Выступали дети из нашего Центра. Мало того что Уолтер по сути организовал Центр, он еще при нем создал фонд финансовой помощи для ребят из малоимущих семей. Одним фонд помогал достичь результатов, другим - просто заниматься спортом. Не у всех родителей в Америке на это достаточно средств. Существовали разные формы помощи. Кому-то давалось пять бесплатных занятий, кому-то частично их оплачивали в течение года.
Выступали в церкви с добрыми воспоминаниями и люди, с которыми Уолтер в разное время имел общий бизнес. Не потому, что человека не стало, о нем стали хорошо говорить, а потому, что он действительно много добра сделал при жизни. Вот это меня поразило больше всего! Богатейший человек, с умением делать деньги, но с не меньшим даром делиться ими.
Помню, как мы первый раз приехали к нему в Палм-Спрингс, потому что они с Кэрол после чемпионата мира вернулись не в горы, а в дом на равнине. Надо сказать, что этот город не просто возведен в пустыне, а еще и расположен над подземным озером. Там есть проспект Фрэнка Синатры, в городе живут в основном кинозвезды. Они вроде бы сбежали из Голливуда, но Палм-Спрингс не так далеко от Лос-Анджелеса, на машине полтора часа. Зато там всегда теплые зимы и теплые вечера. Полгорода - это гольф-клубы и теннисные корты. Дома прямо на гольф-корсе стоят. Две гостиницы, к которым можно подъехать только по воде, а потом въехать на территорию гостиничного гольф-корса под водопадом. На следующий день Уолтер нам показывал городские достопримечательности: эту гору мы специально построили, чтобы песчаные бури не засыпали нам гольф-корс. Я пораженная: "Как построили?" Он: "Да как в Диснейленде". Тогда я ему выдала, а Эдик перевел, что по советским понятиям мы попали в самое логово американского капитализма. Он долго смеялся.
Дом у Пробстов был, если посмотреть сверху, в виде буквы "П", внутри "буквы" устроили бассейн. Мои дети забрались в него поплавать, а к ним выходит человек во фраке и в перчатках. Наклоняется к Алене и говорит: "Что ты хочешь, маленькая принцесса?" ("What you want, little princess?"). Она еще по-английски ничего не знала, но сказала: "Orange juice". Почти весь ее словарный запас. Он у нее спрашивает: "Fresh?" ("Свежий?") И она ему, как принцесса: "Of course, fresh". И этот официант в белых перчатках стал с деревьев срывать апельсины и делать из них fresh orange juice!
Нас разместили по трем спальням. Мы с Миньковским спали буквально под пальмами. Сашке тоже досталась своя комната. Алену отвели в комнату для девочек, дочек Кэрол, где она остолбенела, увидев кровать, на которой лежало восемнадцать подушек, я посчитала, не поленилась. Длинненькие, коротенькие, большие, кругленькие. Когда я утром пришла посадить ее на горшочек, то среди этих подушек я ее не могла найти. У меня первая реакция - ужас! Я кралась на цыпочках, чтобы никого не разбудить, все подушки перерыла - Алены нет! Зашла к Сашке посмотрела, Сашка спит. Иду к Миньковскому, бужу его: "Леня, Аленка пропала". И тут мы слышим. Аленка у нас всегда щебетала, она все время поет, и этим очень мою маму напоминает. Мы с ним выскочили наружу. Идет нам навстречу ребенок посреди всего этого рая. Идет - мы только-только из Советского Союза приехали - в ночной байковой рубашечке и поет. Она, естественно, проснулась раньше всех, нашла, где кухня. Ей там прислуга приготовила оладушки. И теперь она разгуливает по всему дому.
Моя перестройка
Нелегко мне пришлось поначалу в Америке, очень нелегко. Я впервые пришла в Центр и вижу, как Робин Казинс, олимпийский чемпион, работает с шестидесятилетним человеком и учит его сгибать коленки, чтобы он не сильно падал на льду. Тем же занят и великий Карло Фасси. Нам, советским специалистам, такое "падение" непонятно. "Вот я, тренер, воспитавший олимпийского чемпиона", - и сразу начинается снобизм. Мол, я только на этом уровне работаю. В Америке любой тренер, неважно, сколько у него чемпионов, имеет часы, когда он работает с начинающими. Может быть, знаний у них меньше, чем у наших, но профессионализм настоящий. Я в течение дня переходила от начинающего к пожилому, если не сказать старому человеку, от профессионалов, которые идут на мировые чемпионские звания, к тем, кому по природе противопоказано на лед вставать. Причем с каждым надо найти общий язык.
Изначально, когда я только стала тренером, я так любила фигурное катание, что эта любовь меня подстегивала, заставляла агрессивно действовать, чтобы идти на результат. Я пыталась и своим ребятам на катке передать те же ощущения. В Америке, как ни странно, мне подобное оказалось делать легче, чем дома. Только надо было сразу понимать: есть ли у этого ребенка способности, а у его родителей амбиции и понимание, что сын или дочь в состоянии подняться очень высоко? Если есть, значит, я с ним работаю. У большинства таких амбиций, чтобы страдать, но идти на первое место, нет, почти у всех родителей одна задача - чтобы ребенок проводил время среди нормальных детей и физически развивался. Но это не важно - я и с ним работаю.
Они у меня берут уроки, они за это мне платят. Сначала меня мало что волновало. Потом, когда мы постепенно, но вросли в их жизнь, многое поменялось. Нам говорят: в Америке нет элиты. Неправда, в Америке четко ранжированное общество. Другой вопрос, что чем выше они стоят, тем сложнее к ним попасть, они к себе не подпускают. Они не будут, как наши на пляже, тут же рассказывать про всю свою жизнь. Мы же сокровенные мысли первому встречному рассказываем, поэтому и бьют нас больнее. В этом плане мы, если можно так сказать, нечистоплотное общество. А они, чтобы не создавать таких ситуаций, не посвящают никого в свои секреты, не дают лишней информации, которая в какой-то момент может быть использована против них. Они живут с установкой, что углублять отношения не имеет смысла. Мы иные: мы или любим взахлеб, или деремся до крови. Никакой золотой середины. А там главенствует одно: прагматизм и компромисс - и все нормально. Со временем я вошла в более близкие отношения и с учениками, и с их родителями. У меня в итоге собралось много учеников, и я прекрасно знала, с кем как надо работать.
Вот обычный пример из жизни тренера Центра. У меня один из первых учеников - ну просто сошедший с экрана Винни Пух. Он терпеть не мог фигурное катание, для него каждый раз выходить на коньках - мука смертная. Его в Центр приводила бабушка, которая понимала, что внуку надо как-то бороться с весом, хоть какими-то физическими упражнениями заниматься. На первых занятиях мальчик более или менее меня слушался, а потом я уж не знала, как его хоть что-то упросить сделать, мне же никогда не приходилось своих учеников насильно заставлять заниматься спортом. И вдруг он мне сам подсказал, как с ним справляться. Он у меня спрашивает: Ирина, а как будет по-русски такое-то слово? Естественно, слово плохое. Его интересовал исключительно наш российский мат. Я ему сказала. Он переспрашивает: как, как, как? И тут я сообразила: ты прыгни, тогда я тебе еще раз повторю. Так мы с ним начали заниматься фигурным катанием. Учитывая, что с первого раза американцу повторить наши ненормативные слова невозможно, а если даже повторит, все равно сразу не запомнишь, он напрыгал раза в два больше, чем надо. На следующем уроке он начинал меня снова спрашивать. Но я тоже не лыком шита, каждый раз поднимала цену. Уже не просто прыжок, а два прыжка. Если изучается сочетание из двух-трех слов, то уже отрабатывается комбинация. Бабушка сначала никак не могла понять, что я делаю с ее внуком - ни у кого он никогда не прыгал, а у меня скачет кузнечиком. У нас по расписанию проходили три занятия в неделю, и он после моего двадцатиминутного урока уходил с катка мокрый насквозь. Правда, я так и не поняла, что ему в конце концов понравилось больше - фигурное катание или русский мат. Этот случай показывает, что почти с каждым учеником приходилось находить какой-то интерес, втягивающий его в урок.
Была у меня и девочка, которая терпеть не могла фигурное катание, но больше всего прыжки. Ненавидела произвольное катание, но вполне терпимо относилась к "школе". И хотя "школу" давно отменили, в Америке еще долго ее продолжали изучать. Проводились даже чемпионаты Америки только в "школе". Вообще "школа" - это кайф для тех, кто ее понимает и умеет исполнять. Есть же люди, которые любят чертить. Так вот упражнения в "школе" - примерно то же черчение, только не руками, а ногами.
Тогда я ей стала рассказывать про прыжки. Например, я ей говорила: что такое "сальхов"? Это та же тройка плюс петля назад внутрь из "школы". Только он заканчивается чуть-чуть другим усилием. Я ей стала все фигурное катание раскладывать через "школу". Нас раньше так учили: есть микроэлементы, есть макроэлементы. Но к каждому макроэлементу подход идет от микроэлементов. А они складываются из тех элементов, которые как раз существуют в "школе".
Я не смогла углубленно изучать язык, потому что сразу начала работать. Но в моем деле вся терминология английская, поэтому мне, чтобы сказать - подняли ногу, подпрыгнули, поехали, сделали то, сделали это, особенно язык изучать не пришлось. А вот когда мы с мужем судились-расходились, мне пришлось по-настоящему внедряться в английский, чтобы понять все тонкости обсуждения дела в суде.
Если бы я ходила куда-то на занятия, я бы язык, конечно, учила правильно: грамматику, словосочетания, падежи и спряжения. А я просто по ходу, по жизни его хватала. При этом у меня несколько раз возникали забавные ситуации из-за языка. Мне сказали: чтобы лучше усваивать язык, надо смотреть новости. Там фразы построены коротко и ясно. К тому же они иллюстрированы, понятно, что происходит и о чем речь, но главное - короткая информация. И сразу два действия - визуальное и словесное. Был конец мая, прошли по CNN местные новости, а я в основном смотрела местные, то, что называется "локал ньюс". В них показывают все, что происходит в Лос-Анджелесе и в его окрестностях. В завершение показывают пляж, уже марево от камней, вокруг девушки в купальниках и все остальные пляжные радости. И фраза такая: "Some men Los-Angeles beaches ready for summer". Слова bitch и beach для меня одинаковые, я их еще не сильно различала. Вот и думаю, ничего себе новости. Такое количество местных б… готово к лету.
У меня вылетел шуруп из конька, и одна из моих учениц подходит ко мне и говорит: "Ирина, ты потеряла screw". Если брать фигурное катание, то у нас это слово обозначает вращение, так оно и называется - "положение винта". По-русски - скручиваться, свинчиваться. Когда ты неправильно группируешься, не прямо стоишь, то начинаешь скручиваться. Я выучила это слово - screw, и запомнила. И однажды я давала урок, а девушка была малоспособная к фигурному катанию, к тому же с большим бюстом. Поэтому, когда она начинала вращение, естественно, с прыжка она все время падала. Я ей говорила: "Linzy, why you screw yourself?" Но по-английски это типа того, извините меня, что ты сам себя е… Она раза два мое предложение прослушала, потом подходит ко мне и говорит: "Ирина, это очень нехорошее выражение, не надо так говорить". И это всего лишь две ситуации из множества, в которые я попадала.
Я, наверное, года два после переезда говорила: "I'm sorry my English". И однажды кто-то из моих учеников мне говорит: "Да что ты, у тебя совершенно замечательный английский. Вот Карло (это про великого Фасси, который в США живет с шестьдесят первого года) я до сих пор понять не могу". Дело в том, что у каждого языка есть своя особенность. Например, итальянский. Он настолько мягкий, что дает в английском совершенно особенный акцент. Впрочем, как и русский. Наше раскатистое "р" в английском не заметить невозможно - как бы мы ни учили язык, сколько бы на нем ни говорили, все равно проявляется. Если ребенок хотя бы первые годы говорил по-русски, наше "р" в его речи, как правило, проявляется.
Аленка у меня совершенно чисто говорит по-английски. Причем заговорила почти сразу, как мы приехали. Я даже поразилась. Мне объяснили: ребенок, который приехал до одиннадцати лет, легко входит в среду, в язык, в страну. Ребенок, оказавшийся за рубежом после одиннадцати, как правило, до конца не вписывается.
Находить к каждому ребенку разные подходы - это, конечно, интересно, но совсем другое дело, когда появляется настоящий талант.
Я помню день, когда к нам в первый раз приехала Саша Коэн. Как она талантлива, было видно из любого угла катка. Карло Фасси даже замер, а после паузы спросил: "Что, опять русская?". Он услышал, что я разговариваю с мамой девочки по-русски. Бабушку Саши я знала еще по Одессе. В этом городе она считалась крупным специалистом по легочным заболеваниям. Правда, когда мы ней познакомились, Саши еще на свете не было.
Саше тогда было десять лет, и она уже замечательно каталась. Но самые первые тройные прыжки и многие двойные она училась прыгать у меня. При этом шла непрекращающаяся борьба характеров. Она в свои десять-одиннадцать лет буквально мне заворачивала мозги. В какой-то момент я даже сказала, что не хочу с ней заниматься. Она все время меняла тренеров, и я понимаю, почему. С ней мало кто мог сработаться и, в общем, не сработались многие тренеры. Она сама лучше всех знала, что ей нужно делать и над чем работать. Это еще можно принять, когда перед тобой на льду более или менее взрослая девушка шестнадцати-восемнадцати лет, то есть - спортсмен уже понимает, что надо делать, и ощущает, как. Но когда тебе рассказывает, как полагается учить элемент, одиннадцатилетний ребенок!..
Они приезжали ко мне два раза в неделю. Жили они ближе к Сан-Диего. Мама решила, что укротить ее ребенка смогу только я. Один раз я Саше сказала: "Все, я не буду с тобой работать, зачем мне брать у твоей мамы деньги, если ты все равно меня не слушаешь? Приезжай, сама катайся, сама тренируйся. Зачем тебе мой урок нужен? Я все время тебя уговариваю сделать то, что необходимо, а я никого не уговариваю". Амбиции в этом ребенке бушевали сумасшедшие.
Я задавала себе вопрос: почему в Америке всех, кто учится чему-либо, называют студентами? Мы у себя говорим "ученик", "спортсмен", "фигурист". А там - студент. Я нашла ответ, пусть для себя, но нашла. Ко мне приходят, чтобы я поделилась своими знаниями, естественно, за плату. Моя задача построить урок так, чтобы люди, пришедшие раз, приходили ко мне и завтра, и послезавтра. И вовсе не потому, что у нас есть какие-то взаимные обязательства. Этому человеку у меня интересно, я ему помогаю в решении тех задач, которые он себе поставил. Когда у меня в Москве была специализированная группа, и я собрала этих ребят из разных городов, то на мне висела ответственность за их здоровье, за их питание, за их образование, за оформление их документов. На мне висело столько всего, что это давало мне право называться наставником, второй мамой, как угодно, но в том же смысле.
В Америке Саша Коэн никого из тренеров никогда не будет вспоминать: ни меня, ни Тарасову. Совсем не потому, что она приходила на тренировку и пыталась, как я уже говорила, тренироваться сама в свои десять лет. Замечу, что, несмотря на ангельскую внешность, она была совсем не нежной девочкой. Характер мощнейший. Повзрослев, она научилась его скрывать, а когда была поменьше, не умела притворяться.
Но у меня каталась и другая девочка, Сима Ганаба. Она из Ирана. Симочка младше Саши на год. Причем она уже прыгала все двойные. Недокручивала четверть оборота, но прыгала. Сашка так еще не могла. Я ей говорю: Саша, посмотри, как Сима прыжки делает. Раз сказала, второй. Но когда я в третий раз повторила, она мне ответила: "На следующих соревнованиях Сима мне проиграет". Я удивилась: "Как же она тебе проиграет, у тебя таких прыжков нет, а она уже ими владеет". Но на следующих соревнованиях Сима действительно проиграла. Причем Сима была намного эмоциональнее Саши.
Сима каталась потом в паре с братом, но в семье сложилась тяжелая ситуация. Родители расходились, и нередко детей мама оставляла у меня дома. Мы с ней успели подружиться. Она их прятала в моем доме, так как отец грозил, что украдет их. Я на берегу этого озера до такой степени обжилась, что с людьми, живущими по соседству, находилась в близких отношениях. Хотя я всегда помнила, как Татьяна Анатольевна говорила: никогда не влюбляйтесь в своих учеников, - впрочем, она каждый раз сама нарушала это правило. И Фрэнк Кэрол мне то же самое говорил: "Ира, главное - держать дистанцию". Я ее не очень-то держала в силу многих причин. Но должна сказать, что, проработав в американском Центре десять лет, я ни от одного родителя, ни от одного ученика не слышала никаких претензий. У меня за все время не нашлось ни одного ученика, который оставил бы неоплаченные счета, с чем, кстати сказать, сталкиваются многие тренеры в Америке.
Талантливого ребенка сразу видно. Если человек "нерастянутый", его можно растянуть. Но бывает, приходит ребенок, и нога сама вот так - раз, и взлетает. Как он ее поднял, он и сам не знает. Его природа так одарила.
Опыта у Саши Коэн больше чем достаточно. Но она очень нервная девочка. Меня же больше всего поражало, какая она растянутая. К тому же сильная и мощная. Что давало ей возможность широко кататься при небольшом росте. Говорила я с ней по-английски. Русского она почти не знала. Я заставляла ее растягиваться в движении. Если кто-то меня еще помнит, я же шагала на льду рядом с партнером при большой разнице в росте, у меня шаг был - в шаг Зайцева. Отсюда и появлялась эта мощь и широта. За счет такого шага мы с Зайцевым смотрелись совершенно особенно.
То же самое я все время пыталась привить Саше. Прыжки у нее изначально были мощные, потому что у нее от природы мощный взрыв. Она сильная, но последнее время часто падала. Падала, потому что шла в крутку, а не в высоту, следовательно, мышцы были зажаты. Ей бы сделать вначале какую-нибудь сумасшедшую спираль, чтобы растянуть ноги, а потом уйти на прыжки. Это значит - неправильно составленная программа. А от расположения в ней элементов многое зависит. Почему вдруг стал танцевать Петренко? Совсем не оттого, что он такой танцевальный, просто с возрастом скоростные качества стали теряться. Вот он и перешел на прыжки и танцы. Даже на своей победной Олимпиаде в 1992 году он прыгнет два прыжка, потом потанцует, на месте постоит, и снова выполняет прыжки. Сделает парочку прыжков и опять потанцует-постоит. В этом как раз и наблюдается работа тренерской мысли: как правильно построить программу и сохранить результат ученика.
Если у Жука я все время прыгала аксель в два с половиной оборота, то у Тарасовой в первые годы мы делали двойной аксель только в медленной части. Но однажды я сказала: Таня, меняем порядок, мне этот прыжок нужен в начале. Я уже девушка немолодая, на тренировках то прыгаю, то не прыгаю этот двойной "аксель", но, слава богу, ни разу на соревнованиях его не сорвала. Я специально делала такой подход, чтобы не видеть Зайцева, потому что Зайцев идет по длинной дуге. Я же выстраивала движение так, чтобы на прыжок заходить не со спины, а с поворота. То есть я сперва растягивала мышцы, потому что они у меня быстрые и мощные, - и шла в крутку.