На предполагавшееся в скором времени появление Октавии Клеопатра отреагировала очень бурно. Об этом много рассказывает Плутарх, уверенный, что царица ломала комедию, донимая Антония постоянными истериками и одновременно окружив автократора нежной заботой и всяческим повышенным вниманием." Впрочем, если учесть, сколь высока была ставка в игре, то в искренность Клеопатры можно поверить, - возражает Плутарху Декс. - Ей надлежит во что бы то ни стало воспрепятствовать сближению Антония и Октавии. И она использует свое женское оружие, может, делает это слишком демонстративно, с дурным вкусом, но не скажешь, что глупо".
Действительно, проигрыш в такой ситуации для нее был слишком опасен. Очень уж хорошо рассчитал свой удар Октавиан, поэтому страх Клеопатры был не лишен оснований. Ведь очевидно, что Антонию предоставлена возможность без унижений и объяснений примириться с Октавией и использовать те возможности, какие давал ему союз с Октавианом. А это, несомненно, было бы в его интересах.
Для Клеопатры такое поведение Антония означало бы теперь полную катастрофу. "Ситуация для нее была иной, чем зимой 40 года после встречи в Тарсе, - замечает Декс. - Ее подданные тогда считали, что она забавлялась с Антонием, рожая ему близнецов, как некогда забавлялась с Цезарем. У Антония, так же, впрочем, как у Цезаря, была жена римлянка, и он заменил ее Клеопатрой, когда та умерла, так что ничего особенного в этом не усматривали". Но если бы теперь, когда Антоний бросил ради Клеопатры Октавию, заключил с египетской царицей законный брак, он бы вдруг воспользовался предоставленной возможностью вернуться к прежней супруге, это означало бы для Клеопатры не только личное, но и политическое поражение. Агрессивные соседи - те же парфяне, тот же иудейский царь Ирод, уже не раз продемонстрировавший свое коварство, - неминуемо воспользовались бы подобной ситуацией. И если личное разочарование Клеопатра еще как-то смогла бы пережить, то угрозу своему престолу она готова была отводить любыми способами. Ведь было ясно: Октавиан не остановится на пол пути. Он не удовлетворится видимостью примирения между Антонием и Октавией, он добьется того, что Антоний окончательно порвет с египетской царицей. А это означает неминуемую аннексию Египта Римом или раздел страны между сопредельными, опять же подвластными Риму правителями. Что грозит Клеопатре не только потерей короны, но и обрекает на гибель ее детей…
Клеопатра на террасе. Художник Ф.-Л. Бридгман
И тут судьба дарует царице в 35 году до н. э. небольшую передышку. Во-первых, Октавиану становится пока не до войны за Египет - он изрядно застрял, ввязавшись в военные действия в Иллирии и Паннонии. Да и Антоний оказался не готов вернуться к Октавии - он написал ей письмо, в котором категорически не рекомендовал появляться в Александрии. По свидетельствам римских историков, получив послание от Антония, Октавия сумела сохранить спокойствие и с достоинством осведомилась, куда и как ей надлежит отправить солдат, снаряжение и подарки.
Но Плутарх и прочие молчат о том, в какой степени вообще идея поездки принадлежала Октавиану, а в какой - самой бывшей супруге Антония. Вряд ли у Октавии изначально были иллюзии относительно чувств мужа, она прекрасно понимала, что их брак заключен по политическим мотивам. Но это не значит, что она была свободна от ревности. Да и такая милая деталь, как оставшиеся у нее на руках дети - ее и Антония, а также его отпрыски, рожденные Фульвией, - играла свою роль. Желание вернуть детям отца во все времена считалось вполне благородным побуждением, даже если оно толкало на своеобразные поступки.
Плутарх сообщал: "Новые и самые радужные надежды открывались Антонию. Если в прошлый раз, чтобы одолеть парфян, ему недостало, по-видимому, лишь одного - многочисленной конницы, вооруженной луками и стрелами, то теперь она была в его распоряжении, и вдобавок без всяких просьб с его стороны, напротив, он еще оказывал услугу другому…"
Что заставило Антония отказаться от такого ясного шанса на полное примирение с Октавианом? "В глазах Антония Октавия является символом его вынужденного компромисса с Октавианом, - анализирует психологический расклад непростого противостояния Декс, - она толкает его к необходимости поминутно следить за каждым своим шагом, считаться со всеми римскими делами и интригами, она как бы обязывает его учитывать живучие антимонархические тенденции Рима. Зато Клеопатра - это независимость, свобода, это счастье ощущать себя автократором, который сам себе закон, это счастье быть царем".
Периодом спокойствия Антоний и Клеопатра воспользовались для организации ряда торжеств, призванных укрепить внешнее впечатление незыблемости их власти. И важнейшим из них стала коронация детей Клеопатры. Присутствовать при ней в александрийском гимнасии была приглашена и вся местная знать, и народ. На обширной площадке, декорированной со всей возможной роскошью, на двух золотых тронах восседали Антоний и Клеопатра. Рядом с ними, на четырех тронах поменьше, разместились все дети - Цезарион, Александр Гелиос, Клеопатра Селена и малыш Птолемей.
Плутарх подробно описал эту церемонию: "Еще одну волну ненависти Антоний вызвал разделом земель между своими детьми, устроенным в Александрии и полным показного блеска, гордыни и вражды ко всему римскому. Наполнивши толпою гимнасий и водрузив на серебряном возвышении два золотых трона, для себя и для Клеопатры, и другие, попроще и пониже, для сыновей, он прежде всего объявил Клеопатру царицею Египта, Кипра, Африки и Келесирии при соправительстве Цезариона, считавшегося сыном старшего Цезаря, который, как говорили, оставил Клеопатру беременной; затем сыновей, которых Клеопатра родила от него, он провозгласил царями царей и Александру назначил Армению, Мидию и Парфию (как только эта страна будет завоевана), а Птолемею - Финикию, Сирию и Киликию. Александра Антоний вывел в полном мидийском уборе, с тиарою и прямою китарой, Птолемея - в сапогах, македонском плаще и украшенной диадемою кавсии. Это был наряд преемников Александра, а тот, первый, - царей Мидии и Армении. Мальчики приветствовали родителей, и одного окружили телохранители-армяне, другого - македоняне. Клеопатра в тот день, как всегда, когда появлялась на людях, была в священном одеянии Исиды; она и звала себя новою Исидой".
Антоний произнес торжественную речь - по-гречески! - в которой объявил, что Клеопатра, супруга божественного Юлия Цезаря и его законная вдова, царица Египта, Ливии, Сирии и Кипра, будет носить отныне титул царицы царей. Законный сын Цезаря и Клеопатры Цезарь Птолемей, он же Цезарион, будет, согласно египетскому обычаю, царствовать совместно с матерью и носить титул царя царей. Александру Гелиосу предстоит быть царем Мидии, Армении и Парфии. Клеопатра Селена получит в свой удел Киренаику, а младший Птолемей станет царем Киликии. Клеопатра, выслушав речь, удалилась, чтобы вскоре появиться вновь уже в самых торжественных церемониальных одеяниях богини Исиды. Современники, оставившие воспоминания об этой великолепной коронации, не заостряют внимания на возрасте Цезариона, которому могло быть и тринадцать лет, если он родился вскоре после отъезда Цезаря из Александрии, и на три года меньше, если старший сын Клеопатры увидел свет уже после смерти отца. Но тот факт, что вскоре Клеопатра уже начнет поручать Цезариону самостоятельно вершение некоторых дел правления, заставляет предположить, что первый вариант все же чуть ближе к реальности. Александру и Клеопатре исполнилось шесть лет, это достоверно известно, равно как и то, что маленькому Птолемею было два года. Дети успешно сыграли свои роли в церемонии, которая прошла с безупречным великолепием.
Но это был уже вызов. Публично объявить Птолемея Цезаря, Цезариона, законным сыном "божественного Юлия" означало явное и недвусмысленное противопоставление его тому, кто был приемным сыном Цезаря и официальным его наследником, то есть Октавиану.
Пока что тот лишь призывает Марка Антония вспомнить о главенстве интересов Рима, о традиционно строгой морали (до "развратного Рима" времен императоров было еще далеко!). Антоний в ответ пишет простым солдатским слогом обличительные письма, в которых напоминает Октавиану, что он и сам не без греха. В сильно смягченном переводе это выглядит так: "Отчего ж это ты, Октавиан, изменил ко мне свое отношение? Оттого, что я сплю с царицей? Но она моя законная жена, к тому же не со вчерашнего дня. И это продолжается девять лет, не так ли? Но за эти девять лет ты преуспел не с одной только Ливией, правда? Что ж, на здоровье. Может, сейчас, читая эти строки, ты милуешься с Тертуллой, или Терентиллой, или Руфиллой, или с Сальвией Титизенией, а может, с кем-то еще? Какое мне, в конце концов, дело, на кого капают твои слюни?"
Самое смешное, что по факту личная жизнь Октавиана была далеко не безупречной - он женился, разводился, заводил любовниц так беспорядочно, руководствуясь то своим капризом, то сиюминутной политической выгодой, что упрекать Марка Антония он в общем-то не имел никакого морального права. Но при этом Октавиан сохранял внешнюю бесстрастность, демонстрируя презрение к роскоши. И презрение к нежным чувствам тоже. А именно этого требовал от истинного римлянина тогдашний кодекс поведения.
Римский гражданин был волен устраивать свою интимную жизнь, как ему заблагорассудится, однако на людях ему надлежало оставаться хладнокровным и бесстрастным. Помпей сделался всеобщим посмешищем из-за "нелепой прихоти" искренне любить законную супругу и не скрывать этого. Во втором веке одного сенатора изгнали из собрания за то, что он поцеловал собственную жену на глазах у публики. Самого Антония упрекали не только за нынешнюю страсть к Клеопатре, но и еще раньше за то, что он пару раз прилюдно обнял Октавию…
Поэтому Октавиану не составляло труда постепенной пропагандой полностью уничтожить репутацию Антония в глазах римлян. И вот уже римские ораторы дружно кричат о безумной, всепоглощающей страсти к египтянке, охватившей Антония во время его пребывания в Афинах. Какой стыд - римлянин не мог думать ни о чем, кроме своей возлюбленной. "Не раз, разбирая тяжбы царей и тетрархов, он получал от Клеопатры любовные послания на стеклянных или ониксовых табличках и тут же принимался их читать", - негодующе повествует Плутарх. О том, что Цезарь тоже получал подобные письма и читал их, не отрываясь от государственных дел на заседаниях сената, ни современники, ни римские историки старались не упоминать. Зато с подчеркнутым отвращением описывали скандальные происшествия из жизни автократора и царицы. Однажды Клеопатра без предупреждения явилась к Антонию в тот момент, когда он вершил суд. Именно в ту минуту начал свое выступление знаменитый римский оратор. Увидев паланкин царицы, Антоний оборвал его, остановил заседание, бросился к Клеопатре и почтительно проводил ее на место.
А чего стоил ханжеский ужас при описании того, как Антоний встает из-за пиршественного стола, чтобы сделать Клеопатре обещанный массаж ступней… Или то, что он прислуживал своей возлюбленной царице вместе с рабами, например носил по улицам ее паланкин. И ведь Клеопатра по римским канонам даже красавицей не была… "В распоряжении Октавиана были настоящие золотые жилы; один только восточный уклад - нечестивый, избыточный, иррациональный - давал богатейший материал для спекуляций, - пишет Стейси Шифф. - Подобно своей царице, Египет был коварен и сладострастен; современный стереотип, согласно которому Восток означает секс, был актуален уже тогда. Африка давно сделалась синонимом безнравственности".
Вдобавок Октавиан постоянно пугал сограждан рассказами о том, как Антоний выступает в роли жадного до власти деспота: " В руках у него был золотой скипетр, на бедре ятаган; пурпурная туника сверкала драгоценными камнями; не хватало только короны, чтобы превратить его в царя подле царицы". Римляне времен конца республики были в чем-то очень простодушны - они впадали в шок при одном намеке на короны, золотые скипетры и прочие знаки царского достоинства, одновременно вполне смирившись с реальными приметами жесткой власти.
И вот наконец, более чем основательно подготовив общественное мнение, Октавиан объявил войну. Нет, не Марку Антонию - Клеопатре. Антония в координатах этого противостояния будто бы и не было.
Процесс объявления войны в тогдашнем Риме был весьма строго регламентирован. Сначала сенат формулировал претензии к противоположной стороне и выжидал месяц. Если противник не выполнял предъявленных к нему требований, сенаторы собирались вновь, чтобы принять решение о начале военных действий. Спустя три дня на вражескую территорию отправляли гонца.
Октавиан спокойно обошелся без всех этих формальностей. Он сослался на древние обычаи и заменил все это неторопливое и добросовестное "иду на вы" тем, что при большом стечении народа метнул в сторону Востока копье, обагренное свиной кровью. Вполне возможно, что никакого подобного обычая в Риме времен Ромула и Рема не существовало. Позаимствовать идею, правда, будущий Август мог у Александра Македонского, когда-то метнувшего копье при высадке на азиатский берег.
Но в любом случае это выглядело эффектно, а обычная важная сосредоточенность Октавиана, приверженца еще не сформулированного джазового принципа "лучшая импровизация та, что подготовлена заранее", не давала повода в чем-то усомниться. К тому же римское сознание продолжали будоражить слухи о непозволительном богатстве Египта и непростительной тамошней распущенности, которой так некстати поддался храбрый военачальник Марк Антоний…
И ничего удивительного в таком поведении будущего Августа, если вдуматься, не было. Официального объявления войны не могло быть потому, что для нее вовсе не было повода. Никто не потрудился пояснить, в каких именно "преступных деяниях" обвиняется Клеопатра. И никто не вспомнил, что среди римских союзников и вассалов именно Клеопатра была всегда надежной и последовательной. Что же касается Антония, то, похоже, Октавиан рассчитывал, что тот сохранит верность Клеопатре и тогда можно будет с чистой совестью заявить, что он намерен выступить против соотечественников на стороне иноземной царицы. В конце 32 года до н. э. сенат отстранил Антония от должности консула и официально лишил его власти.
Впрочем, некоторые даже из современных авторов придерживаются мнения, что Клеопатра сама готовила поход на Рим и побуждала к тому Антония. Блон так представляет ход ее мыслей: "Парфяне? Хорошо. Но они могут потерпеть. Главное для Антония - свергнуть Октавиана, войти в Рим и стать диктатором. И только тогда во главе всех римских легионов, объединенных единым руководством, можно разбить парфян. И в руках супругов окажется весь мир. А наследником будет Цезарион. Подготовиться к нападению на мощный Рим - дело нелегкое даже для незаурядного человека. Антоний и Клеопатра потратили на подготовку пять лет. На верфях Сирии и Греции не затихал визг пил и стук молотков. Триремы, которые велела строить Клеопатра, соответствовали традиционным нормам, а Антоний стремился создать линейные корабли, громадные (по тем временам) плавучие крепости с металлическими таранами, с башнями и баллистами…"
Октавиан, в свою очередь, построил к весне 31 года до н. э. две с половиной сотни кораблей, собрал немалую пехотную группировку и несколько тысяч всадников.
КАТАСТРОФА ПРИ АКЦИИ
И кто бы ни начал первым точить меч на другого, настало время решающей битвы. Произошла она возле западного побережья Греции. Там, где в античности располагалось маленькое государство Эпир, родина царицы Олимпиады, матери Александра Великого. Теперь тут решалась судьба одного из созданных им царств. И судьба Рима, о котором при Александре еще никто не ведал. На эпирском берегу существовал известный залив Амбрасия, ныне именуемый заливом Амуракинос. Сейчас на мысу, господствующем над входом в залив, расположен город Превеза, а в древности он носил название Берениция. Напротив - на мысу в южной части пролива - возвышается гора Акций (Акциум), и мыс называется так же.
Тут-то и развернулись события, призванные определить, кто же будет повелевать всей тогдашней ойкуменой - Рим или Александрия. Октавиан высадил войска на эпирском побережье неподалеку от входа в залив Амбрасия. Антоний и Клеопатра уже поджидали его, причем у них было столько же конницы, более чем в два раза больше пехоты и намного больше кораблей. Основная часть флота находилась у мыса Акций, оставшиеся корабли были рассредоточены вдоль берега. Сравнение сил говорит о явном преимуществе не в пользу Октавиана.
Сражение при Акциуме. Л.-A. Кастро
Однако будущий Август хладнокровен и расчетлив. "Битва у мыса Акций вызывала у историков всех времен недоумение, и никому из них не удавалось найти удовлетворительного объяснения случившемуся", - писал Артур Вейгелл. Октавиан умел ждать, справедливо подозревая, что большое войско Антония надо снабжать провиантом, что не так легко в условиях скудной скалистой местности. Ожидание сражения затянулось, между двумя армиями сновали тайные эмиссары, поощряя потенциальных перебежчиков. Антоний и Клеопатра постоянно спорили между собой, где давать генеральное сражение - на суше или на воде. А время шло… И оно работало на Рим.
Антоний приказал своим капитанам впустить флот Октавиана в залив Амбрасия, чтобы сковать подвижность быстроходных римских судов. 28 августа все было готово для начала битвы, ее ожидали на следующий день. Но утром подул сильный ветер, море разбушевалось. Стало очевидно, что никто никуда не плывет и ни с кем не сражается. Днем ветер усилился, разразился настоящий шторм. Он продолжался 30 и 31 августа и закончился к вечеру 1 сентября. Антоний продолжал вдохновлять войска и экипажи судов на быстрый решительный натиск в самом ближайшем времени. При этом обошел строй судов, воодушевляя личным примером войска и экипажи. Но он не знал, что один из видных дезертиров уже сообщил Октавиану подробности задуманного Антонием и Клеопатрой плана сражения.
Ночью разразилась ссора между ним и царицей. Причиной были давние разногласия насчет того, где давать основное сражение, на суше или на воде. Антоний вместе со своими командирами придерживался первого варианта, Клеопатра считала, что воевать надлежит на море. "Чего добились твои войска за эти полгода, пока они стоят лицом к лицу с войсками Октавиана? Твоя кавалерия бежала после попытки атаковать Агриппу. Ты так удачно разбил лагерь, что множество пехотинцев умерло или заболело лихорадкой на берегу болот. Ты не сможешь нанести решающий удар только на суше. Если же Октавиан потерпит поражение на море, его воины окажутся на побережье без поддержки и припасов, и их положение будет ухудшаться день ото дня".
Клеопатра настаивала на том, что право решения принадлежит ей, ведь Октавиан объявил войну царице Египта, да и деньги платила она. И за строительство судов, и жалованье войскам.
В конце концов она категорично потребовала, чтобы битва состоялась на море. Антоний не сомневался, что существовали и иные причины ее настойчивости. На море Клеопатра с ее многочисленными галерами и опытными командами - лучшими среди моряков обоих флотов - выступала в роли полноправного командующего. На ее долю пришлась бы изрядная доля славы в случае победы. А победу на суше приписали бы одному Антонию. И Клеопатра опасалась, что ее лишат триумфа, который она надеялась разделить со своим супругом.