"Прикройте, Майя, голые ляжки…"
- Нами, вы упомянули имя великой балерины Майи Плисецкой. И она в своей книге довольно резко отзывается о Фурцевой, хотя признает, что Екатерину Алексеевну нельзя писать только одной краской, потому что она сама была жертвой системы, сначала вознесшей ее на Олимп, а потом сбросившей с него. Известны слова Майи Михайловны на панихиде в октябре 1974 года: "У нас будут другие министры, но такого - никогда!.."
- Родион Щедрин и Майя Плисецкая были теми артистами, с которыми Фурцева не только дружила, пожалуй, они единственные, кто бывал у нее дома… Светлана помнит, что мама называла Плисецкую "Майечкой". Она же мне говорила, что когда Майя была еще молода и только что вышла замуж за Щедрина, будто бы она пришла к Екатерине Алексеевне за советом: рожать ей или нет.
Родиона Щедрина я знаю с 1957 года, когда мы с первым мужем Алешей поехали в туристическое путешествие по Египту. Мы находились в одной туристической группе. Как-то в холле гостиницы, в Асуане, я села к роялю и заиграла Рахманинова. Потом Щедрин исполнил что-то из своих ранних пьес. К нам подбежал немец-бармен. Взволнованный, он начал говорить, что "мадам" прекрасно играла, ее очень хорошо учили, но то, что исполнил "господин", - это проявление удивительной души, и если бы он знал русскую душу такой, то никогда бы не бежал из своего дома в Восточной Германии.
Поскольку моя работа была связана с музыкой, Щедрина я встречала и позже, когда беззаботность юношеской дружбы отошла. Помню премьеру его оперы "Мертвые души" в Большом театре - это была неожиданная музыка, очень глубокая, саркастичная. У меня сохранилась программка с теплой надписью и ответы на вопросы по опере, написанные Робиком, Родионом Константиновичем.
Запомнились самые разные эпизоды - встречи на маленькой даче Плисецкой и Щедрина под Москвой в Снегирях, в деревянном домике с погребом под лестницей, полным вкусных напитков. Готовила еду бывшая няня Робика, перешедшая от матери вслед за ним в новую семью. Робика я считала своим другом, знала, что он любил один уезжать из Москвы, часто ездил к храму Покрова на Нерли, где, говорил, ощущает высокий покой, отдыхает душой.
С Майей Плисецкой, уникальной балериной, мы знакомы с 1952 года.
Как жалко, что судьба Плисецкой на родине сложилась не так благополучно, как того заслуживал ее редкий талант. Мятущаяся в молодости, она такой оставалась многие годы. Помню ее восторженные рассказы о Лиле Брик, о поклонении перед любимой женщиной Маяковского. Режиссер Сергей Параджанов говорил, что дух Лили Брик продолжает жить в Майе. Помню работу над первым фильмом о Плисецкой Василия Катаняна (кинорежиссера, сына исследователя Маяковского, мужа Лили Брик). Она сама вкладывала в работу над фильмом много сил, ей хотелось, чтобы он понравился зрителям.
Актерская жизнь непроста. А к Майе легко было придраться: отец - враг народа, влюбчива (тогда это считалось негативом), с трудным характером.
Не забуду такой эпизод. Однажды Майя позвонила и сказала, что я должна срочно приехать к ней с детьми, чтобы они посмотрели на двух маленьких собачек редкой породы, которых ей прислали в подарок из Англии. Дело в том, что она не может оставить их у себя и уже договорилась с кем-то, чтобы собачек срочно забрали, пусть дети приедут посмотреть на это чудо. К чему этот штрих? Плисецкая не могла позволить себе заботиться о собачках, целью ее жизни была только работа. Она хотела признания своего таланта и за это боролась.
К сожалению, Министерство культуры и отдел ЦК не согласовывали с ней, какие балеты отправлять на зарубежные гастроли, а, наоборот, принимали решения вопреки ее просьбам, так сказать, "задвигали". Наверное, по этой причине Майя Михайловна затаила обиду на власть в целом и на ее представителей в отдельности. Я имею в виду Екатерину Алексеевну.
Но я все-таки надеюсь, что, несмотря на обиды, и Галина Павловна, и Майя Михайловна давно уже поняли, что Фурцева была уникальной личностью.
Вспоминает Майя Плисецкая:
"Из тех, кто безоговорочно принял спектакль на премьере балета "Кармен-сюита", назову великого Шостаковича, ругателя Якобсона, Лилю Брик с В.А.Катаняном, музыковеда Ирину Страженкову. И все…
Перед началом в директорской ложе мелькнуло беспечное, веселое лицо Фурцевой… На единственной репетиции из-за сумасшедшего цейтнота из чиновников почти никто не побывал…
Но когда на поклоны я вышла за занавес, то, бросив короткий взгляд в директорскую ложу, вместо министра Фурцевой узрела пустое красно-золотое кресло. Веселого, беспечного лица Екатерины Алексеевны там не было.
Второй спектакль по афише был намечен через день - 22 апреля. На 22-е мы определили банкет для участников постановки, арендовав для этой цели ресторан Дома композиторов. Был внесен аванс.
Однако завертелась история. Утром 21 апреля 1967 года в телефонной трубке забаритонил голос директора Чулаки:
- Майя Михайловна, Родион Константинович, я не должен бы вам звонить. Но завтрашний спектакль "Кармен" отменяется. Вместо тройчатки (так назывался вечер одноактных балетов, последним из которых шла "Кармен-сюита") пойдет "Щелкунчик". Распоряжение дал Вартанян. Попытайтесь поговорить с Фурцевой. Вдруг уломаете. Удачи…
Вартаняном назывался маленький сутулый армянский человек, ведавший всеми музыкальными учреждениями советской страны. Выше него в министерстве культуры были лишь замы министра да сама Фурцева.
…Стремглав бросаемся в Министерство культуры. Любовь Пантелеймоновна опрометчиво выдает государственную тайну - министр в Кремлевском дворце съездов на прогоне "ленинского концерта"…
Ослепшие с яркого дневного света, ощупью входим в притемненный зрительный зал. Министр со свитой заняты важным государственным делом - добрый час рассуждают, куда выгоднее определить хор старых большевиков с революционной песней: в начало или конец концерта. Мы тихо присаживаемся за склоненными к мудрому министру спинами. Диспут закончен. Петь старым большевикам в конце, перед ликующим апофеозом. Улучив момент, вступаем с Фурцевой в разговор. Все доводы идут в ход. Но министр непреклонен:
- Это большая неудача, товарищи. Спектакль сырой. Сплошная эротика. Музыка оперы изуродована. Надо пересмотреть концепцию. У меня большие сомнения, можно ли балет доработать. Это чуждый нам путь…
Оставляю в стороне тягостный диалог. Мы говорили на разных языках.
Фурцева заторопилась к выходу. Клевреты в ожидании. Уже на ходу Щедрин обреченно приводит последние доводы:
- У нас, Екатерина Алексеевна, завтра банкет в Доме композиторов оплачен. Все участники приглашены, целиком оркестр. Наверняка теперь "Голос Америки" на весь мир советскую власть оконфузит…
- Я сокращу любовное адажио. Все шокировавшие вас поддержки мы опустим. Вырубку света дадим. Музыка адажио доиграет, - молю я министра подле самой двери.
- А банкет отменить нельзя? - застопоривает шаг Фурцева.
- Все оповещены, Екатерина Алексеевна. Будет спектакль, не будет - соберется народ. Пойдет молва. Этого вы хотите?
Никогда не знаешь, что может поколебать мнение высоких чинов. Поди предположи…
- Банкет - это правда нехорошо. Но поддержки уберете? Обещаете мне? Вартанян придет к вам утром на репетицию. Потом мне доложит. Костюм поменяйте. Юбку наденьте. Прикройте, Майя, голые ляжки. Это сцена Большого театра, товарищи…
… "Щелкунчика" отменили, вернули "Кармен". Второй спектакль так-таки состоялся!
…А любовное адажио и впрямь пришлось сократить. Куда деваться? На взлете струнных, на самой высокой поддержке, когда я замираю в позе алясекон, умыкая от зрителя эротический арабеск, обвивание моей ногой бедер Хосе, шпагат, поцелуй, - язык занавеса с головой грозного мессереровского быка внезапно прерывал сценическое действие, падая перед Кармен и Хосе. Нечего вам глазеть дальше!.. Только музыка доводила наше адажио до конца: Вартанян, который до начала своей политической карьеры играл в духовом оркестре на третьем кларнете и посему слыл великим знатоком музыкального театра, старательно выполнил приказ своего министра. Секс на советской сцене не пройдет…
И… счастливый эпилог.
На один из спектаклей 1968 года пришел Косыгин. После конца он вежливо похлопал из правительственной ложи и… удалился. Как он принял "Кармен" - неведомо.
Через день Родион волею судеб сталкивается на приеме с Фурцевой.
- Я слышала, что "Кармен" посетил Алексей Николаевич Косыгин. Верно? Как он отреагировал?.. - не без боязни любопытствует Фурцева.
Щедрин спонтанно блефует:
- Замечательно реагировал. Алексей Николаевич позвонил нам после балета домой и очень похвалил всех. Ему понравилось…
Лицо Фурцевой озаряет блаженная улыбка.
- Вот видите, вот видите. Не зря мы настаивали на доработке. Мне докладывали - многое поменялось к лучшему. Надо трудиться дальше.
…Хочу защитить Фурцеву. Не дивитесь. Она говорила то, что обязан был говорить каждый советский босс в стенах кабинета министра культуры СССР. Скажи он, она другое - вылетят пулей. Идеология! Система взаимозависимости!"
Майя в пачке - мишень для убийцы?
- Как вы думаете, Фурцева верила в Бога?
- Думаю, что нет… Иначе кто-нибудь из ее подруг рассказал бы об этом. Людмила Зыкина не верила, коммунистка Надя Леже тоже.
Хотя, конечно, Екатерина Алексеевна была крещеная, но верила она, наверное, только в мудрость партии. Была искренне предана коммунистической идеологии. Известны и очень неприглядные страницы в ее партийной биографии. Будучи секретарем Фрунзенского райкома, она руководила борьбой с космополитизмом, когда каждого ученого призывали каяться в "низкопоклонстве" перед западной наукой. В одном из выступлений на пленуме Екатерина Алексеевна привела такой "факт": в работе какого-то советского ученого, оказывается, 175 раз упоминаются фамилии иностранных авторов и только два раза - наших! А в диссертации-то шла речь о борьбе с малярией в Южной Америке! Смешно? Думаю, что автору диссертации было совсем не смешно.
Участвовала она и в "облысении", как шутили противники Лысенко, биологической науки. Разоблачения доходили до абсурда. Про одного преподавателя, над головой которого сгустились тучи, Фурцева говорила: "Он не может работать в школе. Он, наверное, вейсманист, так как не посещает ни одного политического кружка".
Работая в идеологической комиссии ЦК, Фурцева и Суслов явились главными исполнителями в кампании против присуждения Борису Пастернаку Нобелевской премии. Я читала документы этой комиссии, выступления на ее заседаниях хулителей писателя. Сегодня они кажутся непристойными, но - документы упрямая вещь.
- Кстати история вмешательства секретаря МГК партии Фурцевой в дело Пастернака одна из самых конфузных в ее партийно-вельможной биографии. Специалисты-литературоведы считают, что драма с изданием "Доктора Живаго" - последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Книгу запретили на родине, и главные идеологические силы ЦК партии, Комитета государственной безопасности, Союза писателей СССР были брошены на предотвращение выпуска романа на русском языке. Именно русский текст вызывал ярость чиновников типа и ранга Екатерины Алексеевны, ибо он являл дух ХХ съезда партии, то есть оттепели в идеологии. Но кремлевский (читай, и Фурцевой) запрет на выход книги "у врагов" сводил на нет советскую пропаганду нового курса КПСС.
Так вот, поскольку Пастернак стал лауреатом Нобелевской премии, его звезда на литературном небосклоне так ярко засияла, что любое противоборство с Пастернаком и его книгой воспринималось в мире позорным явлением. Тут, конечно, "железная дама" проиграла безусловно. Единственным "оправданием" в этой коллизии служит до сих пор нераскрытая тайна, получила ли Е.А.Ф. письмо Пастернака с просьбой разобраться в его деле.
По рассказу сына писателя, Евгения Борисовича, Федин пригрозил Пастернаку серьезными последствиями, на что тот ответил, что ничто не заставит его отказаться от оказанной ему чести в глазах Нобелевского фонда…
Тогда Пастернак об угрозах Федина рассказал Корнею Ивановичу Чуковскому, который посоветовал ему тотчас же поехать к Фурцевой с объяснениями. Пастернак отказался поехать, но тут же написал ей письмо: "Я думал, что радость моя по поводу присуждения мне Нобелевской премии не останется одинокой, что она коснется общества, часть которого я составляю. Мне кажется, что честь оказана не только мне, а литературе, которой я принадлежу… Кое-что для нее, положа руку на сердце, я сделал. Как ни велики мои размолвки с временем, я не предполагал, что в такую минуту их будут решать топором. Что же, если вам кажется это справедливым, я готов все перенести и принять… Но мне не хотелось, чтобы эту готовность представляли себе вызовом и дерзостью. Наоборот, это долг смирения. Я верю в присутствие высших сил на земле и в жизни, и быть заносчивым и самонадеянным запрещает мне небо".
Но Чуковский решил, что такое письмо только ухудшит положение Пастернака. Отправил ли его Борис Леонидович Фурцевой, точно не известно…
Можно вспомнить и историю с Александром Твардовским. В свое время в ходе обмена партийных билетов он попросил изменить в учетной карточке запись о социальном происхождении. Там значилось: сын кулака. Во-первых, в то время это была черная метка, а во-вторых, это якобы не соответствовало действительности. Фурцева вроде бы обещала посодействовать, однако слово не сдержала и, не вдаваясь в объяснения, отрезала: "Московский городской комитет партии считает, что вопрос решен правильно". И все. Твардовский будто бы в знак протеста отказался получать партбилет, и Фурцева этого ему не простила. Гонения, устроенные затем на главного редактора журнала "Новый мир", разворачивались при ее непосредственном участии.
- Да, были в ее биографии и неприглядные страницы…
Но все-таки хочется отметить ее искренность, ее желание познавать непривычное, что называется, набираться уму-разуму. И еще: она оставалась очень непосредственной, даже наивной. Например, вскоре после убийства Кеннеди в Америку на гастроли собиралась ехать Майя Плисецкая, и Екатерина Алексеевна на одном из совещаний ляпнула: "Вы понимаете, какая на нас лежит ответственность, ведь Майя на сцене в белой пачке - это же прекрасная цель для выстрела".
Безумно смешно, правда? Кто собирался Майю в пачке убивать? Но Екатерина Алексеевна так искренне волновалась за жизнь любимой балерины!
Зураб Соткилава рассказывал, как Фурцева отправляла их с Еленой Образцовой в 1970 году на конкурс вокалистов в Барселону. В то время в Испании у власти был генерал Франко, и Екатерина Алексеевна очень переживала, что они едут в страну, где правит фашистский режим. "Там не будет советских членов жюри, даже не будет членов жюри из социалистических стран", - беспокоилась она. Елена Образцова будто бы на это ответила: "Ну и хорошо, что не будет!" Фурцева была недовольна ее ответом. Но все закончилось хорошо. В Испании их ждал радушный прием и большой успех. Они получили Гран-при.
Рассуждая о Фурцевой, можно и возмущаться, и смеяться…
Она шагнула в бездну
Из дневника Татьяны Дорониной
23. 03.85
По "ящику" говорили опять гнусности о Фурцевой. Валят свою несостоятельность на мертвых. Мерзко!
"Катя! Красавица! Вот кто действительно… красавица! И женственна! Ах, как подлинно женственна!" - сказал наш руководитель курса, подлинный красавец и мужчина - Павел Владимирович Массальский…
Так я первый раз услышала мнение мужчин-актеров о Фурцевой Екатерине Алексеевне…
Увидела я первый раз "самую женственную из красавиц" через несколько лет.
Успешные гастроли товстоноговского БДТ завершались приемом у министра культуры Екатерины Алексеевны Фурцевой, данным ею в нашу честь в большом зале гостиницы "Москва". Она сумела создать на этом официальном приеме атмосферу совсем не "по протоколу", а теплую, доверительную и свободную. И вот с этой доверительностью и открытостью, которая так пленила меня и так "обманула", Екатерина Алексеевна взяла меня под руку и сказала: "Значит, со следующего сезона ты во МХАТе?!" То ли вопрос, то ли указ, в очень "женственной" форме поданный. Да, я получила зимой приглашение из МХАТа, подписанное Марком Прудкиным и завтруппой Михаилом Зиминым. Приглашали играть Анну Каренину. Но я ответила отказом на это приглашение и никому об этом приглашении не говорила. Значит, послано это заманчивое приглашение с ведома Фурцевой, а об отказе ей не сообщили? Или сообщили, только делает вид, что не знает об отказе? Она не приняла этот отказ и решила вот так "женственно" и мягко задать мне этот вопрос-приказ при Георгии Александровиче, предполагая его реакцию?
Я сказала: "Я отказалась от приглашения!" - "Не знала, не знала!" - сказала Екатерина Алексеевна и заговорила совсем о другом, сменила тему, словно не заметила моего смятения и моего красного лица.
Через несколько лет, когда я уже работала во МХАТе и ступала по предсказанным Товстоноговым "гвоздям", я пришла к Фурцевой. Мне было неуютно, тяжело и неинтересно работать. Я шла к ней на прием, чтобы сказать об этом.
…В кабинет Екатерины Алексеевны я вошла совсем не "с тем", "не так", "совсем другая". Кабинет министра-женщины - цветы, много света, красивые шторы. Фурцева позвонила, вошла секретарша. "Чаю нам, пожалуйста". На министре хорошо сшитый, хорошо сидящий и идущий темно-синий костюм, очень изящные туфли на красивых ножках, маникюр, лак не яркий, руки маленькие, но "рабочие". Не ленивицы руки. Хорошие. Настоящие.
"Что ты хочешь?" - спросила она. Взгляд теплый. Не делает вид, что по-доброму смотрит, а действительно по-доброму относится… Я сказала, как тоскую о Ленинграде, как жалею, что оказалась во МХАТе, как "не радуюсь" на сцене, когда играю. "У меня пропала радость", - сказала я и удивилась, что она это поняла верно.
"Не плачь! Никогда не плачь! Я вот… не плачу". А мне, глядя на ее красивое, измученное лицо, хотелось плакать из-за нее, а не из-за себя. Она была действительно красавицей и самой женственной красавицей, но она была несчастна. И фраза ее: "Я вот… не плачу" - открывала ее боль и одиночество. Но, будучи несчастной, одинокой и открытой, она еще была стоящим министром… культуры!
Художественный совет "не принимал" спектакль "О женщине" шесть раз! Автор переписывал текст, заменили финал, он стал нейтрален и не столь драматичен. Силы, потраченные на уничтожение спектакля, можно было потратить на что-то более разумное, чем издевательство над его создателями. Но победила Катя! Екатерина Алексеевна Фурцева. Она не хотела приказывать, хотя и могла поступить так. Она часами убеждала этот странный художественный совет.