китайской делегации новые советские автомашины "ЗИМ", выражая свое высокое уважение к лидерам из Пекина… Ведь именно они в критический момент сыграли такую важную роль.
Встречаясь с Чжоу Эньлаем месяцем раньше, 20 августа 1952 года, в Москве, Сталин спросил собеседника: как быть с корейской войной? Идти на мир или продолжать ее? Чжоу Эньлай сказал, Мао полагает, что "продолжение войны выгодно нам". Китай готов к тому, что война будет продолжаться еще 2–3 года…
Сталин, глядя на собеседника, всегда подтянутого, собранного, согласился: "Война портит кровь американцам". Подумав, добавил: "Северокорейцы ничего не проиграли, кроме жертв в этой войне (?! В этой фразе весь Сталин)… нужны выдержка и терпение. Надо корейцам разъяснить, что это дело большое (надо полагать, советский диктатор думал: пусть продолжают приносить жертвы во имя "большого дела"). Для Кореи мы ничего не пожалеем". И Сталин, действительно, не жалел своих ресурсов для тех, кто продолжал жертвовать жизнями сотен тысяч людей, чтобы "попортить кровь американцам". В телеграмме, отправленной в апреле 1952 года Ким Ир Сену, говорится: "Мне стало известно, что корейский народ нуждается в хлебе. У нас есть в Сибири 50 тысяч тонн готовой пшеничной муки. Мы можем послать эту муку в подарок корейскому народу…"
Ким Ир Сен рассыпается в любезностях за щедрый подарок Сталина и желает "многих лет жизни и здоровья на счастье человечества".
Но вернемся к беседе Сталина и Чжоу Эньлая.
Диалог любопытен и дальше.
"Чжоу: Если американцы не хотят мира, то мы должны быть готовы продолжить войну хотя бы год…
Сталин: Правильно. Америка не способна вести большую войну.
Вся их сила – в налетах, атомной бомбе… Американцы – купцы. Немцы в 20 дней завоевали Францию: США уже два года не могут справиться с маленькой Кореей. Какая же это сила? Атомной бомбой войну не выиграть…"
Не отсюда ли и у Мао отношение к ядерной угрозе, как к "бумажному тигру"?
Собеседники выяснили, что у Ли Сын Мана всего 116 тысяч военнопленных, в том числе 20 тысяч китайцев. Переговаривающиеся стороны не очень озаботились этим, и Сталин лишь спросил: сколько американцев в плену?
Чжоу заглянул в бумажку и прояснил ситуацию: примерно 3–4 тысячи. Вместе с ооновцами.
Война продолжалась, а лидеры уже смотрели в будущее. Военное будущее. Когда Чжоу сказал, что Китай после войны намерен иметь 102 дивизии, а всю армию в 3 млн 200 тысяч человек, то Сталин поморщился:
– Но это минимум. Вы хотите иметь 150 авиаполков. Это мало. Надо 200 авиаполков…
Таким был Сталин "в деле". На первом плане – глобальные интересы системы, державы, "лагеря". На десятом – какие-то там "жертвы", лишения, потери. Даже ради того, что "война портит кровь американцам", ее можно продолжать… Сталин словно забыл, как всего несколько лет назад писал в телеграмме президенту Ф. Рузвельту (7 апреля 1945 года), выражая свои глубокие союзнические чувства: "Я никогда не сомневался в Вашей честности и надежности, так же как и в честности и в надежности г-на Черчилля". Похожие теплые слова выражал и президенту Трумэну, как, впрочем, и он Сталину…
Кстати, о Трумэне. Сталин помнит не только его послевоенные любезности, но и жесткость.
После разгрома Японии 16 августа 1945 года Сталин направил президенту Трумэну телеграмму, в которой предложил "включить в район сдачи японских вооруженных сил советским войскам северную половину острова Хоккайдо… Это последнее предложение имеет особое значение для русского общественного мнения. Русское общественное мнение было бы серьезно обижено, если бы русские войска не имели района оккупации в какой-либо части собственно японской территории. Я бы очень хотел, чтобы изложенные выше мои скромные пожелания не встретили возражений".
Через два дня Сталин получил ответ от Трумэна с жестким отказом без каких-либо объяснений. Одновременно американский президент сообщал, что "правительство США желает располагать правами на авиационные базы для наземных и морских самолетов на одном из Курильских островов, предпочтительно в центральной группе…".
Сталин умел постоять за державу. Ответ его был не просто жестким, но и морализаторским. "…Должен сказать, что я и мои коллеги не ожидали от Вас такого ответа…" Далее Сталин, касаясь Курил, прочитал "мораль": "Требования такого рода обычно предъявляются либо побежденному государству, либо такому союзному государству, которое само не в состоянии защитить ту или иную часть своей территории… Я не думаю, чтобы Советский Союз можно было причислить к разряду таких государств… Ни я, ни мои коллеги не понимаем, ввиду каких обстоятельств могло возникнуть подобное требование к Советскому Союзу".
Атомные закулисные "аргументы" не помогли Трумэну. Свое достоинство Сталин сохранил. А советский десант на Хоккайдо (частью уже посаженный на корабли) пришлось отменить… Но вернемся к войне в Корее.
Сколь эфемерны слова, обещания, декларации, если интересы глубоко различны. Для Сталина, чуть не ставшего в молодости священником, никогда не существовало ничего святого. Даже Ленин, коммунистическая доктрина были для него лишь средством, безотказным средством укрепления великодержавности советского гегемонизма и личного всевластия. Война в Корее лишь дополнительно высветила Сталина с некоторых новых сторон: его умения использовать зависимых от него союзников, умения идти на риск большой войны, не сжигая одновременно за собой всех "мостов", "умения" политический цинизм превращать в государственные принципы. Достигнув апогея власти, Сталин в корейской войне тем не менее обозначил свое грядущее историческое поражение.
Сталину осталось жить совсем немного. Он никогда не узнает, что одобренная им война в Корее завершится 27 июня 1953 года в Паньмыньчжоне соглашением о прекращении огня. Бесплодная, страшная затея решить проблему силой оружия стоила многих, многих сотен тысяч жизней, многих миллиардов рублей и долларов, тысяч разрушенных деревень и городов, промышленных предприятий.
Муки совести никогда не грызли кремлевского диктатора… Он давно поверил в свое право вершить судьбы миллионов людей. Корейская война была лишь последним страшным военным эпизодом в его политической биографии.
Сталинизм умер?
Незадолго до своей смерти Сталин поинтересовался, как идет дело с переводом на русский язык докладов, речей, статей Мао Цзэдуна, предназначенных для очередного тома избранных произведений китайского лидера. На другой день В.Н. Малин, заменивший отстраненного по настоянию Берии Поскребышева, положил на стол вождю несколько переводов статей Мао. Сталин нехотя полистал труды восточного вождя и отодвинул в сторону. Лишь две фразы удостоились его письменного внимания, помеченные сталинским отчеркиванием на полях: "Перед китайским народом лежат два пути: путь света и путь мрака. Существуют и две судьбы Китая – светлая и мрачная".
Мысль державного китайца была созвучна устойчивому умонастроению Сталина. Он давно и безоговорочно уверовал в светлую коммунистическую судьбу СССР, в то, что исторический импульс, заданный им стране, будет долгим, неиссякаемым. У него, судя по всем его записям, пометкам, резолюциям последних лет, не возникало никаких сомнении, что дело его жизни вечно.
Вероятно, Сталин полагал, что он подвел общество вплотную к рубежу, за которым советские люди вступят уже на "окраины" лучезарного мира коммунизма. Не случайно его последняя теоретическая работа, известная как "Экономические проблемы социализма в СССР" и состоящая из замечаний к теоретической дискуссии 1951 года, вельможной критики А.И. Ноткина, Л.Д. Ярошенко, А.В. Саниной, В.Г. Венжера, посвящена в действительности тому, что будет "потом". Сталин, видимо, был уверен: после выполнения трех выдвинутых им условий подготовки перехода к коммунизму состоится наконец то, во имя чего загублены жизни многих миллионов людей. Абсолютный диктатор не хотел, чтобы при жизни учреждался орден его имени (а таковой уже был подготовлен), полагая "нескромным" реальный вариант ленинизма называть "сталинизмом", считая "преждевременным" создание центрального музея Сталина, ибо все это должно появиться при коммунизме, к которому советский народ подвел он, Сталин.
Достаточно прочесть лишь одну его фразу, чтобы понять и почувствовать, что ждало советских людей, если бы сталинизм сохранился "на века". По Сталину, "переход от социализма к коммунизму и коммунистический принцип распределения по потребностям исключают всякий товарный обмен, следовательно, и превращение продуктов в товары, а вместе с тем и превращение их в стоимость".
Большая казарма, огромная коммуна, одномерное распределительное общество, где было бы невозможно рассмотреть личность в однотонной гигантской толпе, называемой "массой". Сталин верил в пришествие этого земного "рая". Верили и мы с разной степенью убежденности. В то время я был курсантом танкового училища. Вспоминая то далекое уже время, знаю, мы искренне верили в коммунизм как в "будущую реальность", в социальную неизбежность, как в нечто всеобщее и радостное. Но на житейском уровне мы связывали коммунизм прежде всего с обильностью, сытостью, достатком, живя в более чем скромной, точнее, просто бедной обстановке тех лет.
Коммунизм и коммунист – состояние и качество особое, с которыми традиционная цивилизация никогда не может быть в гармонии. Не случайно, что 22 ноября 1941 года Черчилль, размышляя в одном из своих посланий Сталину, рассуждая о "послевоенной организации мира", как бы напоминает: совместная борьба против гитлеризма не меняет того факта, что "Россия является коммунистическим государством и что Британия и США не являются такими государствами и не намерены ими быть…".
Это, и именно это, привело к концу войны к заметному охлаждению между союзниками. Коалиция для обеих сторон была строго по расчету. Живучесть сталинской системы в огромной степени зависела от степени изоляции советских людей от западных ценностей, демократических институтов свободного мира, от того, насколько коммунистическая пропаганда способна разрушить его привлекательность. Уже в ходе войны, особенно в конце ее, эта тенденция проявилась с особой силой.