Государственным преступникам, ежели они пожелают производить хлебопашество, отводить для сего потребное количество земли, как равно и сенокосные места в дачах тех селений, в коих они водворены, из которых дозволяется им выезжать токмо в тех же дачах на земледельческие работы и не долее притом, как на потребное для сего время, но за мету своих дач ни под каким видом отлучиться им не (по)зволять.
10) Сверх того, могут они заниматься разными ремеслами и рукоделиями и обучать оным других. Но строго им по закону воспрещается обучать детей грамоте.
Вследствие чего предписываю волостному правлению: а) коль скоро доставлен будет вышеозначенный преступник Петр Громницкий г. заседателем Савинским, с коим я его отправил, немедленно принять в ведение свое, водворить в Бельскую слободу, предоставя местному сельскому начальству при снабжении оного полными упомянутыми о государственных преступниках правилами, иметь за ним строгий надзор, чтобы он ни с кем, а особливо с людьми подозрительными и развратными, никаких связей не имел; б) к сему внушить ему, чтобы он прилагал старание о устроении своего хозяйства, быту поселян соответствующего, на основании вышеизъясненного положения; из места жительства своего выезд ему, кроме для земледельческих занятий в дачах того селения, где он водворен, ни под каким видом не дозволить, а в случае надобности ему в устройстве чего-либо по домообзаведению доносить мне о том предварительно, для равномерного донесения г-ну начальнику губернии на разрешение; в) воспретить строго сему государственному преступнику иметь при себе всякого рода огнестрельное оружие; г) всем посылаемым им письмам к родственникам своим или к кому-либо другому, по запечатании адресовал бы он на имя г. иркутского гражданского губернатора, которые в таком виде обязано волостное правление, не раскрывая, доставлять ко мне в то же время при моих донесениях для представления его превосходительству, воспретив, впрочем, строго ему, преступнику, всякую переписку. Поставить в обязанность волостного и сельского начальства иметь в том за ним неослабное наблюдение, как равно и за тем, дабы им не было получаемо от посторонних лиц писем или посылок, и в случае появления таковых представлять в тот час оные ко мне; д) по прошествии каждою м-ца, начиная с 1-го июля, как о поведении того преступника Громницкого, равно и о том, чем именно он в течение м-ца занимался, доносить мне не позже 1-го числа следующего м-ца неукоснительно для равномерного о том донесения г. губернатору; е) стеснений никаких сему преступнику не делать и сего никому не дозволять, а в случае надобности оказывать ему должное вспомоществование. Которого же именно числа поступил он на жительство в Бельское селение и у кого остался в доме, немедленно мне донесть с приложением в два ряда описи всему его имуществу, которое только у него окажется.
Громницкий уже находился в Бельске, когда назначили туда отца, который нисколько не ошибался, предвидя все неудобства жизни в небольшой и отдаленной деревне. В продолжение нашего двухлетнего пребывания в означенном селении мы не провели ни одного дня покойно.
Раньше отъезда из Иркутска отец, озабоченный здоровьем матери, еще раз обратился с просьбою к Броневскому и писал ему, прося как милости - назначить его на поселение в Красноярск, но генерал-губернатор не внял просьбам, найдя это невозможным, и приказал вывезти немедленно отца из Иркутска. Тогда, помню, мать впала в положительное отчаяние. Зима стояла жестокая, и она не могла бы вынести зимней дороги в ее болезненном и слабом состоянии и вдобавок с тремя маленькими детьми на руках. Итак, ехать нам с отцом было немыслимо. Оставшись одни в Иркутске, мы страшно тосковали, мать постоянно плакала и каждый день была в слезах. Ничто не могло ее утешить, и она так была озлоблена на Броневского, что повела с ним ожесточенную войну. Отец, с своей стороны, погибал с тоски, он не выносил одиночества и положительно не мог жить без матери, к которой всю жизнь был страшно привязан. Положение тем более было невыносимо, что нельзя было свободно переписываться, так как письма проходили через руки губернатора, а иногда их даже посылали в Петербург, что видно из письма отца к моей матери, которое он писал ей из Бельска в Иркутск.
1-го декабря. Бельск.
Я тебе пишу это письмо на всякий случай, мой дорогой и добрый друг, так как, конечно, оно будет совсем лишним, если ему придется проехаться в Петербург. Надеюсь, что по милости божьей мы будем уже вместе раньше его возвращения. Лучше было бы для нас обоих, если бы были настолько добры, чтобы раньше передали его тебе. У меня нет других средств сообщить тебе что-либо о себе. В настоящую минуту я как бы прокаженный: встречаю живых людей, избегающих сношений со мною, людей, неспособных даже сказать жене, что се муж жив. Постарайся не падать духом и, пожалуйста, не огорчайся, так как мы скоро увидимся. Если я не добьюсь разрешения приехать в город к твоим родам, то ты приедешь в деревню, и мы во всяком случае будем в эту минуту вместе. Ты выберешь для дороги дни не особенно холодные, и господь поможет тебе и нашим детям. Уведомь меня, дорогой друг, заходит ли к тебе Вольф, когда его привозят в город лечить кого-нибудь, и кто твой и Ванюшин доктор? Большая мука для меня до сих пор не иметь никаких известий о ребенке. Я оставил его больным, и мне очень тяжело было расставаться в такую минуту с семьей Напиши мне по крайней мере, мой дорогой друг, что ты все так же благоразумна и что сила воли тебя не покидает так же, как и прежде.
Подумай, что теперь перед родами силы нужны тебе больше, чем когда-либо, и наконец помни, что я только тогда могу быть спокоен, когда знаю, что ты не поддаешься неприятностям. Я велел выбелить стены комнаты, которую нанял для нас, а также вставил двойные рамы. Это не преминуло уменьшить и без того маленькие наши средства, и меня особенно бесят расходы на мое существование, так как это не уменьшает твоих городских, и мы расходуем, таким образом, вдвойне. Только бы господь сохранил тебя с детьми и не случилось бы с нами какого-нибудь несчастья. Перемени, пожалуйста, лакея: я его положительно боюсь, бог знает, что это за человек, но во всяком случае он не внушает доверия. Прощай, мой дорогой друг, нежно целую тебя и детей, передай им мое благословение и моли господа скорее нас соединить. Твой муж
Анненков(подлинник на французском языке)
Вместе с этим письмом отец писал также Броневскому следующее письмо:
Ваше высокопревосходительство, милостивый государь.
Я пишу к вам с места моего заключения, куда привез меня г-н заседатель Лоскутов, невзирая ни на жестокую грудную боль, ни на лихорадку, захваченную мною при переезде через реку Китой и продолжающуюся по сие время. Жена моя, вынужденная остаться в Иркутске по случаю ее беременности, должна теперь избрать между двух крайностей одну: или находиться в разлуке со мною, или приехать ко мне и лишить себя всех медицинских пособий в теперешнем критическом ее положении, о котором я объяснял уже господину гражданскому губернатору, и подвергнуться всем последствиям, может быть, несчастных родов. Мне не нужно в сем случае много говорить, чтобы представить вашему превосходительству всю горесть такого положения. Вы сами легко оцените ее, но прошу вас, если возможно, обоих сих несчастий избавить меня и вывесть из этого ужасного положения, позволив мне немедленно приехать в Иркутск и находиться там до окончания беременности жены. Но если же это невозможно, то позвольте мне прибыть в Иркутск для объяснения лично вашему превосходительству важных для меня просьб и для препровождения моего семейства на место моего водворения.
Прошу ваше высокопревосходительство доставить прилагаемое письмо к жене моей, которая теперь находится в неизвестности о моем положении, и смею надеяться, что вы не оставите без внимания моих просьб и удостоите меня снисходительным ответом.
С глубочайшим почтением имею честь быть, милостивый государь, вашего превосходительства покорный слуга.
Анненков.
28-го октября 1836 Бельск.
На этот раз Броневский склонился на просьбы отца и дозволил ему приехать в Иркутск, чтобы перевести нас в Бельск, но здоровье матери все ухудшалось, и, таким образом, нам невозможно было ехать. Тогда Броневский снова приказал отцу немедленно отправиться на место его назначения. Прислали казака и нам не дали хорошенько проститься с отцом. Поступки Броневского были настолько несправедливы, что все в Иркутске ими возмущались и, не боясь его гнева, многие часто навещали мою мать, здоровье которой в то время действительно находилось в опасности и возбуждало опасения. Даже жена гражданского губернатора Пятницкого часто сиживала у нас по целым вечерам. Мать была доведена положительно до крайности, сильно волновалась и начала осаждать Броневского письмами.
"Ваше высокопревосходительство, - писала она ему, - так как время моих родов наступает и я очень нездорова, я прошу вас оказать милость, разрешить мужу моему приехать в город, чтобы ходить за мною и моими детьми, которые положительно брошены на попечение посторонних лиц. Ваше высокопревосходительство! Даже в то время, когда мы были в каторжных работах, нам оказывали милость и мы были вместе с нашими мужьями в подобные минуты страданья и опасности. Я вас умоляю не отказать мне в этом утешении теперь, когда участь наша смягчена милостью его величества. Если же вы не соблаговолите мне в моей просьбе, прошу ваше превосходительство по крайней мере меня уведомить о том, чтобы я, несмотря на все мои страданья, имела возможность, каким бы то ни было способом дотащиться до деревни, где живет мой муж, чтобы быть с ним в минуту, когда жизнь всякой женщины находится в опасности" (подлинник на французском языке).
Броневский ничего не отвечал. Непонятно, почему он так упрямился и не уступал на все ее просьбы и настояния переменить хотя бы место нашего поселения. Мой отец через ее посредство указывал на Хомутово, которое было такое же село, как Бельское, но находилось ближе к Иркутску, а главное - ближе к Урике, где жил доктор Вольф. Мать получила от отца черновую следующего письма:
"В. пр.! Особенно затруднительное положение, в котором я нахожусь, заставляет меня взять на себя смелость обратиться к вам. Не откажите мне в вашей благосклонности. Я позволила себе утруждать вас, чтобы через ваше посредство добиться милости быть поселенной вместе с моим мужем в с. Хомутове. Счастливый случай дает возможность выгодно купить там дом. Умоляю в. пр., соблаговолите сообщить мне, могу ли я его приобрести, а также, могу ли я или нет надеяться на эту милость. Вы мне сделаете большое одолжение, сообщив мне, если вы предвидите какое-либо затруднение к нашему переводу в это село, так как это избавит от ненужной траты денег, которых у нас мало. Прошу принять и т. д…".
На обороте по-французски же написано:
"Здесь записка, которая должна быть послана генерал-губернатору, если ни через Вольфа, ни через Наумова тебе не удастся узнать правду о его представлении. Ты увидишь, если это удобно. Во всяком случае, ее надо написать на целом листе бумаги и по команде, т. е. сперва губернатору, прося его доставить генерал-губернатору" (подлинник на французском языке).
Броневский все-таки оставался глух к мольбам матери. Тогда, выведенная окончательно из терпения, она хотя с большим трудом, но встала с постели, еще с большими усилиями оделась и лично поехала к нему. "Ваше превосходительство, - сказала она, входя к Броневскому, - я позволила себе прийти сказать вам, что вы можете делать мне неприятности только в течение шести недель, в продолжение которых я буду иметь возможность жаловаться его императорскому величеству и получить ответ из Петербурга".
Броневский обещал вызвать отца, но все-таки медлил. Отец впадал в отчаяние и снова писал ему 16 декабря 1836 года:
Ваше превосходительство!
16 ноября, по приказанию вашему, меня вывезли из Иркутска. Я должен был оставить больного ребенка и больную жену, ожидающую близких родов. Если в столь крайнем положении вам казалось неприличным оставить меня при ней, то позвольте мне приехать и взять ее из Иркутска по ее желанию. В деревне она не будет иметь медицинских пособий, но в случае несчастных родов, может иметь одно утешение - умереть на моих руках.
С глубочайшим почтением имею честь быть и т. д. вашего высокопревосходительства покорный слуга
Анненков.
16-го декабря 1836 года.
Бельск.
Между тем, вернувшись от Броневского, мать почувствовала себя хуже и наконец 22 декабря преждевременно родила двух близнецов. Не обращая более внимания на Броневского, который все еще медлил вызвать отца, она нашла человека и отправила его в Бельск со следующей запискою: "Cher Ivanne, je suis accouchee" cette nuit de deux enfants. Arrive plus vite, et j'oublierai toutes mes peines. Je t' embrasse un million de fois. Та i'emme P. Annenkoff. Ce 22 deccmbre, 1836, midi" ("Дорогой Иван! Я разрешилась этой ночью двойней. Приезжай возможно скорее, и я забуду все мои страданья. Обнимаю тебя миллион раз. Твоя жена П. Анненкова. 22 декабря 1836").
Состояние здоровья матери было настолько опасно, что доктора решили сообщить о том Броневскому, который прекратил свои преследования и даже отнесся снисходительно к тому, что мать посылала к отцу без его ведома, и когда приехал отец, то позволил ему остаться до выздоровления матери и более теплого времени, но ни в каком случае не хотел переменить место поселения и настаивал на Бельске. Пришлось покориться обстоятельствам, и весною 1837 года мы оставили Иркутск, а вместе с тем много добрых знакомых, которые принимали горячее участие в семье нашей и сочувственно относились ко всем переживаемым нами горестям и невзгодам.
В селе Бельске мы пробыли около двух лет и все это время находились в постоянных тревогах и волнениях. Жизнь была самая безотрадная и даже не совсем безопасная. Бельск когда-то был заселен ссыльными раскольниками, и в то время, когда мы жили там, большинство жителей занималось конокрадством, так что постоянно приходилось слышать, что там-то ограбили, там-то убили или, чего хуже, подожгли, чего мы особенно боялись, так как не имели почти никаких средств против пожара. Не проходило почти ни одного дня, чтобы не рассказывали о каком-нибудь ужасном происшествии. Раза два пробовали забраться и к нам. Мы все были так напуганы, что отец и мать ложились спать только тогда, когда вставала наша старая няня, находившаяся при нас.
Положение наше в Бельске было тем более тяжело, что мы были тут совершенно одни, тогда как в другие места большею частью назначались на поселение по нескольку человек, а иные были назначены даже прямо в города, что делалось по просьбам их родственников, которые почти всегда принимались во внимание государем императором Николаем Павловичем, если доходили до него. Так, например, была уважена просьба моей матери, когда она просила графа Бенкендорфа довести до сведения государя императора, что в Бельске жить невозможно. Пока не последовало всемилостивейшего повеления о переводе нашем в Восточную Сибирь, приходилось подчиняться обстоятельствам и уживаться в Бельске, где, кроме нас, был поселен только один декабрист, Петр Федорович Громницкий, который и делил с нами все невзгоды, так обильно посетившие нас в этой глуши. Мать от постоянной тревоги, беспокойства и разных тревог все время хворала, мы же с братом подрастали и были лишены не только уроков, но даже детских игр, так как помещение было очень тесное.
Отцу с большим трудом удалось нанять у одной вдовы дом, который, как все крестьянские дома в той местности, состоял из двух комнат: одна чистая, с голландскою печкою, другая - с огромною русскою. Обе комнаты разделялись широкими сенями, где впоследствии с большим трудом удалось устроить плиту. Все это было чрезвычайно неудобно. Конечно, ни мебели, ни посуды, ничего того, что составляет необходимость для людей с известными привычками, немыслимо было достать, и надо было мириться с полнейшим недостатком во всем, даже в жизненных припасах. Чтобы иметь хотя бы молоко, пришлось заводить свое хозяйство, которое отец решился устроить по образцу крестьянских, и двор наш начал наполняться лошадьми, коровами, птицею и вообще всем необходимым, чтобы жить не покупая ничего, так как купить было негде. Все эти обитатели нашего двора требовали обильного корма, а сено и овес нельзя было купить иначе как в базарном селе и то в дни базара. Село же это, названия которого не помню, было довольно далеко от Бельска, между тем отлучаться из места жительства для декабристов было сопряжено с большими затруднениями вследствие вновь последовавших распоряжений со стороны начальства.
Отец, как и все декабристы, был поставлен в самое затруднительное положение, он рисковал за каждый неосторожный шаг, непонятый или прямо превратно истолкованный старшиною, быть судимым и очень строго, а потому вынужден был писать по этому поводу губернатору:
Ваше превосходительство!
Г-н исправляющий должность земского исправника не сообщил еще по сие время никаких письменных относительно меня распоряжений в Бельск, а в проезд свой приказал волостному правлению предписанием, с которого прилагаю копию, объявить нам, что если мы отлучимся без особенного дозволения начальства, то будем судимы, как за побег, словесно же велел старшине осматривать ежедневно мой дом и не выпускать нас из селения без конвойного.