Историческая справка
1 сентября 1814 года после очередного молебна в Казанском соборе Александр I покинул Санкт-Петербург и через Царское Село отправился в Австрию, на конгресс в Вене, для создания новой системы договорных отношений между европейскими государствами после французской революции и Наполеоновских войн. На повестке дня стоял также вопрос о пересмотре границ в Западной и Восточной Европе.
Конгресс санкционировал включение в состав нового Королевства Нидерланды территории Австрийских Нидерландов (современная Бельгия), а все остальные владения Австрии, утраченные в ходе Наполеоновских войн, снова возвращались под контроль Габсбургов. Речь шла об итальянских территориях Тоскана, Ломбардия, Венецианская область, Парма и Тироль. Пруссии досталась часть Саксонии, значительная территория Вестфалии и Рейнской области. Дания, бывшая союзница Франции, лишилась Норвегии, переданной Швеции. В Италии была восстановлена власть папы римского над Ватиканом и Папской областью. Бурбонам вернули Королевство Обеих Сицилии.
По результатам конгресса был образован Германский союз. Часть созданного Наполеоном герцогства Варшавского вошла с состав Российской империи под названием Царства Польского, таким образом, русский император Александр I стал одновременно и польским королём.
Эта историческая миссия полностью поглощала Александра I, он просто упивался ею, считая себя главным победителем Наполеона.
Пребывая летом 1814 года в Петербурге, царь ни разу, за исключением большого приёма в Павловске, не встретился с Бетанкуром. Мысли его были целиком заняты европейскими делами: там, по его мнению, он играл главную роль и по праву считал себя первым.
В результате работы конгресса сложилась Венская система международных отношений, создан Священный союз европейских государств, имевший целью обеспечение незыблемости европейских монархий.
ПИСЬМО БРАТУ
В Европе полностью восстановилось почтовое сообщение. И 15 сентября 1814 года, после многолетнего перерыва, Бетанкур написал письмо своему брату Хосе на Канарские острова:
"Дорогой Пепе!
Я очень благодарен тебе за письмо, которое ты переслал мне с доном Аауреано де Араусом, после стольких лет так радостно увидеть слова, написанные твоим почерком. Сколько событий произошло за это время! Сколько потерь мы понесли!.. Впрочем, оставим в стороне то, о чём все мы уже знаем, я расскажу тебе о своём положении здесь и начну с причин, которые меня сюда привели. С того самого времени, как возникла вражда между принцем Астурийским (нынешним королём Фердинандом VII) и Годоем, я подумал, что в Испании неизбежна революция и, чтобы не погибнуть со всем своим семейством, надо искать спасения и убежища в каком-нибудь иностранном государстве, и мне показалось, что Россия может быть самой подходящей для этого. Я видел, как надвигалась буря, а потом ещё и Наполеон запросил войск у Испании, и они были посланы под командованием маркиза де ла Романа. Я понял, что пора уезжать, любой здравомыслящий человек тогда пытался удалиться от двора. Я запросил разрешения на выезд и получил его. Семью я оставил в Париже и прибыл сюда, чтобы, как говорят, прозондировать почву. Император принял меня великолепно, через третьих лиц мне были сделаны очень заманчивые предложения, если я поступлю к нему на службу. Тем не менее я не принял их, но и не отказался; под предлогом, что мне необходимо обсудить это с семьёй, я вернулся в Париж. Приехав туда, я узнал об отречении Карла IVи прибытии Фердинанда VII в Байонну. Затем образовалась та знаменитая Хунта, которая лишила короны и его. Не желая служить королю-чужаку, я принял решение ехать сюда со всей своей семьёй: женой, тремя дочерьми и малолетним сыном. Все они и сейчас на моём попечении. Император и все члены его семьи приняли меня с таким почётом, какого я и не ожидал. Государь приглашал меня обедать с ним все дни, когда хотел (честь, которой удостоены очень немногие), он назначил мне жалованье в 25 тысяч рублей годовых (тогда рубль стоил 8 реалов в веллоновой монете), он присвоил мне звание генерал-майора, равнозначное тому, что я имел в Испании. Но самое благоприятное для меня - это то, что я подчиняюсь ему напрямую, без посредства какого-нибудь министра между нами. Таким образом, каждый раз, когда мне необходимо говорить с ним, я иду к нему, не прося разрешения у кого-либо, и обсуждаю с ним порученные мне дела. И каждый раз он демонстрирует мне, что доволен тем, как я ему служу. Могу уверить тебя, что он обращается со мной не как с подданным, а как с другом, в подтверждение этого посылаю тебе три его записки из тех, что он писал мне, когда, по причине занятости другими делами, не мог принять меня. Ты обратишь внимание на то, что писаны они карандашом, у него такая привычка. Год с небольшим после начала моей службы он присвоил мне чин генерал-лейтенанта, затем наградил орденом Святого Александра Невского с лентой, после Святого Андрея Первозванного это самая высокая награда в России, а в прошлом году он прислал мне свой портрет, украшенный бриллиантами.
С моей стороны я служу ему со всем рвением во всех порученных мне делах. Я основал Военный институт (или Школу) для подготовки инженеров, и те, кто вышел из его стен, во время недавней войны трудились так, как никто от них не ожидал. (Могу похвастать тем, что нигде не учат математике лучше, чем в моём заведении.) Я спроектировал машину для очистки Кронштадтского порта, её чертежи ты видел, когда я работал над ней в Париже. Получилось настолько великолепно, что эта драга каждые две минуты достает одну кубическую вару грунта с глубины в 20 футов. Я построил несколько деревянных мостов. Последний из них в этом городе только что закончен, и его чертёж, сделанный мною пером, посылаю тебе с Араусом. Я полностью обновил литейное дело на оружейном заводе и сделал ещё немало дел, которые пришлось бы долго перечислять. Итак, здесь я в почёте и имею необходимое для жизни, но не более: здесь платят бумажными ассигнациями, а они потеряли вдвое с того момента, как я здесь, и моё жалованье сократилось наполовину. Тем не менее я счастлив тем, что имею здесь, что я избежал нищеты, которая опустошает Испанию, я удовлетворён тем, что способствовал так же, как лучшие испанцы, или ещё более, крушению чудовища Бонапарта.
Моя жена и дочери, познакомившись в Лондоне с твоим сыном, моим племянником Августином, не жалели похвал, говоря о его чудесном характере, живости и талантах, но при этом отметили, что, как им показалось, его учителя могли бы заставить его лучше использовать время для учёбы. Я попросил бы тебя о любезности прислать мне его на год-два сюда, ещё до возвращения на Тенерифе. Он будет жить у меня дома, а в моём институте за год узнает больше, чем в Англии за шесть лет. Араус сказал мне, что вернётся сюда в следующем году, это хорошая оказия: прислать Августина вместе с ним. Если согласишься, заранее прими благодарность моей жены и дочерей, они его очень любят.
Мне пришла в голову мысль: если Араус приедет с винами, почему бы тебе не прислать мне 15, 20 или более бочонков вина, взамен я отправлю тебе товары этой страны, для собственного пользования или на продажу. Можешь подумать об этом и располагать мною по своему усмотрению. Если не желаешь прислать большую партию, то прошу прислать мне один бочонок виндуэньо и один - мальвазии, на пробу…"
Далее Бетанкур писал, что его дочь Каролина нарисовала четыре букета цветов на белом плюше, для двух стульев, и подарила матери-императрице Марии Фёдоровне. Весь двор пришел в умиление и долго восхищался таким рукоделием. Сама же императрица осталась очень довольна изысканным подарком. В письмо была также вложена записка, датированная 25 февраля 1811 года и написанная по-французски рукой императора Александра I, следующего содержания:
"Сегодня вечером, Генерал, у меня много дел. И, не желая заставлять Вас ждать, я прошу Вас прийти завтра в восемь вечера.
Весь Ваш (подпись)".
БЕЗ НАЗВАНИЯ
Летом 1813 года, когда торговые связи России и Англии постепенно стали восстанавливаться, в Лондоне побывала Анна Джордейн с двумя старшими дочерьми - Каролиной и Адели-ной; они встретились в Сити с родным племянником Бетанкура Августином, сыном его старшего брата Хосе. Между сестрами и двоюродным братом завязалась тесная дружба. Через год, весной 1814 года, Лондон посетила великая княгиня Екатерина Павловна. Именно там, в Англии, был решён вопрос и о её втором замужестве. Её супругом должен был стать двоюродный брат, наследный принц Вильгельм Вюртембергский, прибывший в Лондон в составе свиты Александра I и короля Фридриха-Вильгельма III.
Ирония судьбы заключалась в том, что ещё в 1808 году князь Александр Куракин, занимавшийся в Европе подбором женихов для Екатерины Павловны, о племяннике вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны в своём послании в Петербург написал следующее: "Принц Вильгельм имеет красивую наружность, очень умён и любезен, но сердца его не хвалят; он проходит такую школу, видит перед собой такие примеры жестокосердия, которые заставляют ожидать от него поведения, подобного отцовскому: он не отличается свежестью чувств, и нравы его всегда были нравами века. Его связь с девицей Абель, от которой, как говорят, у него двое детей, не есть единственная, которую за ним знают…"
Однако в 1814 году о такой оценке принца Вильгельма Вюртембергского пришлось забыть. Из Европы Екатерина Павловна вела интенсивную переписку с Францем Павловичем де Волланом, главноуправляющим путями сообщения Российской империи: он ей в своих письмах сообщал о последних событиях, среди них значилось принятое решение о возвращении из сибирской ссылки французских инженеров Базена, Дестрема, Потье и Фабра.
А Бетанкуру в связи с этим де Воллан писал следующее: "Милостивый Государь Августин Августович. Долгом поставляю уведомить Ваше Превосх., что как прибывшие сюда французские инженеры изъявили желание своё служить отныне всеавгустей-шему Монарху нашему, оставя совершенно службу первого отечества, то я, не предвидя никакого препятствия удовлетворить столь похвальному желанию, командировал их к Ваш. Прев., где употребить их по вверенному вам, Милостивый Государь мой, Институту сообразно способностям и познаниям их, совершенно от вас зависеть будет. Между тем полагаю при первой возможности испросить об оставлении офицеров сих в российской службе Высочайшее разрешение. Что касается до жалованья их, то они будут оным довольствуемы по-прежнему от Главного управления".
Таким образом, французские преподаватели, приехавшие в Санкт-Петербург по личному указанию Наполеона, в декабре 1814 года полностью отказались от иностранной службы и дали, при сохранении французского подданства, присягу Государю Императору Александру Павловичу. Бетанкур был очень рад, что они вернулись в стены родного института, так как квалифицированных преподавателей катастрофически не хватало.
БОРЬБА С ФАЛЬШИВЫМИ ДЕНЬГАМИ
В 1814 году Бетанкур очень много времени уделял выпуску новых ассигнаций. Перед самой войной с Россией Наполеон наводнил её фальшивыми денежными знаками. Поэтому ещё в конце 1813 года министр финансов граф Дмитрий Александрович Гурьев представил Александру I доклад о необходимости денежной реформы, срочном снижении инфляционных процессов (ассигнационный рубль стоил двадцать копеек) и строительстве новой, современной ассигнационной фабрики. Требовалось заменить ассигнации образца 1802 года новыми купюрами, защищенными от подделок. Кроме того, Александр I одним ударом собирался решить и застарелую проблему голландского займа в 215 миллионов рублей, сделанного ещё его бабкой Екатериной II в конце своего правления. Да и Павел Петрович, отец Александра I, не гнушался часто включать печатный станок, что в конечном счёте привело к огромному внутреннему долгу перед казначейством.
Перед Бетанкуром была поставлена задача "по изысканию всех способов, наиболее подходящих для того, чтобы, насколько это возможно, защитить бумажные деньги от попыток подделки", а для этого требовалось создать в Санкт-Петербурге Экспедицию заготовления государственных бумаг и начать выпуск новых, более защищенных купюр. Первым делом Августин Августович ознакомился с технологическими особенностями изготовления бумажных денег в России. Он обследовал все соответствующие фабричные заведения в Красном Селе, Ропше, Царском Селе, а также на территории Петропавловской крепости в Петербурге. В Красном и Царском Селе производилась бумага для изготовления ассигнаций, а в Петропавловской крепости размещались печатные станки, проводилась нумерация и штемпелевание денежных купюр.
Печатать бумажные деньги в России начали с 1769 года. В том же году в Санкт-Петербурге открылся и первый Ассигнационный банк, обменивавший бумажные купюры на золотые и серебряные монеты. Материал, употребляемый для бумажных денег, всегда отличался белизной, прочностью, тонкостью и мягкостью. Для изготовления специальной ассигнационной бумаги применялись прессы, привезённые из Голландии. До вмешательства в этот процесс Бетанкура в России использовался так называемый "черпальный" способ, то есть изготовление бумаги было ручным, а не машинным. После тщательного исследования производства бумаги для печатания денег Бетанкур отметил в своём докладе на имя министра финансов графа Гурьева: "Надо заново строить Учреждение, чтобы на одном и том же месте вырабатывалась ценная бумага и печатались бы ассигнации".
До Бетанкура деньги в России всегда печатали иностранные мастера, приглашенные из-за границы. Фабрика ассигнаций, или, как её ещё называли, Бумажная мельница, работала в секретном режиме: правительство боялось, что не только деньги, но и саму бумагу могут разворовывать. Все работы проводились при "закрытых" дверях и под строгим наблюдением чиновников. Предложение Бетанкура - сосредоточить в одном центре производство бумаги и печатание ассигнаций - было с пониманием встречено министром финансов.
В 1815 году на левом берегу Фонтанки казна выкупила у бывших владельцев - купца Чеблокова и мещан Сакова, Егашевского и Родионова - участок земли общей площадью двадцать два гектара и поручила Бетанкуру вместе с инженером Вильгельмом фон Треттером разработать проект и построить фабрику для производства бумажных денег.
ВАСИЛИЙ КАРЛОВИЧ
Вильгельм фон Треттер, или, как ласково называли его в России, Василий Карлович, был выходцем из Германии и в Санкт-Петербурге оказался в 1814 году. Он приехал из Бадена, когда окончательно убедился, что в безденежной Европе, разорённой войной с Наполеоном, мосты и городские строения начнут строить не скоро. В 1815 году фон Треттер вместе с Бетанкуром приступил к созданию "нового заведения для делания ассигнаций". Работа настолько захватила его, что, размышляя над усовершенствованием печатного оборудования, он в 1816 году напечатал в России первую литографию.
В дальнейшем Бетанкур привлечёт его в Комитет для строений и гидравлических работ, который сам возглавит в 1816 году.
Вильгельм фон Треттер построит в Петербурге Исаакиевский мост (1819-1821), здание Кондукторской школы (1820). Он будет одним из авторов Большого, Малого Конюшенного и Театрального мостов. Спроектирует и построит, с выпускником Института Корпуса инженеров путей сообщения Василием Александровичем Христиановичем, Пантелеймоновский, Египетский, Почтамтский, Банковский и Львиный висячие мосты. Сегодня каждый из них - символ города на Неве.
ВОДЯНОЙ ЗНАК БЕТАНКУРА
На создание фабрики по изготовлению ассигнаций казна отпустила шестьсот тысяч рублей. В эту сумму вошли деньги и на проработку технологической части проекта, включая эксперименты по выбору волокнистого материала для изготовления бумаги и составление перечня оборудования, необходимого для осуществления всего производственного процесса.
4 марта 1816 года Александр I утвердил представленный план и смету. В своём письме Бетанкуру царь отметил: "План и смету, составленные вами для устройства фабрики делания ассигнационных листов и прочих гербовых бумаг, я рассмотрел в подробности и, утверждая их во всей силе, повелеваю из особой моей к вам доверенности и уважения к отличным познаниям, провести оное устройство к окончанию и в полное действие под непосредственным вашим наблюдением и надзором".
Первым и самым важным решением, принятым Бетанкуром и определившим будущее изготовление денежных билетов в России, было объединение бумажного и типографского производств. Раньше эти два производства были разделены территориально и административно. По проекту Бетанкура был сооружён комплекс зданий нового типа, где разместились бумажная фабрика, типография, различные производственные и ремонтные мастерские. Здесь же находились казармы для рабочих, помещения для магазина и караула, а также администрация и квартиры для чиновников и служащих.
При проектировании нового заведения Бетанкур, имевший к тому времени солидный опыт возведения гидротехнических сооружений в России и Испании, сумел не только использовать опыт аналогичных предприятий, но и разработать ряд процессов и механизмов, опередивших технический уровень своего времени. Так, для размола пеньки в однородную волокнистую массу он использовал "цилиндры" (рольные ящики). Они, по словам Бетанкура, были "сконструированы с точностью, неизвестной до сего времени: работа их более быстра и более совершенна, а между тем изнашиваются они гораздо меньше".
Бетанкур заказал по своим чертежам на заводе Берда в Санкт-Петербурге новые паровые машины, впервые в России использованные в бумагоделательном производстве: от паровой машины с помощью шкива и ременной передачи приводились во вращение не только роллы для измельчения бумажной массы, но и гидравлические прессы для обезвоживания бумаги. "Подобного устройства, - хвастался Бетанкур, - не существовало ещё нигде". Вот что он писал по этому поводу: "То, что на всех других фабриках требует большого количества лебёдок, рычагов, верёвок и занимает много места, здесь делается в одном небольшом помещении посредством гидравлических прессов, управление каждым требует только двух или трёх человек, работа у прессов производится быстро и без утомления".
Одним из достижений Бетанкура явилась разработка ещё неизвестного в мировой практике способа формирования водяных знаков (филиграней). Благодаря Бетанкуру водяной знак стали получать путем штемпелевания его на сетке ("на черпальные формы нашивали сетки, прессованные со штемпелей с медальонным характером гравюры"). Преимущество способа заключалось не только в сокращении времени и затрат труда на вышивание, но и в обеспечении идентичности водяных знаков, что сыграло большую роль в защите ассигнаций от подделки. В будущем этот способ получил дальнейшее развитие и высокое признание за рубежом.
В организации промышленного производства бумажных денег Бетанкур видел возможность предотвращения подделок. Он полагал, говоря об изготовлении бумаги, что "такую бумагу можно выделывать только в крупном предприятии с громоздкими и шумными машинами, которые никак нельзя применить в тайном производстве". Особую заботу Бетанкур проявлял об оснащении современным оборудованием не только бумагоделательного, но и типографского отделения. В своём отчете министру финансов он признавался, что предлагал "в первом проекте по меньшей мере 50 станков для ежедневного печатания достаточного количества билетов". И действительно, пятьдесят два станка были приобретены у содержателя типографии Министерства иностранных дел Плюшара.