5 ноября резолюция специального комитета была внесена на рассмотрение сессии Генеральной Ассамблеи ООН. За резолюцию, предусматривавшую возвращение послов в Мадрид было подано 38 голосов, 10 - против, 12 делегатов воздержались. За принятие Испании в специализированные учреждения ООН: 39 - "за", "против" - 10, 11 делегатов воздержались.
Обычно сдержанный Франко не скрывал своего удовлетворения. Мадрид ликовал. Мартин Артахо по получении известия о результатах голосования сделал заявление, опубликованное в газете "ABC" 7 ноября, что на своего рода политическом процессе в ООН Испания из обвиняемой превратилась в обвинителя, а поэтому может требовать соответствующее возмещение за причиненный в результате резолюции 1946 г. ущерб. Франко был более лаконичен: "Изменились они, а не мы".
То, что вызвало прилив энтузиазма в Мадриде, ввергло в глубокий пессимизм те силы оппозиции, которые все надежды возлагали только на помощь "западных демократий". Индалесио Прието, находившийся в это время в Гаване, передал на пресс-конференции иностранным журналистам текст письма, направленного им Исполнительной комиссии ИСРП. "Мне как демократу с прискорбием приходится отметить, что правительство Вашингтона, лидер мировой демократии, оказало покровительство принятию подобной поправки, но как социалисту мне мучительно стыдно, что среди десяти голосов, поданных против Франко, не фигурировала ни одна европейская страна, управляемая полностью или частично социалистическими партиями, входящими в КОМИСКО, где состоим и мы. Провал полный… По моей вине партия стала жертвой иллюзий, которые ослепили меня". На той же пресс-конференции Прието заявил о своей отставке с поста председателя ИСРП и вице-председателя ВСТ.
Одним из символов нового внешнеполитического курса США было согласие Госдепартамента на назначение послом Испании в Вашингтоне 27 декабря 1950 г. Хосе Феликса Лекерики. Посол Мадрида при "правительстве" Петэна и министр иностранных дел в канун военного краха европейских держав "оси", после своей отставки с поста министра в июле 1945 г. он был назначен Франко послом в Вашингтон. Однако тогда правительство США отказалось признать это назначение из-за прошлого Лекерики. Так он и жил в Вашингтоне, выполняя функции нечто вроде полуофициального инспектора над послами и посланниками, щедро расточая, как заметил С. Мадариага, деньги испанских налогоплательщиков на торжественные приемы всех жаждущих до них в американской столице. 17 января Лекерика вручил свои верительные грамоты Трумэну. После аудиенции, продолжавшейся менее трех минут, - столь демонстративно короткий прием, по замыслу его устроителей, должен был внушить все еще многочисленным противникам франкизма в США, что правительство "морально" с ними - Лекерика заявил корреспондентам, что его страна "безусловно готова дать отпор любой агрессии и защитить Европу".
Посол США в Испании С. Гриффитс, прибывший в Кадис двумя месяцами позже, вступив на испанскую землю, обещал "приложить все усилия и использовать все имеющиеся у него возможности для того, чтобы узы взаимопонимания, культуры и торговли между великой Матерью-Родиной обеих Америк и ее дочерью стали еще более крепкими". Для своей речи при вручении верительных грамот новый глава американской миссии избрал ту тональность, которая, как он полагал, как нельзя лучше соответствовала взглядам главы испанского государства: "Испания является великой католической страной и у нее много братьев-католиков в США. США и Испания снова вместе… будут укреплять основу христианской цивилизации, одинаково нами ценимой".
Выдержанные в традиционалистских тонах мирные речи Гриффитса не могли, однако, скрыть того факта, что именно Соединенные Штаты были заинтересованы в военном соглашении с Испанией, в то время как для Испании союз с США был желателен прежде всего как выход из состояния изоляции.
Сама мысль о союзе с Франко, казавшаяся невозможной пять лет назад, находила теперь поддержку у многих американских конгрессменов. В этой связи уместно вспомнить, что в те же самые дни, когда принималась резолюция с упомянутой выше оговоркой, Франко принимал в Эль Пардо одного из руководителей Американского Легиона Германа Люрса, которому была пожалована "медаль достоинства". Как известно, эта организация насчитывала тогда в своих рядах около четырех миллионов членов, и среди них - 256 депутатов и 58 сенаторов.
Через несколько дней после прибытия Гриффитса Мадрид принимал британского посла Бальфура. Его так же, как и Гриффитса, провезли по улицам испанской столицы в карете XVIII века, запряженной шестью лошадьми, украшенными плюмажами, в сопровождении всадников в мавританских одеждах. Но прием удивил его своей холодностью, несмотря на все атрибуты положенного церемониала. Ведь в свое время в прессе было опубликовано его интервью, в котором он высказал свое суждение о диктатуре Франко: по его мнению, она была более мягкая и эластичная по сравнению с диктатурой Сталина и Гитлера.
Бальфур был карьерным дипломатом, блестящим лингвистом, связанным с испанским миром, в начале карьеры он уже служил в посольстве Англии в Мадриде, а теперь прибыл из Аргентины в ранге посла.
Злопамятный Франко не мог простить Лондону, что он отказал в агремане Кастиэлье, в то время послу Испании в Перу, так как тот был добровольцем "голубой дивизии", принимал присягу верности гитлеровской Германии, был удостоен ордена "Железный крест". Припомнили на Британских островах и его соавторство с X. Ареильсой: в разгар войны они издали книгу "Испания - восстановление своего места", где обосновали империалистические притязания Мадрида.
Получив отказ принять Кастиэлью, Франко предложил Лондону в качестве посла плейбоя Мигеля Примо де Риверу, брата основателя фаланги, в прошлом министра сельского хозяйства, а в рассматриваемое время - алькальда Хереса.
Коварный диктатор, заметил П. Престон, предположил, что Лондон не откажет дважды дать агреман, и тем самым обяжет Великобританию принять в качестве посла живого символа фаланги, из-за которой Испания была приговорена к изоляции на протяжении пяти лет.
Не забыл Франко и выступление парламентского субсекретаря Э. Дэвиса, который заявил на сессии британского парламента, когда консерваторы добивались восстановления дипломатических отношений с Испанией, что режим Франко остался таким же отталкивающим сейчас, как и раньше.
Франко отплатил той же монетой в интервью корреспонденту итальянской газеты "Roma": по мнению испанского диктатора, "нет никакой разницы между социалистическим империализмом Лондона и коммунистическим империализмом Москвы". Он был убежден, что враждебность Великобритании и США - это все еще продолжающийся заговор масонства. В демократические устремления Вашингтона и Лондона он не верил.
Несмотря на продолжающуюся изоляцию Испании, Франко не смягчил своего нрава. Сульцбергер, удостоившийся чести присутствовать 6 марта 1951 г. на завтраке в Париже у Эйзенхауэра, записал в своем дневнике, опубликованном много лет спустя, что генерал, ссылаясь на одного европейского деятеля, сказал, что ему известно о желании Франко получить приглашение вступить в НАТО с тем, чтобы иметь удовольствие с презрением его отвергнуть.
Франко было известно, что Трумэн в конце марта 1950 г. заявил, что не видит никакого различия между СССР, Германией Гитлера и Испанией Франко, т. к. все они - полицейские государства. Но Трумэн не всегда следовал своим симпатиям и антипатиям.
Направляя Ф. Шермана в Испанию, он напутствовал адмирала: "Франко мне не нравится и никогда не понравится, но я не позволю, чтобы мои личные пристрастия взяли верх над вашими, военных".
16 июля адмирал Шерман прибыл в Мадрид и был принят Франко. Во время переговоров в Эль Пардо, длившихся почти два часа, речь шла, по словам Фицпатрика, адъютанта и зятя адмирала, "о необходимости улучшения отношений между Соединенными Штатами и Испанией в свете международного положения". Собеседники пришли к взаимопониманию, но отложили вопросы о базах и о военной и экономической помощи до последующих переговоров.
18 июля Шерман и сопровождавшие его лица присутствовали на традиционном приеме в честь очередной годовщины мятежа, который Франко давал в королевской резиденции Ла Гранха. На другой день адмирал вылетел в Париж для встречи с Эйзенхауэром. Покидая столицу Испании, Шерман заявил, что вернется в Мадрид перед возвращением в Вашингтон. Однако 22-го, в Неаполе, адмирал умер от сердечного приступа.
Многие авторы, как испанские, так и американские, обнаружили явную склонность к переоценке последствий этой смерти для развития отношений между Вашингтоном и Мадридом.
Но переговоры продолжались, хотя для достижения соглашения понадобилось еще два года: не сразу удалось преодолеть несовпадение, вернее неполное совпадение побудительных мотивов договаривающихся сторон. Для Франко, как заметил Р. Гаррига, предстоящее соглашение было чем-то большим, "нежели операция обмена кое-каких баз на вооружение и экономическую помощь, он жаждал союза с американцами, т. е. того, на что Трумэн и Ачесон не могли взирать благосклонно, несмотря на давление Пентагона, поскольку роль борцов за мировую демократию нельзя было примирить с ролью союзника последнего фашистского режима, пережившего разгром Гитлера и Муссолини". Но были и весьма влиятельные в Европе и мире сторонники предстоящего соглашения. Черчилль, которого Сульцбергер посетил в его доме 19 июля, заметил, что Соединенные Штаты вправе вести переговоры о заключении негласного двухстороннего соглашения с Испанией. Именно негласного, если доверять записи Сульцбергера. Даже Черчилль тогда не допускал гласного соглашения.
Были и противники соглашения с США не только в Европе и за океаном, но и в Испании. Уайтекер справедливо замечает, что в полной мере нельзя судить о сопротивлении в стране заключению испано-американского соглашения из-за отсутствия свободы прессы и публичных выступлений, однако, такое сопротивление вне всякого сомнения было, и к тому же, по его мнению, достаточно внушительное и широко распространенное. Сопротивление оказывали не только враги режима, но даже кое-кто из его сторонников.
О позиции первых известно широко: весь спектр эмигрантской оппозиции - от коммунистической партии Испании до либералов, особенно тех, кто считал своим идейным лидером С. Мадариагу, - неоднократно публично высказывал-свое резко негативное отношение к предстоящему военному союзу с США. О сопротивлении этому союзу со стороны тех, кто поддерживал режим, известно меньше.
Возможности для выражения своей точки зрения, отличной от Франко, у последних были относительно невелики, но все же имелись, поэтому и об их аргументах можно составить некоторое представление. Политологи обычно делят такого рода противников соглашения с США на три группы: националистов, традиционалистов и католиков. Националисты были против предоставления баз любой иностранной державе и присутствия иностранных войск на испанской земле; традиционалисты ссылались "на исконный испанский нейтралитет" и изоляцию; католики опасались контактов с протестантским миром, неизбежных при союзе с Соединенными Штатами.
Эти группы с явным недоверием взирали на намерение Франко "заманить на католическую землю Испании англосаксонские протестантские орды с их сомнительными манерами и с еще более сомнительной моралью". Деление на эти группы было весьма условным. Особенно слабо различима была грань между националистами и традиционалистами, т. к. и традиционалисты все еще руководствовались заветами Менендеса-и-Пелайо, согласно которым "единственным путем спасения Испании является искоренение в стране всех остатков иностранной скверны; страна должна черпать силы из своих собственных источников; лишь при выполнении этого условия в Испании может возродиться католическая культура, призванная в конце концов освободить мир". К тому же далеко не все католики боялись контактов с США.
Напротив, члены группы "Католическое действие", и особенно те из них, кто входил в "Национальную католическую ассоциацию пропагандистов", всеми доступными им способами оказывали воздействие на своих единоверцев в Соединенных Штатах, побуждая их к решительным шагам, направленным на вывод Испании из международной изоляции любым способом, в том числе и на путях заключения военного соглашения.
Сопротивление установлению более тесных связей с США проявляли преимущественно сторонники кардинала Педро Сегуры - архиепископа Севильи, духовного пастыря консервативной оппозиции Франко, который открыто протестовал против обмена "католической совести" Испании на "еретический доллар". Воинственный престарелый прелат неоднократно выражал свое неудовольствие Франко за его отказ уступить трон "законным" владельцам. Когда Франко посетил Севилью в 1953 г. во время весенней ярмарки, Сегура отказался предоставить ему духовника, и диктатору пришлось вызвать своего из Мадрида. А несколькими месяцами позже архиепископ демонстративно отказался присутствовать на церковном собрании, т. к. там находился Франко.
Однако Франко не страшился фронды своего разрешенного режимом усеченного "гражданского общества". К тому же он надеялся, что предстоящий конкордат с Ватиканом, к необходимости заключения которого он, наконец, склонился, поможет дисциплинировать несговорчивых "ультракатоликов", сторонников Сегуры.
Ватикан в свое время неоднократно предлагал Испании возобновить конкордат 1851 г., расторгнутый Республикой в 1931 г. Франко не желал поступиться установленным им самим правом назначать высших иерархов испанской церкви. В свое время Франко считал уместным ссылаться на негативное отношение руководителей рейха к соглашениям с Ватиканом. Об их аргументации дает некоторое представление высказывание Гитлера: по его мнению, конкордат невыгоден потому, что "если однажды государственная политика перестанет устраивать Рим или клир, священнослужители выступят против государства".
После разгрома европейских держав "оси" диктатор сменил аргументацию, но по-прежнему откладывал заключение конкордата, полагая, что он укрепит позицию тех католических деятелей, которые противились попыткам идентификации церкви и режима, предпринимаемым на исходе войны и в первые послевоенные годы. Поиски выхода из международной изоляции заставили испанское правительство внять доводам тех, кто полагал, что конкордат смягчит сопротивление консервативных католических кругов подписанию соглашений с Соединенными Штатами, которого они страшились из-за неизбежных контактов с протестантским миром. А значит, создаст благоприятные условия для выхода из изоляции. Особо активен был министр иностранных дел Мартин Артахо. Однако после принятия резолюции ООН от декабря 1946 г., Ватикан, по-видимому, не считал возможным проявлять большую настойчивость касательно конкордата со страной, которой большинство членов ООН объявило фактический бойкот. Эта сдержанность Ватикана была весьма относительной, т. к. дипломатические отношения с Испанией никогда не прерывались, нунций не покидал Мадрид на более или менее длительный срок и в течение 1945–1950 гг. были подписаны частичные соглашения, детализировавшие соглашение от 7 июля 1941 г., давшее папе право назначать в церковную иерархию Испании своих чиновников. Мартин Артахо, выступая в кортесах 14 декабря 1950 г., особо подчеркнул, что "Святой престол никогда не колебался относительно сохранения своего дипломатического представительства в Испании". Поиски выхода из международной изоляции побудили испанское правительство самому выступить с инициативой возобновления переговоров о конкордате.
В 1948 г. послом Испании при папском престоле был назначен X. Руис Хименес, до этого директор Института испанской культуры. Инициатором этого назначения был Мартин Артахо, выпускник, как и Руис Хименес, иезуитского университета Деусто. Новый посол с 1940 по 1946 гг. являлся президентом международной католической организации "Рах Romana" и был известен как активист "Национальной католической ассоциации пропагандистов". Широкие связи Руиса Хименеса с влиятельными католиками многих стран мира сыграли, по-видимому, известную роль в том, что именно на него была возложена нелегкая задача ведения переговоров о конкордате.