Вообще, надо учитывать, что в Персии Блюмкин пробыл всего лишь около полутора месяцев. Вряд ли за это время можно было сделать многое. Особенно на ниве "политического перевоспитания персидских масс", за что он и отвечал. По косвенным данным, политической и "комиссарской" работой Блюмкина многие были недовольны. В одном из информационных сообщений о положении в "Персидской Советской Республике", составленном в Энзели 20 октября 1920 года, например, говорилось, что "Политотдел Персармии мало-помалу начинает производительно работать. За последние три недели Политотдел ожил, сделано уже много. Правда, о полной налаженности работы говорить еще рано, но кое-какие плоды есть". Напрашивается вопрос: если в октябре Политотдел только-только начал оживать, то как же там дела обстояли раньше, при Блюмкине?
Что еще известно о его работе в Иране? По некоторым данным, именно там он привлек к работе в разведке Якова Серебрянского, которого сегодня часто называют одним из "выдающихся советских диверсантов". Серебрянский, в прошлом тоже эсер, член Бакинского Совета, после свержения советской власти в Баку бежал в Персию, где и познакомился с Блюмкиным в августе 1920 года. При содействии бывшего однопартийца Серебрянский стал работать в особом отделе штаба "Персидской Красной Армии". Их знакомство с Блюмкиным продолжалось многие годы. И Блюмкин еще будет для Серебрянского и спасителем, и своего рода "крестным отцом".
"За горло английских империалистов и коленом их в грудь!" Персия - Баку - Москва
В конце августа 1920 года перед Блюмкиным была поставлена новая важная задача - он должен был принять участие в формировании персидской делегации на Первый съезд народов Востока.
Двадцать седьмого августа он был уже в Баку. Это известно из донесения советского полпреда в Энзели - Элиава, который сообщал в тот день в Москву: "…завтра думаю выехать в Энзели. Сегодня буду информироваться у приехавшего из Персии Блюмкина о положении дел там".
Сам Блюмкин помимо подготовки персидской делегации к участию в работе Съезда народов Востока вместе с другими "радикалами" писал докладные записки и отчеты в Москву, оправдывая "июльский переворот". В одном из таких документов, подписанных кроме Блюмкина руководителями Иранской компартии Султан-заде, Ага-заде и другими, давалась такая характеристика Кучек-хану: "Местный партизан, неустойчивый, беспринципный, лишенный каких-либо серьезных намерений истинно национально-освободительного характера", хотя и обладающий "исключительно интуитивными способностями и склонностью к народническому либерализму". Авторы записки указывали, что демократы не могут быть "хотя бы временными союзниками в борьбе с международным империализмом" и что революция в Персии "мыслима только как движение крестьянства и городской бедноты", которое должна возглавить Иранская компартия.
Между тем 1 сентября в Баку открылся Первый съезд народов Востока.
Это событие почти забыли, а тогда, в 1920 году, к нему, как принято писать в газетах, "было приковано внимание всей международной общественности". И понятно почему - в Баку приехало более двух тысяч делегатов, представлявших 44 нации, национальности, народности и этнические группы. Примечательно, что только половина из них имела отношение к коммунистическим партиям, некоторые другие участники съезда вскоре перешли в другой лагерь, возглавив, к примеру, отряды басмачей в Средней Азии.
Вообще среди делегатов были разные люди. Например, разведчик Джон Филби - отец будущего знаменитого британского, а по совместительству и советского разведчика Кима Филби. Или турецкий политический и военный деятель Энвер-паша, которого считают одним из организаторов геноцида армян и греков в Османской империи во время Первой мировой войны. После войны Энвер-паша бежал в Германию, где вступил в контакт с большевиками. С ними он договорился о совместной борьбе против англичан в Средней Азии.
В Баку Энвер-паша выступил с идеей объединения ислама и коммунизма. А вскоре его послали в Туркестан для борьбы с басмачами. Там Энвер-паша им и сдался. Вскоре с группой турецких офицеров он попытался объединить отряды басмачей в одну армию и занял большую часть территории Бухарского эмирата.
Борьбу с войсками Энвер-паши Красная армия вела до августа 1922 года. После серии тяжелых поражений его отряд был окружен, а сам Энвер-паша зарублен во время нападения на его лагерь красной кавалерии.
…Вернемся, однако, к съезду. Специальным поездом из Москвы в Баку прибыло руководство Коминтерна во главе с Зиновьевым и Радеком (в одном вагоне с ними ехал и Энвер-паша). Их сопровождала специальная группа кинохроники. На бронепоезде приехал американский журналист и член Исполкома Коминтерна Джон Рид, автор "Десяти дней, которые потрясли мир". Он тоже выступал на съезде. Но эта поездка оказалась для него последней - возвратившись в Москву после съезда, Рид умер 19 октября 1920 года от сыпного тифа. По официальной версии, от того, что "он ел немытые фрукты во время недавней поездки в Баку".
* * *
Персидская делегация оказалась одной из самых больших - 192 человека. Больше была только турецкая - 235 человек. Блюмкин тоже приехал в Баку вместе с представителями Персии, но публично во время работы съезда он никак не проявился. Как известно, например, из изданного в 1920 году сборника стенографических отчетов "Первый Съезд народов Востока", слово ему не предоставляли и в Совет пропаганды и действия народов Востока, который выбрали делегаты, он не вошел. Блюмкин был самым обычным делегатом, который слушал ораторов и "бурно аплодировал" председателю съезда Зиновьеву, говорившему о необходимости объявить английским империалистам священную войну - то есть джихад.
"Да, мы против буржуазии Англии, за горло английских империалистов и коленом их в грудь!" - восклицал Зиновьев с трибуны. Как отмечается в отчете о съезде, его выступление вызвало "бурю аплодисментов, долгие крики "ура!"" - "Члены съезда встают, потрясая оружием, слышны крики: "Клянемся!"". Блюмкин наверняка был среди них.
Вообще, основной пафос Съезда народов Востока сводился к призывам начать революцию и всемирную борьбу против английского империализма.
Писатель Илья Эренбург в романе "Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников" так описал мероприятие в Баку: "На съезд я отправился лишь один раз. В большом зале сидели кавказцы в черкесках, афганцы с чалмами, в клеенчатых халатах, бухарцы в ярких тюбетейках, персы в фесках и многие другие. У всех были приколоты на груди портреты Карла Маркса, с его патриархальной бородой. В середине восседал товарищ просто в пиджаке и читал резолюции. Делегаты кивали головами, прикладывали руку к сердцу и всячески одобряли мудрые тезисы. Я слыхал, как один перс, сидевший в заднем ряду, выслушав доклад о последствиях экономического кризиса, любезно сказал молодому индийцу: "Очень приятно англичан резать", - на что тот, приложив руку к губам, шепнул: "Очень"".
Даже не понять сразу, что это - пародия или описание реального заседания? Похоже и на то и на другое.
В персидской делегации не было единства. Шли споры и ссоры из-за политики нового Ревкома в "Советской Персии". 4 сентября большинство членов делегации (121 человек) провели заседание, на котором выдвинули множество обвинений в адрес ЦК Иранской компартии. И за разрыв с Кучек-ханом, и за "возмутительное отношение" к крестьянам, и за "преступное бегство из Решта, когда фронт был еще в 35 верстах от города", и за "лишение притока средств в кассу Республики", и за многое другое. В итоге группа признала необходимым распустить ЦК Иранской компартии и изучить степень виновности каждого из его членов, а на следующем съезде избрать новый ЦК.
Неизвестно, был ли Блюмкин на этом заседании. Скорее всего, нет. Поскольку он был одним из тех, кто способствовал приходу к власти "радикалов" Эхсануллы и К° и входил, по его словам, в ЦК компартии Ирана, то эти упреки должны были относиться и к нему. Вообще, за время работы съезда он не оставил никаких следов - его фамилия или псевдоним "Я куб-заде" в известных сегодня архивных документах не упоминается. Когда было нужно, он, видимо, умел "ложиться на дно".
Съезд продолжался до 8 сентября. Потом делегаты и гости начали разъезжаться, а в Москву отправились "посланцы персидских делегатов". Это были представители той же группы, которая потребовала роспуска ЦК. Возможно, вместе с ними в Москву уехал и Блюмкин с женой. Во всяком случае, уже в октябре 1920 года и Блюмкин, и персы "оставляют следы" в столице Советской России. Пока "товарищ Якуб-заде" хлопотал за арестованных Есенина и Кусикова и предъявлял в подтверждение своей важности билет члена ЦК Иранской компартии, персы обращались в ЦК РКП (б) и к Ленину с просьбой распустить этот самый ЦК, назначив следственную комиссию.
В Персию Блюмкин больше не вернется. Встречаются утверждения, будто он там был еще и летом 1921 года, но вряд ли это соответствует действительности. Согласно документам Блюмкин тогда находился уже совсем в другом месте. Короткий "персидский этап" был для него закрыт. Что же касается судьбы "персидской революции", к которой наш герой тоже приложил руку, то ее агония растянулась еще на год.
* * *
Осенью 1920 года бои в Персии шли с переменным успехом. В каком-то смысле персидские события были продолжением Гражданской войны в России - большевики и красноармейцы из советских республик составляли основу "Персидской Красной Армии", а на стороне войск шаха воевали казаки и белые офицеры.
В октябре "красные персы" снова оставили Решт, затем снова заняли его, потом опять сдали. Война приобрела позиционную форму. Тем временем в советском руководстве шли острые дискуссии: что делать с Персией дальше? С правительством в Тегеране начались переговоры о заключении договора о дружбе, что вызвало возмущение Эхсануллы и Ревкома, которые обратились за помощью прямо к Ленину.
Однако Ленин, Троцкий, Чичерин и другие советские руководители тогда уже придерживались умеренной линии. Они полагали, что "персидский проект" не получился и его необходимо постепенно сворачивать. "Экспедиции вооруженных отрядов отбрасывают всю Персию в объятия англичан…" - писал нарком иностранных дел Чичерин. Но горячие кавказские большевики Орджоникидзе, Нариманов, Элиава, Мдивани хотели совсем другого.
Двадцать шестого февраля 1921 года в Москве состоялось подписание советско-персидского договора об установлении дружественных отношений, а 16 марта в Лондоне - торгового соглашения с Англией, в соответствии с которым большевики обещали воздерживаться "от всякой попытки к поощрению… какого-либо из народов Азии к враждебным британским интересам или Британской Империи действиям". Однако еще с января "кавказцы" совместно с Ревкомом Эхсануллы начали готовить новый поход на Тегеран. Договоренность Москвы с шахским правительством они объясняли "красным персам" просто - советское правительство вынуждено прибегнуть "к испытанной тактике выжидания и маневрирования", а по сути ничего не изменилось.
Дело принимало серьезный оборот. Персидское правительство отказалось даже впускать в страну Федора Ротштейна, назначенного советским полпредом в Тегеране, до тех пор, пока не будет ликвидирована Советская республика. Англичане грозили разорвать торговое соглашение с РСФСР. Чичерин почти истерически призывал немедленно "ликвидировать советскую власть в Гиляне" и "железной рукой прекратить попытки срыва нашей политики в Персии". Но только в мае из Энзели началась эвакуация советских войск, а "Персидская Красная Армия" была объявлена расформированной.
Однако дальше произошло то, чего, похоже, не ожидал никто. Персидские коммунисты, Эхсанулла и другие "полевые командиры" заключили союз. Самое же главное, что к нему присоединился и Кучек-хан. Их воззвание о создании нового, объединенного Ревкома из пяти человек и борьбе за социалистическую революцию начиналось с цитаты из Корана.
В июле Эхсанулла предпринял новый поход на Тегеран. В его войсках было немало "добровольцев", а точнее говоря, недавних бойцов "Персидской Красной Армии" и их командиров. Многие из них носили совсем не персидские имена и фамилии. В этом походе участвовал и Велимир Хлебников, занимавший должность агитатора политотдела Персармии. Именно тогда он и написал свои стихи о том, что Персия будет советской.
Но поход закончился поражением, которое превратилось в бегство. После этого Эхсанулла фактически сошел с арены политической борьбы - он впал в депрессию и курил опиум. К тому же гилянские революционеры перессорились между собой, и отряды, подчиненные разным командирам, вступали друг с другом в стычки. Фактически раскололась и компартия.
Двадцать пятого сентября 1921 года советский полпред в Иране Ротштейн откровенно писал главе Ревкома в Энзели Гейдар-хану: "Я считаю дело революции в Персии совершенно безнадежным… Персия нуждается в спокойствии и в освобождении ее из-под империалистического ига чужестранцев. И то и другое возможно лишь при усилении центральной власти и обновлении экономической жизни… Задача истинного революционера далеко не всегда заключается в бряцании оружием и учинении местных вспышек и выступлений".
Девятого ноября 1921 года Орджоникидзе и Киров сообщили из Баку Ленину и Сталину о том, что "в Персии все окончено". "Энзели занят русскими (имелись в виду белоказачьи отряды, которые находились на службе в иранской армии. - Е. М.). Человек 30 во главе с Эхсануллой прибыли в Баку, остальные разошлись там же… Кучук-Хан сбежал в лес, преследуемый русскими войсками" (точнее сказать - иранскими правительственными войсками. - Е. М.).
Кучек-хан ушел не в лес, а в горы, где сумел продержаться еще некоторое время. В декабре его, обмороженного и полумертвого, обнаружил отряд одного из иранских помещиков. В 1922 году о судьбе Кучек-хана писал Велимир Хлебников:
"Я узнал, что Кучук-хан, разбитый наголову своим противником, бежал в горы, чтобы увидеть снежную смерть, и там, вместе с остатками войск, замерз во время снеговой бури на вершинах Ирана. Воины пошли в горы и у замороженного трупа отрубили жречески прекрасную голову и, воткнув на копье, понесли в долины и получили от шаха обещанные 10 000 туманов награды…
Он, спаливший дворец, чтобы поджечь своего противника во сне, хотевший для него смерти в огне, огненной казни, сам погибает от крайнего отсутствия огня, от дыхания снежной бури".
Голову Кучек-хана выставили в Реште на всеобщее обозрение возле городских казарм, где еще совсем недавно размещались части "Персидской Красной Армии".
"Персидская революция" закончилась.
Военная академия. Странное личное дело Блюмкина
Осенью 1920 года Блюмкин возвращается в Москву. Он появляется в "Стойле Пегаса" и других кафе, рассказывает друзьям-поэтам о Персии, и те слушают его раскрыв рты. К романтическому образу "бесстрашного террориста" и революционера добавились еще и черты какого-нибудь "Лоуренса Аравийского", тайного агента, выполняющего секретные миссии за границей, только советского разлива. Сам Блюмкин старался всемерно соответствовать этому представлению.
Журналист Виктор Серж-Кибальчич встретил в это время Блюмкина на улице - "еще более мужественного и еще с более гордой осанкой, чем прежде". "Его суровое лицо, - вспоминал Серж, - было гладко выбрито, высокомерный профиль напоминал древнееврейского воина. Он декларировал стихи Фирдоуси и печатал статьи в стиле Фоша "Моя персидская повесть". Там нас было несколько сотен - плохо экипированных русских. Однажды пришла телеграмма от Центрального комитета: "Умерьте ваш пыл, революция в Иране сейчас идет на попятную…" А мы ведь могли взять Тегеран".
По словам Сержа, Блюмкин тогда оправлялся после перенесенной болезни и "готовился к руководству деятельностью спецслужб на Востоке". Последнее, впрочем, явное преувеличение.
Через некоторое время после возвращения из Персии Блюмкин решил уладить свои партийные дела. 4 марта 1921 года он написал заявление в Московский комитет РКП(б) с просьбой о приеме его в компартию.
Вообще, с партийностью нашего героя ситуация сложилась довольно запутанная. Как уже говорилось ранее, после своего разрыва с левыми эсерами он состоял в Союзе социалистов-революционеров-максималистов. В апреле 1920 года на конференции союза большинство делегатов (и Блюмкин) проголосовали за слияние с РКП(б).
Блюмкин считал себя коммунистом, хотя и объяснял, что в связи со срочной командировкой в Персию он не успел "обменять свой максималистский билет на партбилет РКП". "Этим обстоятельством, - писал Блюмкин, - организационно я был совершенно оторван от РКП, хотя политически являлся ее членом с момента упомянутой максималистской конференции". "Теперь, - продолжал он, - имея возможность представить все необходимые документы, я настоящим заявлением прошу МК РКП утвердить меня членом партии и выдать партбилет. С тов. привет<ом>. Я. Блюмкин (член Иранск<ой> Компартии)".
