Вернадский принадлежал к этим редким проницательным умам. Открытие радиоактивности вызвало у него сильнейшее волнение. Похожее чувство испытывают охотники при появлении дичи. Он, может быть, единственный из всех, почувствовал, ощутил всем существом, что бренность атома (это он введет такой термин позднее) имеет гигантские следствия. Как раз для него, для его детских вопросов. Они получают теперь иную окраску. "Мертва ли та материя?" - спрашивал он тогда. И вот сама материя, всегда олицетворявшая нечто бесконечно устойчивое, оказалась конечной, текучей.
Начав преподавать минералогию как историю минералов в земной коре, как науку о химических реакциях элементов в ее прошлом, он постепенно пришел к заключению, что гораздо проще и гораздо эффективнее изучать их в элементарном виде - как историю атомов в земной коре. Минералов - несколько тысяч, а атомов - всего более двух сотен, как быстро выяснилось после открытия Фредериком Содди изотопов. Естественно, что их движение, закономерности их распределения лучше проследить на химических элементах, отождествляемых теперь с атомами, чем на их бесчисленных соединениях.
На рубеже веков Вернадский обнаружил, что вырастил уже не просто научное направление, а целую новую науку, отпочковавшуюся от минералогии. Чуть ли не в единственном числе (правда, с учениками) в отличие от большинства ученых, изучавших атомы в лаборатории, in vitro, он изучал их в естественном бытии, in vivo. В очищенном культурном лабораторном виде атом податлив и разговорчив. Успехи его изучения - от сарая Кюри до атомных котлов электростанций - общеизвестны. Группа ученых, исследующая атомы вещества в природе, более скромна. Она первой поставляет материал, а сама держится в тени. Но натуралисты, как пехота на фронте, все же главный род научного воинства.
Различие между натуралистами и специалистами разительно и наглядно, если взять нечто совсем простое, воду, например. Для тех, кто работает в лаборатории, вода есть соединение двух атомов водорода и одного атома кислорода. Для Вернадского вода - естественное тело. Насчитывается около 240 разновидностей вод, разбитых на определенные группы. Конечно, разбираться в таком изобилии, найти законы их образования значительно труднее, но зато они - реальность природы. То, что есть на самом деле.
Одновременно с Вернадским на другом конце Земли тем же путем шел американец Кларк. Он искал закономерности размещения в земной коре не месторождений, не минералов, а атомов. Он дал первую точную сводку их распределения - процентный химический состав любого природного объекта по элементам, начиная от горной породы и кончая земной корой в целом.
Работа Кларка вышла в 1908 году, а Вернадский доложил об основных принципах новой науки в 1909 году на съезде русских естествоиспытателей и врачей. Так родилась геохимия.
Вернадский входил в новую науку не в одиночестве, но сопровождаемый учениками. Его лаборатория не вмещала всех желающих заниматься. Кроме студентов и ассистентов университета он с разрешения ректора приводит сюда слушательниц Коллективных уроков. Складывался и в самом деле Институт, как называл его Вернадский, - со своим нравственным климатом, направляемый идеями шефа и общими делами. По результатам опытов и экспедиций писались доклады, рефераты и обзоры литературы.
Вернадский не подавлял. Не руководил, а только подсказывал, полностью полагаясь на собственную активность и ум ученика. И в этой благожелательной среде, где поддерживался каждый самостоятельный шаг, вскоре заблистали таланты. Тончайшими химиками-аналитиками и минералогами стали Константин Автономович Ненадкевич, Виссарион Виссарионович Карандеев, погибший в мировую войну, слушательницы женских Коллективных уроков Елизавета Дмитриевна Ревуцкая и Ольга Михайловна Шубникова.
Выделялся Яков Владимирович Самойлов. Крещеный еврей из Одессы, он с огромным трудом преодолел бюрократические рогатки, чтобы учиться в Москве. Вернадский помог ему устроиться в Московский университет. Вскоре он станет профессором Петровской сельскохозяйственной академии (будущей Тимирязевки) и одним из крупнейших геохимиков. К сожалению, он рано умер, но его именем ныне называется институт в Москве.
Звездой первой величины оказался и приехавший в Институт Вернадского выпускник Новороссийского университета в Одессе Александр Евгеньевич Ферсман. Обладавший исключительной интуицией и, кроме того, неуемной энергией, Ферсман быстро стал ассистентом на кафедре, потом профессором и сочленом Вернадского по академии. Ферсман прочел первый в мире курс лекций по геохимии в университете Шанявского в Москве в 1912 году.
Теперь Вернадский путешествует не один, а со своими ассистентами. После Урала едет в Крым с Сергеем Платоновичем Поповым изучать грязевые вулканы Керченского полуострова и Тамани. В 1902 году отправился на нефтяные промыслы Грозного, Баку и в Закавказье. Интересно, что на следующий год на экскурсию в Домбровский угольный бассейн Вернадский взял с собой сына, и выяснилось следующее. "Мы смеемся, что я окружен учениками разных генераций - профессор Самойлов, ассистент Сиома, студент Ненадкевич и гимназист Гуля… Оказывается, что они гораздо больше сознают себя школой, чем я", - с удивлением сообщает жене о своих учениках.
Однако, как вскоре выяснилось, приобщить к своей школе сына не удалось. После окончания гимназии Георгий поступил на исторический факультет университета.
* * *
Наконец начали проявляться и плоды увлечения историей. Первые из них произросли на родной почве, соединив историю с минералогией. В 1900 году по заказу Московского общества испытателей природы Вернадский написал небольшую работу "О значении трудов Ломоносова в минералогии и геологии", получившую неожиданно большую известность. Статья показала солидную эрудицию автора в истории науки XVIII столетия: примечания занимали в два раза больше места, чем основной текст, и содержали массу интересных сведений. Брошюра открыла русской публике Ломоносова как ученого, опередившего свое время. До Вернадского его считали всего лишь полузабытым поэтом и художником.
Вскоре Вернадский получил письмо от известного кристаллографа (по учебнику которого Владимир Иванович строил свой курс) Евграфа Степановича Федорова. Тот советовал ему всерьез заняться историей науки.
Однако где те истоки, откуда пошла европейская ученость Нового времени? Чем больше вникал Вернадский в литературу, тем больше убеждался, что истоки эти - в Голландии.
Перед очередной сессией Международного геологического конгресса, собиравшегося во Франции, заезжает в Гаагу поработать в библиотеках.
Не здесь ли, в Голландии, центр всех наук и ремесел? Из нидерландских художественных мастерских распространялись способы обработки материалов: кожи, тканей, металлов, камня и стекла. Здесь лучшие в мире огранщики и шлифовальщики алмазов и линз изобрели главные орудия науки: микроскоп и телескоп. Отсюда распространилось книгопечатание. Только с печатной книгой наука смогла приобрести современное значение основной силы цивилизации, потому что каждое новое поколение ученых могло теперь полнее использовать наследие предыдущих исследователей.
От Нидерландов шли токи цивилизации и мастерства. Под их влиянием преображались запад Германии, юг Англии, северо-восток Франции. Интересно, что голландцы совершенствовались не в словесных искусствах, а в мастерстве и ремесле. Они дали миру тысячи художников, скульпторов, архитекторов, строителей. Сделали самую большую работу в истории человечества - дамбы и польдеры. Зарегулировали и полностью преобразили природу страны. Голландцы первыми в Европе вдохнули воздух свободы религиозной и политической. Сюда бежали все свободомыслящие люди, как Декарт от короля-солнца. Здесь военные победы над испанцами отмечали открытием новых школ и лицеев. И недаром сюда приехал учиться корабельному мастерству и набирать строителей, навигаторов, граверов, типографов наш преобразователь.
Маленькая великая Голландия.
Вернадский живет недалеко от Гааги, ездит в Амстердам, Лейден, где посещает университет с его музеями. Письма из Голландии сами по себе очень подробны, выразительны, рисуют новую для него страну во многих отношениях: архитектуры, общественной жизни, цен, музыкальной культуры. Описывает природу: влажный морской воздух, свет, красивые тени при быстро меняющейся погоде.
Он вскоре выучил голландский язык, чтобы лучше разбираться в старинных книгах. Изучал фолианты XVII века в библиотеках Гааги, прикасаясь к истории величайших открытий, определявших тогда лицо науки. Ученый обнаружил и непонимание, которое сопровождало ее великих творцов в кристаллографии, в частности Гюйгенса. Глубоко и мощно охватывала природу отдельная личность, но бессильна она передать другим свои ощущения и видения. "И странно сознавать, что, может быть, сам то же испытываешь и делаешь", - из размышлений над старинными книгами.
Еще не зная, что получится, но следуя интуиции, Вернадский вернулся к увлекшей теме через год, в следующие летние каникулы в 1902 году, на этот раз проехав через Берлин. Здесь задержался. И здесь началась кристаллизация большого замысла.
"Библиотека огромная, - сообщает он самому близкому адресату, - работаю в ней по 8–9 часов. Передо мной раскрывается огромная, мало разработанная область человеческой мысли - но все время глубоко тяжелое чувство недостатка своих сил и знаний - но я убежден, что справлюсь. Странно, к этой области меня тянуло чуть ли не с самой ранней юности, а между тем у меня временами неспокойное чувство, что я отрываюсь в область, чуждую эксперимента. Между тем я так ясно и резко вижу, как недостаточно понимаются самые обычные наши идеи и законы науки благодаря недостаточной критически исторической оценке - такие воззрения, как сила, эволюция, энергия, эфир, волнообразные движения атома и т. д. требуют исторической критики: иначе они основаны на предрассудках и, несомненно, такой характер носят в умах очень многих и ученых, и публики".
А что, если сначала написать курс лекций и прочитать в университете? Лекции о зарождении и формировании основных научных понятий человечества, о зарождении научной картины мира.
"Я колеблюсь теперь между двумя путями. Картина развития мысли, общие схемы того, как шло это развитие и как постепенно достигалось научное самосознание. Необходимо в общих чертах идти в хронологическом порядке и, давая общую картину раскрытия перед человеческим сознанием науки, в то же время всюду указывать на отдельные самостоятельные течения, которые замирали, хотя указывали верный путь будущего. Это был бы правильный курс лекций, но для этого надо обладать гораздо большим образованием, чем имею я, так как надо теснее связывать такую картину с развитием религии, философии, искусства и литературы, общественного сознания. Наконец, есть третий путь, на котором, должно быть, остановлюсь, выработка основных идей научного миросозерцания. Понятие о Вселенной, атоме, движении, эволюции, виде, химическом элементе, эфире, Земле, минерале, кристалле, ископаемых и т. д. Первая лекция - общее введение".
Он съездил еще в Нюрнберг, где осмотрел в музее замечательно сохранившиеся средневековые медицинские инструменты и приборы алхимиков, старинные карты и атласы. А писать начал в августе, в Дании.
Приехали сюда втроем, три друга-профессора Московского университета и ровесники Сергей Трубецкой, Павел Новгородцев и Владимир Вернадский. Уговорились встретиться для морских купаний и для работы в курортном городке Клампенборге, недалеко от Копенгагена. Поселились в одной гостинице. Но с морскими купаниями не повезло. Лето выдалось холодное. Сосредоточились на работе.
Введение к курсу разрасталось и заняло вместо одной, как предполагал Вернадский, целых три лекции. Написал единым духом и отдал прочитать Трубецкому.
Сергей Николаевич, не дожидаясь завтрака, когда они встречались, прибежал к нему в номер и поздравил в самых лестных словах. Сказал, что у него получилось не просто введение в курс лекций, а самостоятельная блестящая статья. И тут же предложил напечатать ее в редактируемом им журнале "Вопросы философии и психологии".
Прочтя статью, Новгородцев присоединился к мнению Трубецкого, но стал настаивать, что печатать ее нужно в его сборнике "Вопросы идеализма". Ведь Вернадский выразил подлинно идеалистический взгляд на историю. Пора противопоставить распространявшимся в интеллигентской среде материалистическим и марксистским идеям истинные ценности, направлявшие цивилизацию, - духовные. Вернадский предпочел все же отдать статью Трубецкому. С тех пор его лекция публиковалась неоднократно и отдельно и в различных сборниках, утверждая взгляд на прошлое как на историю развития главных человеческих идей.
Но здесь надо сказать, что, сочувствуя идеям сборника Новгородцева, где выступили все будущие "веховцы", Вернадский примыкал именно к этому течению, выступая против господствующих материалистических и социалистических настроений в среде интеллигенции. Вместе с меньшинством отстаивал принцип первенства прав личности, всех ее духовных проявлений, в том числе и по отношению к государству и обществу.
Но большее значение, наверное, чем для читателей, статья имела для самого автора. Она стала не только введением к университетскому курсу. Он вошел в новую область мысли. Впервые попытался осознать, что такое научное мировоззрение, чем наука как способ познания отличается от философии, религии, искусства, от обыденного здравого смысла и наблюдения. Статья стала началом огромной работы, не прекращавшейся на протяжении всей жизни. Постепенно выяснилось, что знания и наука не столько способ понимания, объяснения мира, сколько способ освоения его и преображения, метод формирования действительности. Знание, порождаемое разумом, резко изменяет окружающую действительность, не будучи само некоей формой энергии.
Однако для уяснения такой истины предстояло проделать громадную работу не только в библиотеках и музеях. Ибо истина не познается на кончике пера. Она постигается всей жизнью человека.
* * *
Жизнью подчас трагической. В 1903 году в Петербурге умер любимый учитель Василий Васильевич Докучаев. Вернадский посвящает его памяти большую статью.
Докучаев принадлежал к людям, про которых говорят, что они сделали себя сами. Сын священника из провинции, он тяжелейшим трудом пробился к вершинам знания и создал две новые науки: учение о зонах природы и почвоведение как дисциплину синтетическую. Наука для него не была книжным и отвлеченным знанием, а существовала неразрывно с деятельностью, с освоением природы страны. Потому влияние его живо до сих пор.
Но как многих людей, не получивших в детстве навыков дисциплины и регулярного умственного труда, его губила та же неуемная энергия, не закованная в правила. Вернадский недаром называл его "русским самородком". Огромный талант, своеобразие и стихийность. Докучаев был резок, шел напролом, постоянно ощущая препятствия своей деятельности. К сожалению, не избежал он и весьма распространенной русской болезни. 22 апреля 1900 года Вернадский записывает в дневнике: "В последнем заседании общества испытателей природы Докучаев произвел потрясающее действие. Он пришел нетрезвый и говорил, как всегда, грубо, прямо и искренне. Вследствие этого нарушил все рамки и совершенно вспугнул мертвую и затхлую атмосферу бюрократически приличного общества Испытателей Природы… [Земская] управа единогласно решила ему выдать 150000 р. на возобновление исследований".
Вряд ли эти средства Докучаев успел освоить. Удары судьбы и болезни, в конце концов, сломили его. После смерти в 1897 году любимой жены он стал быстро угасать.
Тридцатого марта 1901 года от Василия Васильевича пришло письмо, заставившее Вернадского содрогнуться: "Мое здоровье всю прошлую зиму продолжало упорно ухудшаться, и в настоящее время я представляю из себя совершенную развалину. Меня особенно мучает сильное ослабление памяти, зрения, слуха, обоняния и вкуса, т. е. решительно всех органов чувств. Чем все это кончится, страшно подумать, дорогой, навек незабвенный для меня, Владимир Иванович. Еще раз простите, а вероятно и прощайте, бесконечно дорогой и святой Владимир Иванович…"
Глава восьмая
"Я НЕ МОГУ УЙТИ В ОДНУ НАУКУ"
Декабристы, "сороковики", шестидесятники… - "Союз освобождения". - Самочинные собрания. - Университету - автономию! - Смерть С. Н. Трубецкого. - "Стал кадетом незаметно… через братство". - Академия наук. - Государственный совет. - "И не пустяк твои мечтанья!" - Выборг. - "Новь"
На рубеже веков противостояние общества и власти становится уже нестерпимым. Вернадский держит руку на пульсе событий, постоянно анализирует состояние общественных и государственных реалий.
"Жизнь все-таки идет своей чередой. Несмотря на реакцию, на стеснения, которым подвергается общество, - чувствуется, что оно крепнет и в теснящих его рамках вырабатывает себе условия жизни. Тесные рамки не прочны и быстро падут в благоприятный момент.
Действительно, рамки жизни рушатся - рамки общественной жизни. Политическая роль земств постепенно сглаживается, и сама идея самоуправления оказывается несовместимой с государственной бюрократической машиной. Оно и понятно, т. к. ясно проникло в огромные слои русской жизни сознание необходимости политической свободы и возможности достигнуть ее путем развития самоуправления. Вероятно, земство должно быть уничтожено, т. к. при таком общественном сознании и настроении не может быть достигнуто устойчивое равновесие: или самоуправление должно расширяться, или постепенно гибнуть в столкновении с бюрократией".
Так Вернадский писал 3 ноября 1900 года. И действительно, до падения рамок, до исполнения их юношеской мечты - обретения свободы - оставалось пять лет, а до уничтожения земства - 17.
Верное своей клятве, братство в самой гуще событий. Друзья чувствуют, что влились в поток всего освободительного движения XIX века. Для них оно не история, а непосредственное живое продолжение. В некоторых отношениях даже семейная традиция. Например, Шаховской никогда не забывал, что он внук одного из знаменитых декабристов, так же как их общий московский знакомый Вячеслав Якушкин. Дмитрий Иванович разрабатывал архив своей семьи, где хранились многие письма деда.