Антоний хорошо знал, что даже в случае победы над Римом ему придется потакать пристрастиям народа, а не раздражать его. Поэтому он совсем некстати заявил Клеопатре, что в Рим войдет только он. Глаза царицы полыхнули яростью. Причем такой лютой, что доверенные лица Антония наперебой стали уверять его, что Клеопатра уже ищет возможности от него избавиться. Далее историки, а вслед за ними и Жорж Блон дружно описывают более чем драматичную сцену, разыгравшуюся на галере Клеопатры во время ужина в ночь с 1 на 2 сентября: 4 Ужин подходил к концу. Гости отведали вина из громадной амфоры, когда царица тоже попросила, чтобы ей налили кубок. Сделав глоток, она с присущим ей кокетством уронила в вино цветок, который украшал ее волосы, и протянула вино мужу. Антоний вдруг побледнел от волнения, его глаза увлажнились - ведь это жест любви? знак примирения? - и протянул руку, чтобы взять кубок. Но, прежде чем он коснулся его, Клеопатра с нервным смехом бросила сосуд на пол, и он разбился на куски:
- Вино отравлено!
Антоний побледнел еще больше. Гости переглянулись.
- Ты ведь пила его!
- Да, но до того, как бросила в него цветок, пропитанный ядом. Мне ничего не стоит убить тебя в любой момент. Если бы я только могла обойтись без тебя!
Гости разошлись. Некоторое время спустя удалился Антоний. Можно считать доказанным почти наверное, что после долгого спора Антоний приказал царице: "После битвы отправляйся со своим флотом в Александрию и жди меня там"".
Почему же Антоний в конце концов предпочел морское сражение? Его войско состояло из представителей разных народов, порой элементарно не понимавших друг друга. А у Октавиана была мощная, сплоченная, говорящая на одном языке римская армия. На суше преимущество было за ним. В море обе стороны могли уравнять силы. Именно это Антоний упрямо объяснял своим приближенным, многие из которых вообще не умели плавать. Начинать войну с поражения он не желал. И был в том, конечно, прав. У Октавиана есть точное высказывание: "Где и во имя чего ни велась бы война, первое поражение лишает человека мужества и становится залогом окончательного проигрыша". Во время одной из дискуссий Антония перебил один из бывалых легионеров, который возмущенно спросил, как смеет командующий оскорблять его раны, доверяясь "жалким деревяшкам". Покрытый боевыми шрамами солдат кричал Антонию: "Оставь море египтянам с финикийцами. Наше дело - земля, на которой мы привыкли стоять до победы или до смерти".
И вот настал роковой день сражения. Море успокоилось. Однако никто не спешил идти в атаку. Октавиан, зная от перебежчиков о замысле Антония, предпочел оставить свои быстроходные и маневренные корабли за пределами залива. Флот Октавиана удалился от берега на некоторое расстояние и там построился в боевые порядки. Флот Антония ждал атаки, продолжая оставаться на месте своей стоянки в глубине залива Амбрасия. Первый шаг никто не делал. Полдня тянулось это мучительное противостояние.
Осознав, что Октавиан со своими кораблями ни за что не полезет в приготовленную ловушку, Антоний решил все-таки нанести удар первым. Тяжелые галеры снялись с якоря и двинулись к горловине залива. Казалось, тут им ничто не угрожает, ведь оба берега занимали войска Антония и Клеопатры, держа вход в залив под прицелом множества катапульт. Египетский флот идет следом. Капитаны получили приказ оставаться позади и вступить в бой лишь по особому распоряжению. Впоследствии это обстоятельство вызовет немалые споры. Что было тому причиной - честолюбие Марка Антония, желавшего и славу морской победы, казавшейся такой близкой, оставить за собой? Или замысел Клеопатры, уже готовившей отступление, чтобы не сказать бегство?
Пока флот Антония выходил из залива, Октавиан повел свои суда все дальше в море. Но вот левое крыло атакующего корабельного строя достигло римских боевых порядков. Предусмотрительный Октавиан перебросил на этот фланг легкие либурны, которые ринулись навстречу тяжелым "линкорам" Антония. На палубы неповоротливых судов посыпались стрелы с горящей паклей и горшки с углями. Кто не сгорел с одной стороны и не был быстро утоплен тараном с другой, устремились на абордаж. В сторону вражеских судов летели крюки с веревками, стоило такому захвату крепко вонзиться в деревянный борт, как между сблизившимися кораблями перекидывали мостки, и солдаты бросались в бой на мечах. Собственно, этого и хотел Октавиан. Его легионеры были опытнее и лучше обучены для участия в рукопашной схватке. Мощные и многочисленные галеры Антония не сумели одержать быструю победу, а в разбившемся на множество схваток сражении судьба благоволила Октавиану. Чтобы заменить выбывших из строя по болезни воинов, Антонию пришлось наскоро и силой набирать в солдаты греческих пастухов, землепашцев и погонщиков мулов, которым вовсе не хотелось участвовать в этой битве. Неопытные рекруты боялись и огня, и моря, не говоря уже о вражеских мечах и стрелах. Римские триремы начали теснить флот Антония. Хотя исход сражения был еще далеко не ясен. Все же превосходство в силах было еще на стороне Антония и Клеопатры. Вмешайся в битву подвижные египетские галеры - и можно переломить ход битвы.
Но тут произошло то, чему так и не существует однозначного объяснения. Как раз позади линии тяжелых судов на одной из египетских галер внезапно затрепетал на ветру поднимаемый пурпурный парус. Это послужило сигналом - все галеры Клеопатры подняли паруса, устремились на линию сражающихся кораблей. Воины Антония были уверены, что египтяне сейчас развернутся и ударят по римлянам с тыла. Однако, прорвавшись сквозь боевые порядки, египетский флот устремился прочь. "Египтяне бросили нас! - раздался полный ужаса и отчаяния крик. - Антоний бежал вместе с царицей Египта!"
"Вот когда Антоний яснее всего обнаружил, что не владеет ни разумом полководца, ни разумом мужа, - жестко констатировал Плутарх, - и вообще не владеет собственным разумом, но, если вспомнить чью-то шутку, что душа влюбленного живет в чужом теле, словно бы сросся с этой женщиной и должен следовать за нею везде и повсюду Стоило ему заметить, что корабль Клеопатры уплывает, как он забыл обо всем на свете, предал и бросил на произвол судьбы людей, которые за него сражались и умирали, и, перейдя на пентеру, в сопровождении лишь сирийца Алекса и Сцеллия погнался за тою, что уже погибла сама и вместе с собой готовилась сгубить и его".
За этот эпизод большинство историков судили и Клеопатру, и Антония совершенно безжалостно. Ее - за предательство по отношению к возлюбленному и соратнику, его - за то, что бросил своих сражающихся людей на произвол судьбы, обрек их на верную гибель, ничего даже не сказав воинам, которые дрались и умирали за него. Ведь, как справедливо замечал Блон, "в любой армии, морской или наземной, предательство одной из частей наносит сильнейший моральный удар сражающимся. Однако многие суда Антония продолжали борьбу, поскольку в пылу боя никто не заметил, что происходит. И воины еще долго отказывались поверить в невероятное… Некоторые не складывали оружия еще два дня. Когда они сдались. Октавиан тут же предал их смерти".
Морская битва была проиграна Антонием и Клеопатрой в самом разгаре сражения. Армия на берегу шесть дней ждала возвращения своего командующего, а потом сложила оружие без боя. Мотивы бегства Клеопатры так и остались загадкой.
Даже категоричный Блон смог придумать лишь гипотезы: "Может быть, она решила, что битва проиграна, и испугалась, как и после убийства Цезаря? Или ей была невыносима мысль о том, что Антоний хотел лишить ее триумфа, - она могла еще рассчитывать на участие в нем в момент, когда приняла решение, - и отомстила?"
Что же там произошло на самом деле? "Любопытное сражение, - пишет об этом в своей "Клевете истории" Эммануэль Берль. - Начинает Антоний. Какова его цель? По всей видимости, прорвать блокаду. Иной замысел трудно себе представить. Ибо если речь идет об уничтожении вражеских сил, то морской бой отнюдь не исключает сражения на суше. Много раз говорилось, что Антоний колебался между обоими вариантами, но никто еще не сказал, почему один исключает другой".
Никто и никогда не слышал из уст Антония объяснения его поступка. И вряд ли можно обоснованно утверждать, что он руководствовался одними лишь соображениями романтической страсти: "Рим без Клеопатры мне не нужен, и я был безумцем, думая иначе. Боги Египта покарали меня за подобные мысли, поскольку Клеопатра решила выйти из борьбы. Мне пятьдесят три года, и мои силы идут на убыль. Ей тридцать восемь, а ее красота и ум еще не достигли вершины расцвета. Я ее люблю больше, чем когда-либо, и готов на все, лишь бы не потерять ее!.."
Но есть и такая версия, что Антоний и Клеопатра не собирались биться до конца. В их планы входило именно прорвать блокаду, державшую их корабли в заливе, и открыть путь в Египет. И этот маневр был продуман заранее; недаром Клеопатра распорядилась перенести на предназначенные к уходу в прорыв суда все ценности. Да и сама по себе установка парусов на галерах была отнюдь не обычным делом - в бою корабли двигались на весельном ходу, паруса означали подготовку к долгому плаванию с использованием попутного ветра. Антонию и Клеопатре удалось спасти треть своих судов и сундуки с золотом. Более того, есть сведения, что Октавиан был в курсе происходящего. И не генеральное сражение он намеревался дать у мыса Акций, а помешать как раз этому маневру. Октавиан узнал о плане прорыва от перебежчика Деллия и, как полагает Дион, посвятил в него своих людей. Обращаясь к своим солдатам перед боем, Октавиан, если верить Диону, сказал: "Теперь, когда они слабее нас и пытаются бежать, увозя с собой несметные богатства, наша задача помешать им и захватить трофеи".
После ухода кораблей Клеопатры Октавиан выслал за ними в погоню самые быстроходные из своих судов. Однако эту атаку египтяне отбили.
Потом корабли причалили к мысу Тенар, где Антоний и Клеопатра расстались. Она продолжила путь в Египет, а он отправился собирать последние войска. Опасаясь, что весть о поражении спровоцирует беспорядки в Александрии, царица приказала празднично украсить корабли и входить в гавань с пением победных гимнов. Собравшейся на причале толпе Клеопатра недрогнувшим голосом поведала о небывалой победе над противником. Это было как раз в тот день, когда сухопутная армия при Акции перешла на сторону Октавиана.
КЛЕОПАТРА И ЦАРЬ ИРОД
Роковую роль в судьбе Клеопатры и Антония сыграл иудейский царь Ирод, тот самый, что спустя несколько десятилетий, согласно Евангелию от Матфея, учинит избиение младенцев.
Но тогда он был еще молод, полон сил и даже способен влюбляться. Он долго и пылко добивался руки прекрасной Мариамны… чтобы через несколько лет отдать приказ о казни любимой жены на основании пустых подозрений. На троне он удержался в те бурные времена благодаря Антонию, а какое-то время ему, спасшемуся бегством, пришлось поселиться в Александрии. Клеопатра предоставила ему приют. Что не помешало Ироду распускать слухи, утверждая, что Клеопатра пыталась его соблазнить. И конечно же она действовала так, намереваясь вскоре отравить его и присоединить Иудею к своим землям.
Однако ему не удалось поссорить Клеопатру с Антонием. Не удалось и ей лишить Ирода покровительства Рима. А во время визита Клеопатры во владения Ирода - это было, когда она возвращалась из похода против парфян перед рождением младшего сына, - по свидетельству Иосифа Флавия, противостояние обострилось настолько, что Ирод начал готовить убийство египетской царицы. Иосиф Флавий пишет, что от этой затеи иудейского царя отговорили друзья, объяснив, что царству, может, и будет от того польза, но Антоний "не снесет этого спокойно… "При этом Ирод не будет в состоянии привести какое-либо достаточное основание того, что он рискнул поднять руку на женщину, обладавшую величайшим значением своей эпохи".
Ирод послушался благоразумных советников, состоялись переговоры, в центре которых был спор, кому принадлежит Иерихон. Клеопатра согласилась, чтобы Ирод управлял Иерихоном и его окрестностями, потребовав за это 200 талантов ежегодно. Ирод согласился и оказал Клеопатре достойные почести - преподнес богатые дары, лично в сопровождении пышной свиты проводил до границы своего царства. О замысле покушения Клеопатра конечно же вскоре узнала. "Крохотный двор Ирода показал Клеопатре ее собственное отражение в зеркале действительности. Когда Клеопатра расставалась в Пелузии с Иродом, она, несмотря на улыбки и заверения в искренней дружбе, никак не могла отделаться от чувства, что имеет дело с опаснейшим врагом", - пишет Пьер Декс.
И она не ошиблась. Порочащие слухи были не самой большой бедой, которую Ирод причинил Клеопатре. По географическому расположению стран он был естественным союзником Египта. Если бы в решающей схватке войска Антония и Ирода объединились бы, то в условиях ближневосточной пустыни Октавиан вряд ли смог бы их одолеть. "Но никому на свете беды Клеопатры не доставляли столько удовольствия, - замечает Декс. - Она сама отдала Ироду все козыри, отпустив его из Акция, и он постарался как можно скорее примириться с Октавианом".
Ступив на берег Родоса, где находился Октавиан, иудейский царь проявил себя актером высшего класса. Еще на корабле он переоделся в простую одежду, достойную разве что бедного рыбака, а не царя. И даже царскую диадему снял, прежде чем сойти на берег. А представ перед Октавианом, он принялся разыгрывать роль бесхитростного, прямого и честного человека, которым тот, кто добился престола, одолев множество интриганов и злоумышленников (путь Ирода на трон был еще более тернист, чем путь Клеопатры) по определению не мог быть.
Ирод признался, что он до недавнего времени был безгранично предан Антонию и никогда по своей воле эту дружбу не разрушил бы. Он пояснил, что, по его представлению, друзья должны жертвовать друг ради друга "душою, и телом, и самим естеством". Он и сейчас был бы рядом с Антонием, но Клеопатра настроила автократора против него, Ирода. Она же втравила иудейского царя в войну с набатеями. И вот из-за проклятой египтянки Ирод был вынужден бросить своего старого друга. Причем сколько раз он, Ирод, предупреждал Антония, что отношения с этой женщиной приведут его к печальному финалу…
Царь Ирод. Средневековое изображение
Все это было произнесено с приличествующим случаю пафосом. И с не менее важным видом слушал Ирода Октавиан. А потом будущий Август изрек, что благодарен Клеопатре, ведь из-за нее у него теперь есть такой замечательный союзник. По логике вещей тут у самого Ирода должна была проснуться благодарность - если бы не страх римлян перед Египтом и его правительницей, никогда Ирод не получил бы корону и не усидел бы на престоле. Но нет, два великих интригана друг друга прекрасно поняли. Октавиан лично надел на голову Ирода диадему, подтвердил его статус и отправил его обратно с римскими подкреплениями. Ирод постарался доверие оправдать. Он не пропустил через свою территорию даже те небольшие отряды, которые Клеопатре, отчаянно изыскивающей силы, удалось набрать.
ПОПЫТКА К БЕГСТВУ
Антоний еще пытался изыскать резервы, но Клеопатра осознала, что в военном отношении практически все потеряно и шансов нет. Теперь она отчаянно искала выход из безнадежной ситуации. Плутарх подробно описывает один из вариантов, которые она рассматривала: "В том месте, где перешеек, отделяющий Красное море от Египетского и считающийся границею между Азией и Африкой, всего сильнее стиснут обоими морями и уже всего - не более трехсот стадий. - в этом самом месте царица задумала перетащить суда волоком, нагрузить их сокровищами и войсками и выйти в Аравийский залив, чтобы, спасшись от рабства и войны, искать новое отечество в дальних краях. Но первые же суда сожгли на суше во время перевозки петрейские арабы, а вдобавок Антоний выражал надежду, что сухопутные силы при Акции еще держатся, и Клеопатра отказалась от своего замысла и выставила сильные сторожевые отряды на главных подходах к Египту".
Триста стадий - это примерно 65 километров, и местом, где все это происходило, была линия современного Суэцкого канала. Идея перетащить волоком корабли в Красное море, чтобы потом уплыть, скажем, в Индию, казалась Плутарху "самым дерзновенным и удивительным занятием", но для египтян, издавна строивших великие пирамиды и храмы, где требовалось перемещать на большие расстояния огромные каменные блоки, такая задача выглядела сложной, но вполне решаемой.
Да и с большими кораблями подобный опыт уже имелся. Еще при первых Птолемеях стометровые галеры перетаскивали по деревянным валикам, равномерно расположенным вдоль портовых каналов, подкладывая под днище смазанные жиром шкуры. Да и быстро разобрать, а потом опять собрать корабли было вполне возможно. Непреодолимой проблемой оказалась вражда с обитателями другой стороны Суэцкого перешейка - набатеями, на которых Клеопатра когда-то натравила иудейского царя Ирода, оказавшегося в последние дни на редкость вероломным союзником. Набатеи сжигали египетские корабли, как только их вытаскивали на берег.
Но даже эта неудача не сломила Клеопатру. Потерпев неудачу на Востоке, она обратилась к западным пределам.
Ведь Риму пока еще не удалось полностью подчинить себе территорию современной Испании, а там были и серебряные рудники, и обширные плодородные земли. Клеопатра всерьез рассматривала возможность прорваться туда и основать новое царство. Ведь в 83 году до н. э. такое почти удалось проделать мятежному римскому проконсулу Серторию, прозванному новым Ганнибалом. Даже Октавиан задумывался о таком варианте развития событий и весьма опасался, что Клеопатра сможет его осуществить. "Царица не паниковала и не оплакивала поражение; как и много лет назад, в пустынном лагере, ее мужество оставалось при ней, - восхищенно отмечает Стейси Шифф. - Слово "потрясающая" рано или поздно всплывает при описании жизни Клеопатры, и ее поведение после поражения действительно не может не вызывать восхищения, так она была энергична, тверда и находчива. Даже через две тысячи лет можно почувствовать, как интенсивно работал ее мозг, пытаясь найти выход".
Воевать в Египте она не хотела, хотя народ даже в Александрии был ей верен, и тем более жители Верхнего Египта выразили готовность встать на защиту своей царицы. Клеопатра отговорила подданных, осознавая, что против войск Октавиана им не выстоять.
Антоний же почти совсем пал духом. Он поселился в хижине на самом конце дамбы, прикрывавшей александрийскую гавань, у подножия маяка. Дион описывает, как, подобно Тимону Афинскому, он объявил, что находится в изгнании, "поскольку с ним обошлись несправедливо, а его друзья оказались неблагодарными, и он возненавидел все человечество". Клеопатра вскоре сумела выманить мужа оттуда обратно во дворец. Но новости со всех сторон приходили невеселые - друзья, союзники и даже послы вовсю переходили на сторону Октавиана.