Светлые надежды, возлагавшиеся всеми друзьями просвещения на возвращение короля из плена и на его благотворное вмешательство в работу инквизиционной комиссии, казалось, оправдывались. Счастливый от обретенной свободы, благодарный своей сестре за ее преданность и любовь, так осязательно доказанные ему в последние месяцы 1525 года, Франциск быль настроен вообще очень мягко и подчинялся легко влиянию Маргариты. После освобождения Маро и Беркена король, запретив сочинения Беды против Эразма и Лефевра, разрешил напечатать "Беседы" Эразма в количестве 24 тысяч экземпляров. Затем был выпущен на свободу Пьер Туссен; Корнелиус Агриппа получил возможность снова вернуться в Лион (из Страсбурга); Мишель Аранд был восстановлен в своей должности "раздавателя милостыни" при герцогине Алансонской и возведен в сан епископа. Наконец, Жак Лефевр и Жерар Руссель были "с честью" призваны королем. Оба они поехали сначала к Маргарите – повидаться со своей покровительницей, и уже с ней вместе возвратились потом в Блуа. Вскоре Руссель, по рекомендации Аранда, получил звание "придворного проповедника герцогини Алансонской", а Лефевра назначили хранителем королевской библиотеки и воспитателем третьего (любимейшего) сына Франциска, герцога Карла Ангулемского.
Таким образом, мечты протестантов, что "уже недалеко то время, когда во Франции наступит царство Евангелия", находили себе некоторое обоснование в действительности. Реформисты подняли голову и смелее глядели в будущее.
В сердце Маргариты снова проснулась надежда на возможность обратить короля, а с ним и всю страну, в веру менее фанатичную, но более разумную и гуманную. В этой надежде ее сильно поддерживал граф Сигизмунд Гогенлоэ, пять лет тому назад обратившийся в протестантство и мечтавший ввести его и во Франции. Он вступил в переписку с Маргаритой и ее матерью после Павийской битвы. Первое письмо герцогини, в котором она благодарит его за посещение их после постигших несчастий, помечено 24 июня 1525 года. Позже, 9 марта 1526 года, она пишет ему следующее:
…Я получила одно из Ваших писем в Испании, а другое… уже здесь, и оба они доставили мне немалое утешение, укрепив меня на пути истины, на котором я, однако, не так далеко ушла, как Вы полагаете. Относительно Вашего желания приехать во Францию, гонец сообщит Вам радостные вести, полученные мною сегодня. И так как Вы хотите повидать бедного пленника… то я Вам советую приехать в конце марта или в середине апреля, ибо тогда, я надеюсь, Вы найдете нас уже всех вместе. Надеюсь также на бесконечную милость Божию, что с Вашей помощью будет услышано слово истины. Конечно, вначале, как Вы легко себе можете представить, придется-таки поработать! Но Бог есть Бог, столько же невидимый, сколько и непостижимый, слава которого и победа так духовны, что Он побеждает именно тогда, когда весь мир мнит его побежденным!..
Однако желаниям графа Сигизмунда не суждено было исполниться. Уже 11 мая мы читаем в письме Маргариты:
…Желание повидаться с Вами еще усилилось… но все Ваши друзья решили, что, по некоторым причинам, время для Вашего приезда еще не настало. Но как только нам удастся совершить нечто, нами начатое, Вы утешитесь…
В июле было написано последнее из сохранившихся писем Маргариты.
…Не могу Вам выразить все мое огорчение… Королю было бы неприятно видеть Вас теперь. Причиной тому – опасения некоторых лиц, как бы это свидание не помешало освобождению королевских детей.
Кого Маргарита разумела под словами "некоторые лица"? Кто мог помешать исполнению ее плана и внушить королю нежелание видеться с протестантским графом? По всей вероятности, это был маршал Монморанси, товарищ детства короля. Взятый в плен при Павии вместе с многими другими, он вскоре был освобожден за большой выкуп и затем принимал деятельное участие в переговорах относительно освобождения Франциска, который, как известно, вручил ему свое "Отречение". Постоянно находясь возле короля, причем в самых простых и близких с ним отношениях, он имел на него большое влияние, особенно усилившееся с тех пор, как смерть унесла (в конце Павийской битвы) другого любимца короля, адмирала Бониве. Влияние Монморанси не было благотворным. Вот что об этом человеке – крайне ограниченном, тупом, упрямом и жестоком, тщеславном и самолюбивом – рассказывает Брантом:
Каждое утро он читал "Отче наш", и люди говорили, что нужно очень опасаться молитв господина коннетабля, ибо, шепча их, он говорил при случае: Повесьте-ка мне такого-то! Вздерните повыше другого! и т. д. Такие слова справедливости и военной дисциплины нисколько не сбивали его с "Отче наш", и он считал бы большим упущением, если бы отложил их до следующего дня.
Монморанси впоследствии, уже будучи коннетаблем Франции, причинил ей немало бедствий медлительностью, неумением пользоваться обстоятельствами и своей "системой охранения страны" путем ее совершенного разорения. Он был лишен всяких военных способностей, но не больше удавалась ему и дипломатия. Этот могущественный вельможа вместе с канцлером Дюпра стал во главе начинавшей формироваться ультракатолической партии, нашедшей себе адептов среди придворных и считавшей Маргариту вождем реформаторов. Однако Монморанси не занял открыто враждебного положения относительно герцогини и даже в мелочах услуживал ей, понимая, что такое положение вещей для него выгоднее и безопаснее, в особенности в первое время по освобождении короля, когда еще и у Франциска, и у всей Европы живы были воспоминания о недавнем бескорыстном служении ее интересам брата. Приобрести в ней явного врага не входило в расчеты хитрого царедворца, хотя он и не гнушался всячески подтачивать доверие к ней короля.
В январе 1527 года в жизни герцогини Алансонской произошла перемена, значительно отразившаяся на судьбе французской Реформации. Маргарита вышла замуж за короля Наварры. Этот новый ее брак, не позволяя ей постоянно жить при дворе Франциска I и непосредственно влиять на брата, был очень на руку ярым защитникам католицизма. Неизменная и могущественная заступница гонимых представителей лютеранства переселилась в далекое королевство, расположенное по отрогам Пиренеев. Вместе с ней от французского двора уходило Возрождение в лучших своих формах – уходили гуманность, широта взглядов, смелость и размах фантазии, талант. Вместо них оставался блеск придворной мишуры, распущенность нравов и пустота. Франциск сам уже настолько опустился, что не в силах был один поддержать то, что создал десяток лет назад блестящий мариньянский герой под свежим впечатлением "прекрасной Италии".
Зато в замках Нерака и По, в маленьких наваррских городах закипела небывалая дотоле умственная жизнь, и для них, в свою очередь, наступила эпоха Возрождения. С Наваррой отныне будут связаны имена крупнейших художников, поэтов, ученых и проповедников, которые, не найдя приюта и защиты во всем большом государстве брата, нашли верное пристанище в маленьком королевстве сестры, которая перенесла в бедную (во всех отношениях) страну блестящую культуру Италии.
Часть II
Маргарита Ангулемская – королева Наваррская
1527–1549
Глава 8
Добрый гений
В Парижской национальной библиотеке сохранилось письмо Карла V к Луизе Савойской, в котором император просит для себя руки Маргариты, герцогини Алансонской. Несомненно, что оно было написано раньше ноября 1525 года, ибо от 12 ноября имеется письмо короля Португалии к Луизе, в котором он извещает ее о браке Карла с португальской инфантой. Ответ на письмо Карла неизвестен, но (судя по тому, что происходило в дальнейшем) он, во всяком случае, был неблагоприятен, хотя еще несколько месяцев назад сама Луиза, измышляя всевозможные способы для освобождения своего сына из плена, не задумываясь, предлагала императору руку дочери. В сборнике Шамполльон-Фижака помещено письмо к Луизе, 2 июня 1525 года отправленное ей из Толедо одним из ее приближенных, где он сообщал о том, что получил все ее инструкции, а также "те соображения относительно герцогини Алансонской, которые свидетельствуют о радости регентши, если бы дочь ее была угодна императору"… Однако Карл тогда не удостоил вниманием это предложение; теперь, надо думать, ему ответили тем же.
Гораздо серьезнее и реальнее, казалось, был план брака между Маргаритой и Генрихом VIII Английским, который выступил в качестве защитника интересов Франции против безмерных притязаний императора, своего прежнего союзника. 30 августа 1525 года король Генрих заключил с Луизой Савойской мирный договор и обещал ей свою защиту. К такой перемене в дипломатии настраивал Генриха VIII его первый министр, кардинал Уолси, желавший таким образом отомстить Карлу V за то, что тот два раза (при избрании римских пап Адриана VI и Климента VII) обманул его и не провел, как обещал, в папы. Но кроме этой обиды неосторожный император нанес Уолси еще и другую.
До Павийской битвы Карл оказывал всемогущему кардиналу знаки глубочайшего уважения и нередко писал ему письма за подписью "Ваш сын и кузен" (последнее было обыкновенной формулой в переписке государей того времени между собой), а после своей победы – не только перестал посылать собственноручные письма, но и в тех, которые посылались кардиналу от его имени, подписывался просто "Карл". Уолси был уязвлен и стал устраивать дружбу Англии с Францией против Германии. Но и этого было еще недостаточно для его мщения. Ненависть к Карлу он перенес на его тетку, Екатерину Арагонскую, и начал поддерживать Генриха в мысли о незаконности его брака с ней и о необходимости развода. Рассказывают, будто он имел при этом в виду скрепить вновь созданную дружбу между Англией и Францией браком Генриха с Маргаритой Алансонской и с этой целью очень расхваливал ее, говоря, что во всем мире "нет женщины более достойной и подходящей для Генриха VIII".
Совершенно согласуясь с Уолси в его желании отомстить Карлу V французские дипломаты при английском дворе употребляли все усилия для того, чтобы восстановить Генриха VIII против его супруги. Сам Франциск крепко держался за политическую дружбу с Генрихом, понимая, как важен для него такой могущественный союзник. Они обменялись выражениями самой преданной и горячей дружбы.
Казалось бы, Франциск должен был с радостью ухватиться за мысль Генриха жениться на герцогине Алансонской. Этот брак мог быть очень выгоден для Франции. Однако, как мы знаем из депеш (за март и апрель 1526 года) английского посла, Франциск мешал осуществлению этого плана, не позволил дипломату выполнить возложенные на него поручения – посол должен был принести герцогине Алансонской поздравления короля Генриха по случаю преодоления всех трудностей в деле освобождения брата; вступить в непосредственные отношения с герцогиней, установить полное согласие, совещаясь с ней всякий раз, когда того потребуют обстоятельства. Но Франциск не давал послу возможности видеться с герцогиней, несмотря на то что обычно все послы постоянно общались к ней. Король не хотел, чтобы сестра вышла замуж за главнейшего и могущественнейшего политического друга. А ведь политические союзы в то время часто и охотно закреплялись брачными союзами, и сам Франциск – во исполнение одного из пунктов Мадридского договора – только что женился на вдовствующей Элеоноре Португальской, сестре Карла V. Как же объяснить такое поведение короля?
Вспомним о маршале Монморанси. Его заслуги в деле освобождения Франциска ценились очень высоко, его влияние росло с каждым днем; тем более что те люди, которые могли успешно с ним соперничать, понемногу сходили со сцены: Луиза все чаще болела, канцлер Дюпра старел, а из прежних близких товарищей оставались при дворе лишь немногие. Монморанси, как мы уже отмечали, стоял во главе образовывавшейся ультракатолической партии, которая не могла допустить брака между английским королем и Маргаритой. Сделавшись английской королевой, получив силу и власть, не станет ли она открыто на сторону реформаторов? И не склонит ли к тому же своего брата и своего супруга? Бороться с герцогиней Алансонской было трудно, но возможно; бороться с английской королевой – немыслимо.
Маргарита сама вывела всех из затруднительного положения. Она с негодованием отвергла брак, "долженствовавший совершиться на счет благополучия несчастной королевы Екатерины Арагонской". Все реформаторы того времени осуждали развод. Лютер объявил, что он скорее разрешит Генриху двоеженство, по примеру древних царей и патриархов, нежели развод. Любопытно, что эти слова Лютера совпали с мнением Уолси, который предложил папе, тоже на основании Библии, разрешить Генриху иметь сразу двух жен.
Судьба два раза предоставляла Маргарите случай стать во главе могучих государств, когда бы она несравненно более серьезно и глубоко влияла на все европейские события. Будь Маргарита германской императрицей или английской королевой, история Реформации значительно изменила бы свой характер и, вероятно, число жертв, принесенных за новое вероисповедание, было бы гораздо меньше. Но Маргарите суждено было оказаться государыней не великой европейской державы, а маленького, затерянного в Пиренеях королевства, утесняемого соседней Испанией.
При дворе Франциска находился юный Генрих Фуа д’Альбре, носивший титул короля Наваррского, хотя от всего его королевства у него оставалась лишь незначительная часть, тогда как другая, большая, уже 15 лет находилась во власти Испании. Принадлежа по своему происхождению к родовитому дворянству Южной Франции, Генрих д'Альбре участвовал в последнем Итальянском походе и в битве при Павии. Он был взят в плен и заключен в башню под очень строгий надзор. Карл V намеревался вернуть Генриху свободу только в том случае, если он навсегда откажется от своих прав на Наварру. Но Генриху удалось бежать с помощью беарнского дворянина, барона д'Арроса и одной дамы, которая добилась разрешения посещать узника и принесла ему веревочную лестницу.
Из письма Генриха, короля Наваррского, к кардиналу Уолси (от 3 января 1526 года) известно, что он, Генрих, потихоньку спустился вниз, где его уже ждали готовые к бегству проводники и лошади. Беглецы благополучно добрались до французской границы и несколько дней спустя прибыли в Лион. А в это время в башне… Верный паж короля Наваррского, одинакового с ним роста и возраста, лег в его постель, притворившись спящим; когда в комнату вошел офицер, которому пленник специально был поручен, у него не возникло подозрения, что перед ним лежит Франциск де Рошфор, а не Генрих д’Альбре. Конечно, вскоре обман открылся, но король был уже далеко и вне опасности. К чести испанцев нужно сказать, что ни паж, ни камердинер, участвовавшие в этой истории, не поплатились за свою смелость; напротив, их поздравляли замужество и преданность своему господину, с какими они служили ему.
Генрих вернулся во Францию, прославившийся как храбрый рыцарь, испытавший много всяких приключений и превратностей судьбы: это делало его особенно интересным при дворе. Впрочем, молодой король обладал и более серьезными достоинствами. Карл V в 1539 году так отзывался о нем: "Во Франции я видел только одного мужчину, и этот мужчина – король Наваррский". Действительно, когда Генрих через несколько лет после женитьбы навсегда переселился в свои наследственные владения, он выказал столько деятельной энергии, столько умения в управлении государством, что, например, В. Люро с полным правом написал о нем следующее: "Это был монарх, которому не хватало только обширного королевства, чтобы быть великим королем!" Воспитание при французском дворе придало блеск его природному уму и способностям, смягчило несколько грубоватый, отважный характер, свойственный настоящему горцу-баску.
Вот с этим-то человеком Маргарита Алансонская и вступила во второй брак, несмотря на то что он был моложе ее на 11 лет. Что побудило ее к этому шагу, сказать трудно. Ж. Мишле утверждает, будто Маргарита была выдана замуж против ее воли братом, уступившим желанию своей любовницы герцогини д'Этамп, боявшейся влияния герцогини Алансонской на короля и потому требовавшей ее удаления от двора. Историк пишет:
Маргарита горько рыдала, выходя замуж. Она обрекалась на изгнание, бедность, на то, чтобы быть супругой короля, у которого нет королевства.
Все это вряд ли справедливо. Тем более что у Мишле можно обнаружить и другие неточности: в одном месте, например, сказано, что Маргарита вышла замуж за Жана д'Альбре, но Жан был отцом Генриха. И, насколько нам известно, отношения между Маргаритой и герцогиней д'Этамп были всегда вполне хороши, а по вопросу о протестантах они были даже союзницами, поэтому едва ли будет правильным объяснять замужество Маргариты интригами фаворитки. Кроме того, Маргарита, став королевой Наваррской, проводила все-таки большую часть времени при дворе брата. Она переселилась в свое королевство лишь несколько лет спустя.