В этот момент сильный удар заставил меня съежиться. Самолет словно остановился и сразу же бессильно свалился на правое крыло. Я бросил взгляд на правую плоскость. Рядом с кабиной в крыле зияла огромная дыра. Машина почти не слушалась рулей управления. "Прыгать, - мелькнула мысль. - Но куда - кругом фашисты".
Огромным усилием я вывел машину из глубокой спирали. О противозенитном маневре нечего было и думать: подбитый самолет мог лететь только по прямой. Утихший на несколько секунд огонь возобновился с новой силой. Тяжелее всего чувствовать себя таким беспомощным под обстрелом зениток. Расчет - лишь на слепое счастье. Словно не ты управляешь судьбой, а она крепко держит тебя в своих руках.
Бесконечно долгими кажутся минуты. Разрывы снарядов сгущаются правее самолета. Значит, немецкие зенитчики не учитывают скольжения подбитой машины. Это хорошо, мои шансы на спасение повышаются…
Вот и Дон. За ним наши. "Теперь не возьмешь! - торжествую я. - Не возьмешь!"
Сели удачно. Когда я зарулил на стоянку, Васильев ахнул от удивления.
- Вот это да! Такого еще не было, товарищ командир!
А Закиров, чтобы показать величину пробоины, просунул в нее голову.
- Понимаешь, получается, как во сне, - сказал подошедший Соколов. - Побывал рядом со смертью. Уклонись вражеский снаряд на два-три сантиметра в сторону и задел бы взрыватели твоих реактивных. Тогда бы капут. У меня сердце оборвалось, когда твой самолет перевернуло и потянуло к земле. Ну, думаю, все. Нет, смотрю, выходишь. А по моему самолету фрицы не выпустили ни одного снаряда, весь огонь сосредоточили на твоей машине - смотреть страшно…
- Со смертью рядом, да не в обнимку с ней, - повторил я сказанное утром. Правда, уже не так беспечно.
Особое задание
- Какая тишина… А воздух! - сказал Кузьмин, полной грудью вдохнув прохладу ночи.
Над светлеющим горизонтом догорала последняя неяркая звезда. Приближался рассвет. Кустарники на окраине аэродрома тонули в молочном тумане.
- Эх и погодка! - продолжал восторгаться Кузьмин. - Даже трава от росы пригнулась. А высота - "миллион километров". Меня еще отец учил, что обильная роса к хорошей погоде.
"Сегодня будет жарко, вылетов шесть-семь придется сделать", - подумал я.
Наверное, и Кузьмин подумал о том же.
- При такой погоде, - сказал он, - мы не одного фашиста на тот свет отправим. Только бы дождя не было. Только бы…
Несколько минут мы шли молча. Но доброе настроение, с которым Кузя сегодня проснулся, не позволяло ему молчать, и он пустился вспоминать детство. Высокая некошеная трава хлестала по голенищам сапог, обильно смачивая их росой. Из-под куста вспорхнул потревоженный жаворонок.
- Разбудили… Свернем в сторону, у него, наверное, здесь гнездо, - Кузьмин стал обходить предполагаемое жилье птахи, забыв, что осенью они никаких гнезд не вьют.
Со стоянок доносился стук молотков. Это ремонтники восстанавливали наши самолеты.
- Работают на славу, - сказал я. - Молодцы механики: подгонять не надо, сами понимают. А мой Васильев так и считает, что воюет вместе со мной. Когда я сбиваю самолет, он рисует на борту звездочку и своим друзьям говорит, что это мы за Ленинград сбили. Он ведь ленинградец.
Когда мы подошли к самолетам, Васильев доложил, что ремонт заканчивается.
- Благодарю за службу, товарищи!
- Служим Советскому Союзу, - послышалось в ответ.
- Разрешите продолжать? - спросил Васильев и снова принялся за работу.
С северной стороны аэродрома послышался шум По-2.
- Рано проснулся "кукурузник". Еще солнце не взошло, а он уже в воздухе, - пошутил Кузьмин.
Из-за леса вынырнул самолет. Он шел на малой высоте.
- Начальство летит! - сказали мы почти одновременно, заметив на киле голубую полоску.
- Наверняка что-то важное, раз сам прибыл, - добавил Кузьмин.
Как только По-2 срулил с полосы, к нему подошли командир и комиссар полка. Прибывший генерал принял рапорт и направился на командный пункт.
- Пошли и мы туда, Кузя. Видишь, связной за нами бежит.
Я не ошибся. Связной передал нам приказание явиться на КП.
Генерал, не дослушав наших докладов о прибытии, начал сразу же ставить задачу.
- Полетите на разведку, - говорил он. - Ваша задача определить на участке Валуйки - Алексеевна железнодорожный перегон с наиболее интенсивным движением поездов или станцию со скоплением эшелонов. Нужно перекрыть этот путь не менее чем на трое суток. После разведки пойдете со штурмовиками наносить удар. Все ясно?
- Так точно, - ответил я.
- Выполняйте, да поосторожней, не зарывайтесь, - уже другим тоном, по-отцовски, добавил генерал. Мы поспешили к самолетам.
- Все в порядке, товарищ командир, - доложил Васильев. - Ремонт закончен, машина к полету готова. Боялся, что не успею. Когда увидел, что вы пошли на командный пункт, у меня аж сердце екнуло. Однако успели.
Через пять минут мы с Кузей взлетели и взяли курс на запад.
Скоро линия фронта. Не однажды приходилось ее перелетать. И на малой высоте, и на большой, и за облаками, и под ними. Испытали мы здесь и однослойный и трехслойный огонь. Но никогда я так не тревожился, как сегодня. Не за свою жизнь, нет. Просто хотелось как можно лучше выполнить задание. Понимал, что оно очень важно. Ведь не зря сам генерал прилетел.
Линию боевого соприкосновения решил перейти южнее города Павловска на Дону. Всходило солнце. Розоватые лучи играли на влажной листве деревьев, на крышах домов прифронтовых деревень. Вот и передний край. Сейчас фашисты начнут наводить орудия и откроют огонь.
Над землей - серая полоска тумана. Резко снижаюсь, чтобы скрыться за ней от наблюдения с земли. Кузьмин без сигнала понял маневр. На предельной скорости, чуть касаясь туманного покрывала, уходим в глубь территории, занятой противником.
Полоска тумана внезапно кончилась, и тотчас захлопали зенитки. Маневрируя между разрывами, набираем высоту. По мере приближения к железной дороге обстрел усиливается.
Показалась Алексеевка. Станция почти пуста. На путях разбросаны вагоны - результат недавнего налета наших штурмовиков. Однако дорога работает. "Значит, восстановили", - отметил я про себя и лег на курс Алексеевка - Острогожск. Черные султаны разрывов появлялись то слева, то справа.
На перегоне показался длинный состав. Он шел в сторону фронта. Дым, вырываясь из паровозной трубы, расстилался над вагонами и, словно зацепившись за придорожные телеграфные провода, долго не расходился. В одном месте рельсы сбегают в глубокую выемку. А что, если?.. Несколько секунд раздумья - и принимаю решение: атаковать состав в момент выхода паровоза из выемки.
Поезд быстро бежит между холмов. Не спускаю взгляда с намеченной точки встречи паровоза с реактивными снарядами.
- Еще рано, рано, - повторяю про себя, словно боюсь сорваться раньше времени. Минута, другая, третья… Пора! Энергично развернув самолет, круто пикирую до бреющего полета. Лишь бы не ошибиться, не промахнуться. Под самолетом все слилось в сплошной серый фон. С эшелона не стреляют. А может быть, я просто не замечаю?
Паровоз выскочил из выемки. В это время мой самолет находился от него на расстоянии не больше четырехсот метров. Бросаю сектор газа. Левая рука легла на кнопки сбрасывателя реактивных снарядов. Нажим ладонью - и впереди, совсем близко, под паровозом блеснули вспышки разрывов.
Самолет проносится над дорогой. Увеличиваю левый крен, теперь мне видно, что делается на дороге. Черное тело паровоза, окутанное паром, лежит на насыпи. На него, вздымая серую пыль, наползают вагоны, доверху заполняя выемку.
Кажется, только сейчас сделал первый вздох после атаки, вспомнил о боевом друге. Где он? Кузя летел в двухстах метрах позади.
Дело сделано! От радости хочется кричать, петь… Маневрируя, пробиваемся сквозь шквал зенитного огня и берем курс на свою территорию. Какая удача! Выполнили задачу, которую должны были решить штурмовики. Движение по обходной железной дороге на фронт остановлено.
На аэродром мы сели, не сделав даже традиционного круга. Быстро подрулили к стоянке. Нас встретил генерал, с нетерпением ожидавший результатов разведки.
- Ваше приказание выполнено, товарищ генерал… - И я подробно доложил о вылете.
Генерал внимательно выслушал и, отступая от всякой официальности, взволнованно произнес:
- Да знаете ли, что вы сделали, дорогие мои?
- Знаем, товарищ генерал. Потому и делаем, что знаем, - восторженно ответил Кузьмин за нас обоих.
- За отличное выполнение задания представить к правительственной награде, - приказал генерал командиру полка.
Он тут же отдал распоряжение произвести фотографирование разбитого поезда.
К обеду были получены снимки. Мы с Кузьминым превратили в груду обломков эшелон из нескольких десятков вагонов с танками и солдатами.
- Хорошо получилось, - говорил Кузьмин. - И как это ты догадался атаковать? А зенитки что делали! Думал, собьют.
- Неужели? Знаешь, во время атаки, кроме паровоза, ничего не видел, - сказал я и в свою очередь спросил: - А почему ты отстал во время атаки?
- Не хотел пропустить поезд, - объяснил Кузя. - Я сразу понял твой замысел и для полной гарантии решил отстать. Если бы ты промахнулся, атаковал бы я. А все же хорошо получилось. Удачно.
Праздник ратного труда
У наших друзей праздник - годовщина организации штурмового полка. Еще накануне вечером мы сговорились поздравить товарищей по оружию.
С утра, после первых вылетов, на аэродроме появилось армейское начальство. Бригадный комиссар Рамазанов неторопливо переходил от самолета к самолету, расспрашивал летчиков об их жизни, полетах, о доме.
- Как дела? - по-отечески спросил он у Кузьмина.
- Воюем, товарищ бригадный комиссар.
- Слыхал я про ваше звено. Хорошо воюете. А что же у вас ни одного ордена нет?
- Нам про это знать не положено. Наше дело воевать, а к орденам представляет начальство, - весело отвечал Кузьмин.
- Летали сегодня?
- Только что возвратились.
Кузьмин определенно понравился Рамазанову.
- Ну как, наступать будем? - обратился комиссар уже ко всем.
- Этого и ждем, - раздалось сразу несколько голосов. - Только когда, товарищ бригадный комиссар?
- Терпение, товарищи. Время работает на нас. Сами, наверное, видите, что фашисты выдыхаются. Судя по вашим докладам, готовятся зимовать в донских станицах.
- Вот бы их зимой накрыть на Дону, как под Москвой накрыли, - сказал Соколов. - Нам бы только самолеты отечественные получить! Эти "харрикейны" так надоели: ни скорости, ни связи. Хорошо, что наше оружие установили, а то бы совсем труба.
- Будут и самолеты. Будут! - заверил Рамазанов. - Сегодня ваши друзья штурмовики за хорошую работу ордена получают. Думаю, что и вас в скором времени поздравлять будем.
Попрощавшись, Рамазанов пошел к штурмовикам.
Когда мы остались одни, Кузьмин спросил у комиссара полка:
- Что же нужно сделать, чтобы быть награжденным?
- Мы награждены доверием народа, - сказал комиссар. - Бьем фашистов, отстаиваем нашу страну. Это самая большая награда.
Комиссара поддержали другие.
- Да не за орденами я гонюсь, - защищался Кузьмин. - Дело не в наградах. Но с орденом все-таки как-то лучше.
Все засмеялись.
Пока мы вели этот разговор, штурмовики обратились к командованию с просьбой - в честь годовщины слетать на задание всем полком. Вылет был разрешен. Цели - эшелоны на станции Каменка и автомобили на дорогах. Нам, как обычно, предстояло прикрыть штурмовиков и подавить зенитную артиллерию противника.
К цели подошли внезапно. Зенитные батареи, охранявшие Каменку - одна в саду, другая в открытом поле, - были накрыты реактивными снарядами истребителей. Почти одновременно пошли в атаку штурмовики. На станции, наверное, стоял эшелон с пехотой. Было видно, как обезумевшие фашисты разбегались в разные стороны. Бомбы штурмовиков падали на вагоны. Длинные пулеметные очереди настигали бегущих.
Вылет закончился успешно. Вечером в столовой состоялось торжество. Сооруженную наспех сцену украсили колосьями пшеницы. Это постарались девушки из батальона аэродромного обслуживания. Их пригласили на вечер и разрешили переодеться в гражданское платье. Рядом с солдатскими сапогами замелькали лакированные лодочки. Пришли девушки из деревни.
При взгляде на сцену, убранную колосьями, могло показаться, что предстоит отчетный доклад председателя колхоза. Все было так уютно и мирно.
Появились командир штурмового полка, комиссар, начальник штаба. Началась церемония вручения орденов. Первым к столу подошел Морозов, потом Саша Загородний. Они награждены орденом Ленина. За ними - летчики, которым вручили орден Красного Знамени. В честь каждого награжденного баянист исполнял туш, а все присутствующие горячо аплодировали. С восторгом и гордостью смотрели мы на орденоносцев.
После вручения наград состоялся ужин, а потом начались танцы. В одиннадцать часов вечера, когда пары танцоров только что закончили вальс, вдруг раздался громкий голос:
- Красноармейцы батальона, выходите строиться! Команда касалась девушек, ее подал лейтенант, командир роты БАО.
- Как ты осмелился здесь кричать? - набросилось на него сразу несколько человек. - Ты здесь не хозяин!
Перед лейтенантом в угрожающей позе появился богатырь и красавец Коля Орловский.
Командир роты, не предвидевший такого оборота, молча стоял и не знал, как поступить: настаивать бессмысленно, отступить - неудобно перед подчиненными. На помощь пришел комиссар штурмового полка.
- Вы, наверное, не в курсе дела, - обратился он к лейтенанту. - Командир вашего батальона разрешил Девушкам сегодня, по случаю нашего торжества, присутствовать на вечере до конца.
Все уладилось. Танцы продолжались. Расходились поздно, когда на востоке уже занималась заря. Вздремнули часок на аэродроме, прямо у самолетов.
Несмотря на прекрасную погоду, до полудня заданий не поступало. В час дня застучал телеграф. Солдат-телеграфист переписал с ленты телеграмму и передал ее оперативному дежурному. Через несколько минут летчики получили задачу - прикрыть двенадцать штурмовиков, которые должны нанести удар по железнодорожной станции Алексеевка. Там скопились эшелоны с живой силой, боеприпасами и бензином.
Маршрут знакомый, но трудный: предстоит пересечь линию фронта, пролететь восемьдесят километров над территорией, занятой противником, и вернуться обратно, преодолевая многослойный зенитный огонь.
Группу прикрытия составили две пары: я с Соколовым и Лавинский с Кузьминым.
…Штурмовики летят в плотном боевом порядке. Моя пара прикрывает их со стороны солнца, Лавинский - с противоположной. Идем над территорией противника, на небе ни облачка, яркие лучи ослепляют. Миновали предполагаемую зону зенитного обстрела. Справа, вдалеке, встречным курсом пронеслись четыре самолета. Безусловно, это - немцы. Либо они нас не заметили, либо только сделали вид.
Обдумываю план атаки железнодорожных эшелонов. Сегодня у меня сто пятьдесят восьмой вылет и шестидесятая штурмовка, если, разумеется, с истребителями противника не придется вести боя.
Перед нами Алексеевка. Штурмовики встали на боевой курс. И тотчас со стороны солнца к нашим самолетам потянулись огненные трассы. Вражеские истребители! Машина Васи Соколова, осыпаемая пулеметными очередями, с резким снижением вошла в глубокую спираль.
Отвернув в сторону, я приготовился к отражению следующей атаки врага. Нужно разобраться в обстановке, установить количество самолетов противника, занять такое положение, чтобы отрезать им подступы к штурмовикам. Осматриваюсь. "Илы" - над станцией, рядом с ними два наших истребителя. Ближе ко мне четыре "Макки С-200". Фашисты идут с глубоким планированием. Увеличив интервал между парами, они стараются взять меня в клещи.
Разворачиваю самолет на встречнопересекающийся курс и, увеличивая ракурс, затрудняю противнику прицеливание. Нетрудно определить, что на "макках" летчики не из сильных: стреляют плохо. Опытный истребитель никогда не откроет огонь раньше времени. А эти бьют с больших дистанций, когда вероятность попадания совсем незначительная.
Разойдясь с нами на встречных курсах, фашисты с набором высоты начали разворачиваться для следующей атаки. У них - преимущество в высоте, да и самолеты превосходят наших "харрикеинов", особенно в вертикальном маневре.
Решаю перенести бой на малую высоту. Там и пилотировать сложнее, и труднее использовать вертикальные маневры. Гитлеровцы принимают вызов, снижаются, повторяя те же приемы, что и прежде. Но следующую их атаку мы отбиваем уже вчетвером: подошел Соколов и пара Лавинского. Случилось так, что мы начали драться один на один и тут фашисты сразу почувствовали свою слабость. Они попытались уйти, но, прижатые к земле, были вынуждены продолжать бой. Мы навязывали им лобовые атаки: самолеты проносились совсем рядом друг от друга и не сталкивались просто чудом.
Наконец мне удалось зайти в хвост фашисту. Тот попробовал выйти из-под удара крутой спиралью, но, сделав виток, отказался от этого маневра, чтобы не врезаться в землю. Он стал бросать самолет из стороны в сторону, стараясь помешать мне вести прицельный огонь. В то же время стремился набрать высоту и подвести меня под удар своего напарника.
В решающий момент мне пришлось отказаться от преследования фашиста. Неожиданно попал в беду Кузьмин. К хвосту его самолета потянулись пулеметные трассы. Медлить нельзя. Атакую врага с левым боевым разворотом. Вот он уже в прицеле, и я длинной очередью накрываю его. "Макки" вздрогнул, перевернулся через крыло и, опустив тупой нос, перешел в штопор. Не выполнив и витка, он почти отвесно врезался в землю. Потеря ведущего сломила волю остальных гитлеровцев, они стали удирать. Но удачно выпущенные Лавинским два реактивных снаряда сразили еще одного из них.
Бой окончен. Готовые к отражению новых атак, мы заняли свои места в общем боевом порядке.
Домой возвращались в приподнятом настроении. На обстрел зенитной артиллерии почти не обращали внимания. Как всегда после удачного боя, появилось то пренебрежение к опасности, которое подвело уже не одного летчика.
Случайно в стороне замечаю истребителя. Чей это и почему один? А самолет продолжает лететь, не меняя курса. Он подходит ближе. Можно без ошибки сказать - это наш "як". Но как он сюда попал?
Пересекли линию фронта, а "як" неотступно следует за нами. Вскоре он без труда обогнал нашу группу и, снизившись, пошел на посадку на наш аэродром. С завистью смотрели мы на этот прекрасный отечественный самолет.
Оказывается, на "яке" летел командир дивизии полковник Савицкий. Он решил посмотреть летчиков в деле, проверить правильность тактических приемов в воздушном бою и при сопровождении.
Вечером полковник Савицкий провел с нами разбор воздушного боя. Он отметил, что дрались мы хорошо, упорно. Но указал и на серьезный недостаток - на слабую осмотрительность в воздухе. Именно поэтому мы позволили противнику внезапно нас атаковать.