Однако, как замечал Жуковский, Александр "и в деле сердца предпочёл держаться того, что будет решено государем, и следовать своему чувству только тогда, когда оно будет согласовано с одобрением". О том, что император согласен с выбором сына, возвестил салют в 101 выстрел, прозвучавший 4 апреля 1840 года в Петербурге. Он был дан в честь официальной помолвки наследника престола.
Минул год с небольшим, и в Большой церкви Зимнего дворца наследник вступил в брак с Марией Гессенской, наречённой при принятии православия Марией Александровной. Ещё через год Николай Павлович крестил первую внучку - Александру, а ещё через год - первого внука, Николая. Император был в Варшаве, куда старый, ещё неэлектрический, телеграф отмахал буква за буквой радостную новость о продолжателе мужской линии царского рода. Николай в слезах радости бросился на шею графу Алексею Фёдоровичу Орлову: "Лёшка, Лёшка, Бог дал Саше сына!" - и почти тотчас же написал приказ о производстве пятидесяти полковников в генералы.
У колыбели Николая Александровича Николай Павлович повелел трём сыновьям опуститься на колени и поклясться в верности будущему императору. (К сожалению, этот несостоявшийся Николай Второй, на которого будет возлагаться столько надежд, сгорит от чахотки в 22 года.)
Император видел в Марии удачную пару для сына. "Папй, - вспоминала Ольга Николаевна, - с радостью следил за проявлением силы этого молодого характера… Это, по его мнению, уравновешивало недостаток энергии в Саше, что его постоянно заботило".
Удачная женитьба наследника, создание "малого двора", который рано или поздно станет "большим", появление на свет императорских внуков - всё для Николая было знаком божественного предрасположения. Он всё больше привлекал Александра к управлению страной. Со дня женитьбы Александр становится полноправным (то есть с правом голоса) членом Государственного совета, с 1842 года - полноправным членом Комитета министров. В 1841-1843 годах на время лагерных сборов наследнику, как генерал-лейтенанту, вверяли в командование дивизию, а в 1844-м он стал командующим всей гвардейской пехотой.
Император ввёл сына в работу важнейших комитетов того времени: Финансового, Кавказского, Комитета по строительству Санкт-Петербургско-Московской железной дороги и Комитета по строительству постоянного моста через Неву. Наконец, во второй половине 1840-х годов император Николай доверяет своему наследнику тайные дела: председательство в двух особых, секретных комитетах. Государственной тайной было обсуждение мер "к улучшению участи крепостных крестьян". Александр председательствовал в Комитете 1846 года, обсуждавшем в узком кругу записку министра внутренних дел Перовского "Об уничтожении крепостного состояния в России" ("Не подлежит никакому сомнению, - писал в ней Перовский, - что освобождение крестьян или уничтожение крепостного права было крайне желательно, как мера вполне человеческая и христианская"). В итоге и этот Комитет, и Комитет 1848 года сделали только небольшие шажки к изменению положения крестьянства, но сам факт участия в них будущего Царя-Освободителя весьма примечателен. В 1849 году, когда не стало и дяди наследника Михаила Павловича, Александр, уже "полный генерал", занял его место командующего гвардией, стал начальником всех военно-учебных заведений.
Тридцать первого августа 1842 года Николай впервые возложил на сына часть настоящих императорских обязанностей: он вручил ему "решение дел" по всем высшим и центральным учреждениям и ведомствам империи на время своего "отсутствия из Петербурга". Опыт оказался удачным и вошёл в обычай в последующие годы. Николай с удовольствием удостоил цесаревича "достопамятной грамотой": "Возвратясь ныне, по благословению Божию, удостоверился я, что надежды мои увенчались, к утешению родительского моего нежно Вас любящего сердца. В вящее доказательство моего удовольствия, жалуем Вас кавалером ордена… Владимира 1-й степени, коего надпись польза, честь и слава, укажет и впредь Вам, на что промысел Всевышнего призывает Вас для России". На следующий год, уезжая по делам в Берлин, Николай прямо указал военному министру Чернышёву на наследника: "Если я не вернусь, то вот вам командир".
В общем, как заметил обстоятельный биограф Александра II, "с каждым годом досуги цесаревича сокращались, и время его всё более и более поглощалось обширной и разнообразной государственной деятельностью". Император Николай застраховал государство от неожиданности, вроде той, что случилась в конце 1825 года. Когда настанет неизбежный момент "смены караула", отец передаст дела сыну со спокойной уверенностью.
…В старой эпиграмме времён Павла I говорилось:
Не все хвали царей дела.
Что ж глупого произвела
Великая Екатерина? -
Сына!
Эпоха Великих реформ подобной эпиграммой разразиться не могла: даже последовательные критики Николая Павловича не могли не признать, что император и его эпоха "произвели" и воспитали профессионального императора, одного из самых выдающихся преобразователей России - Александра II Освободителя.
Глава тринадцатая.
ЧТО СКРЫВАЛИ "СЕКРЕТНЫЕ КОМИТЕТЫ"?
"Нашему времени достался в удел - в награду или наказание, покажет время, - вопрос самый привлекательный и самый опасный… я разумею вопрос о свободе". Так начиналась не речь на тайной сходке постдекабристской оппозиции. Так начиналось "Слово в день рождения Благочестивейшего Государя Николая Павловича", произнесённое 25 июня 1832 года архимандритом Иннокентием в Киево-Печерской лавре. И продолжалось в том духе, что именно "августейший виновник настоящего торжества" "для того, кажется, и воздвигнут Промыслом не в другое, а в наше время, дабы среди треволнений всемирных быть верховным блюстителем истинной Свободы народов и Царей".
По стечению обстоятельств именно в 1832 году закончил свою работу Комитет 6 декабря - в некотором роде "приготовительный" к решению главного вопроса о свободе в России XIX века: свободе миллионов крестьян от крепостной зависимости. Комитет не разработал каких-либо законодательных актов по крестьянскому вопросу, однако всерьёз обсудил (и передал на рассмотрение императору Николаю) записку М.М. Сперанского о последовательных мерах по улучшению положения крепостных. Идея Сперанского о том, что нужно сначала устроить быт казённых крестьян, а потом по их образцу "привести крепостных крестьян в то же положение, какое будет определено для казённых", была поддержана Комитетом. И отложена до лучших времён.
Новый поворот сюжета последовал в 1834 году. Именно тогда в Петербург приехал после обустройства дел на южных границах России один из самых энергичных и одарённых деятелей николаевской эпохи - Павел Дмитриевич Киселёв. "Как сейчас вижу его таким, каким он был, когда вернулся, - вспоминала великая княгиня Ольга Николаевна, - красивый мужчина лет около сорока, с выразительными глазами, очаровывающий собеседника, о чём бы он ни говорил. Совершенно независимый в своих взглядах, всегда полный блестящих идей, образованный и в то же время всегда готовый научиться ещё чему-нибудь, он даже в разговорах с Папа, который с ним очень считался, сохранял свою независимость… С этих пор в течение пятнадцати лет он оставался всегда дорогим гостем нашего дома. В разговорах с глазу на глаз Папа любил противоречия, даже охотно вызывал на них, и он особенно любил свободную манеру Киселёва в разговорах".
Беседуя с Киселёвым о его отчёте по делам управления в Дунайских княжествах, Николай вдруг заметил:
- Меня особенно заинтересовало одно место: это то, в котором ты говоришь об освобождении крестьян; мы займёмся этим когда-нибудь; я знаю, что могу рассчитывать на тебя, ибо оба мы имеем те же идеи, питаем те же чувства в этом важном вопросе, которого мои министры не понимают и который их пугает.
Затем Николай указал на заполненные папками-"картонами" полки его кабинета:
- Здесь я со вступления моего на престол собрал все бумаги, относящиеся до процесса, который я хочу вести против рабства, когда наступит время, чтобы освободить крестьян во всей империи…
В воспоминаниях, написанных в 1864 году, Киселёв добавляет детали к картине этой встречи: "При вечернем разговоре… Император Николай Павлович изволил мне сказать, что занимаясь подготовлением труднейших дел, которые могут пасть на наследника, он признаёт необходимейшим преобразование крепостного права, которое в настоящем его положении более остаться не может. "Я, - продолжал Государь, - говорил со многими из моих сотрудников и ни в одном не нашёл прямого сочувствия; даже в семействе моём некоторые (Константин и Михаил Павловичи) были совершенно противны. Несмотря на то, я учредил комитет из 7 членов, для рассмотрений постановлений о крепостном праве. Я нашёл противодействие… Я вижу, ты этим делом занимался и тем положил основание к будущему довершению этого важного преобразования; помогай мне в деле, которое я почитаю должным передать сыну с возможным облегчением при исполнении, и для того подумай, каким образом надлежит приступить без огласки к собранию нужных материалов и составлению проекта или руководства к постепенному осуществлению мысли, которая меня постоянно занимает, но которую без доброго пособия исполнить не смогу… Я неопытен, но твёрдо уповаю на внушение Всевышнего, который нас просветит и направит"".
Киселёв был настолько впечатлён этим разговором, случившимся "в минуту откровенности" государя, что запомнил и день, и время беседы: 9 мая 1834 года, между половиной девятого и десятью часами вечера.
Ещё через два года Николай сказал Киселёву: "Ты будешь мой начальник штаба по крестьянской части".
О том же самом в отчёте за 1834 год указывало информационно-аналитическое ведомство Бенкендорфа: "В 1834 году было много примеров неповиновения крестьян своим помещикам, и почти все такие случаи… происходили не от притеснений, не от жестокого обращения, но единственно от мыс ли иметь право на свободу… Могут явиться неблагоприятные обстоятельства: внешняя война, болезни, недостатки; могут явиться люди, которым придёт пагубная мысль воспользоваться сими обстоятельствами ко вреду правительства и тогда провозглашением свободы из помещичьего владения им легко будет произвести великие бедствия. Благомыслящие люди ожидают, что бдительное правительство наше не упустит из вида сие важное для спокойствия России обстоятельство. Они понимают всю трудность дела и с какою крайнею осмотрительностью надлежит в сём случае действовать, дабы не возбудить пагубного между крестьянами волнения, ибо крестьянин наш не имеет точного ещё понятия о свободе и волю смешивает со своевольством… Впрочем, высшее наблюдение имело обязанность указать лишь на сие обстоятельство, важное для будущего счастья России; но какими мерами может быть достигнута благотворная цель уничтожения крепостного права, это подлежит уже соображениям мудрого правительства".
"Какими мерами" не знало тогда не только "высшее наблюдение" Бенкендорфа. Средства для улучшения состояния крестьянства ещё надо было изыскать. Так в марте 1835 года и появился "Секретный комитет для изыскания средств к улучшению состояния крестьян разных званий" во главе с одним из самых добросовестных высших чиновников - графом Илларионом Васильевичем Васильчиковым. Комитет выработал общую политику по отношению к разным категориям крестьян - "установление для крестьян верного и со всею осторожностью размеренного перехода от одной степени на высшую и, так сказать, нечувствительного возведения их от состояния крепостного до состояния свободы", - но разрабатывать конкретные шаги не торопился. Для членов Комитета "поспешность, необдуманные распоряжения и даже одно имя свободы, рано произнесённое, могут иметь последствия гибельные".
Тем не менее Киселёв добился признания идеи "двуединой" реформы крестьянства, которую намечал ещё Сперанский в Комитете 6 декабря. Сначала государство должно было провести обустройство подчинённых ему государственных крестьян (а это почти 40 процентов всех крестьян России), а затем, используя полученный опыт, обустроить и владельческих крестьян по испытанным образцам.
А между тем осведомлённое "высшее наблюдение" графа Бенкендорфа продолжало предупреждать: "Весь дух народа направлен к одной цели, к освобождению… Вообще крепостное состояние есть пороховой погреб под государством, и тем опаснее, что войско составлено из крестьян же". Третье отделение приводило "мнение людей здравомыслящих" о необходимости подготовки отмены крепостного состояния. "Начать когда-нибудь и с чего-нибудь надобно, - докладывал Николаю Бенкендорф, - и лучше начать постепенно, осторожно, нежели дожидаться пока начнётся снизу от народа. Тогда только мера будет спасительна, когда будет предпринята самим правительством тихо, без шуму, без громких слов и будет соблюдена благоразумная постепенность. Но что это необходимо и что крестьянское сословие есть пороховая мина, с этим все согласны".
На проведение реформы государственных крестьян ушли 1837-1841 годы. Казённые крестьяне получили больше свободы в местном самоуправлении, Киселёв был пожалован графским титулом и награждён высшим орденом Святого Андрея Первозванного. Теперь он стоял во главе Министерства государственных имуществ, созданного императорским повелением специально для его проекта.
Увы, в самом проекте реформы содержались противоречия, обусловившие в дальнейшем её изъяны. Принцип расширения крестьянской правоспособности соседствовал с принципом казённого попечительства, и постепенно бюрократическая опека взяла верх над движением к гражданской свободе. Чиновничье бремя над государственными крестьянами не ослабло, а усилилось. 20 января 1843 года Николай читал в ежегодном отчёте "высшего наблюдения": если "прежде целый уезд жертвовал для одного исправника и двух или трёх заседателей", то "ныне на счёт крестьян живут десятки чиновников". Если "прежде правосудие, или, точнее сказать, расправа шла скорее", то "теперь жалоба обиженного крестьянина, пока достигнет (если достигнет) до палаты Государственных имуществ, должна пройти через три инстанции… Таковое мытарство только разорительно для крестьянина". Благие намерения верховной власти - Николая, Киселёва - в очередной раз оказались бессильны против бюрократии, тех "ста тысяч столоначальников", которые, по выражению императора Николая, реально правили страной.
В деятельности киселёвского министерства и всех "Секретных комитетов" видна одна из характерных особенностей николаевской внутренней политики - политики эпохи традиционных обществ: император действовал так неторопливо, будто время застыло, как Нева зимой. Николай не раз высказывал свой принцип: "Ничего наудачу не начинать, и лучше откладывать до времени, когда успех несомненен; словом, так вести дело, чтобы сделав шаг вперёд, отнюдь назад не идти".
Но рано или поздно нужно было переходить от государственных крестьян к владельческим. Секретный комитет, обратившийся к их положению, собрался по повелению Николая 16 ноября 1839 года. Желание императора ради всеобщего спокойствия "всё дело сохранить в совершенной тайне" привело к созданию названия-маскировки: "Комитет о повинностях в казённых имениях западных губерний". Николай потребовал от Комитета улучшить старый, 1803 года, "Закон о вольных хлебопашцах". Он хотел облегчить условия, при которых помещики могли бы - при наличии собственного желания! - освобождать крепостных. Более того, император предложил ввести для помещичьих имений "инвентари", то есть государственную опись "всех совокупных вещей, необходимых для ведения хозяйства" - первый шаг для будущего справедливого дележа имущества при планируемом "разводе" помещиков и крестьян. Высочайшая резолюция на отчёте о заседаниях Комитета гласила: "Ежели от сего будет некоторое стеснение прав помещиков, то оно касается прямо блага их крепостных людей и не должно отнюдь останавливать благой цели правительства".