* * *
Испано-кубинские отношения развивались весьма неравномерно. Франко никогда не скрывал своего расположения к диктатору Батисте. На Кубе даже было весьма широко распространено убеждение, что Испания оказала ему помощь "живой силой и техникой" в борьбе с оппозицией, что и определило особую остроту в отношениях между двумя странами после свержения на Кубе режима диктатуры. В декабре 1959 г. Фидель Кастро страстно протестовал против визита Эйзенхауэра в Мадрид
Отношение Испании к новой Кубе не было однозначным. В том же декабре 1959 г. эмиссар революционного кубинского правительства А. Нуньес Хименес предпринял поездку в Западную Европу, пытаясь получить заем в 100.млн долларов и договориться о мерах, которые могли бы нейтрализовать или хотя бы ослабить экономическую блокаду Вашингтона. Он встретился с Франко и поставил его в известность, что Соединенные Штаты оказывают давление на новое кубинское правительство, требуя от него компенсации за конфискованные крупные земельные участки, принадлежавшие до того североамериканцам.
Реакция Франко была весьма своеобразна: "Не платите им ни сентимо, ни сентимо", - повторял диктатор. В связи с этим еженедельник "New York Times Magazine" от 13 ноября 1979 г. заметил, "что многие испанцы надеялись, что Фидель наставит изрядный нос дяде Сэму". Речь шла о тех, кто подобно Франко пережил горечь поражения в 1898 г., когда Испания утратила Кубу, Пуэрто-Рико и Филиппины, а потому были склонны смотреть на Кастро как на мстителя за те давние унижения. Об устойчивости воспоминаний подобного рода, все еще сохранявших силу над чувствами людей определенного возраста, свидетельствуют и слова Муньоса Грандеса, бывшего командира "голубой дивизии": "Мое поколение выросло в ненависти к вашей стране. Вы нанесли нам поражение в 1898 г. и унизили нас", - сказал он во время визита в США.
Но всякий раз, когда действительность напоминала о революционном характере нового кубинского правительства, наступало охлаждение, а порой и обострение отношений между Испанией и Кубой. Особой напряженности испано-кубинские отношения достигли в январе 1960 г., когда испанскому послу в Гаване Пабло де Лохендио маркизу Вельиска было предложено в 24 часа покинуть страну. Изгнание посла последовало после инцидента, неизвестного до того в истории дипломатии, на телестудии Гаваны 21 января 1960 г.
В этот день Ф. Кастро, выступая по телевидению, заявил, что Лохендио руководит действиями кубинской контрреволюции. Испанский посол явился в студию, прервал выступление Ф. Кастро, публично обвинив его в "клевете" на Испанию. Произошла потасовка, но силы были неравны. Лохендио покинул Гавану, а кубинский посол в Мадриде Хосе Кардона был отозван для "консультаций". Франко был доволен поведением Лохендио и отблагодарил его, назначив послом в Швецию.
7 августа 1960 г. во всех католических соборах Кубы было оглашено пастырское послание, подписанное архиепископом Гаваны Мануэлем Артеагой и другими архиепископами и епископами Кубы, в котором выражалась озабоченность католической церкви в связи с "возрастающим наступлением коммунизма в стране". Особую тревогу, как видно из текста послания, у кубинской церковной иерархии вызывало "установление тесных отношений с коммунистическими странами, особенно с Советским Союзом". 1 1 августа во время телевизионного выступления Фидель Кастро заявил, что систематические провокации "фашистских священников" подстрекаются посольством Соединенных Штатов и режимом генерала Франко в Испании.
Франко был возмущен. 14 августа испанское правительство направило ноту протеста против нападок на Иоданию и ее главу, указав при этом на "особую дружбу" к кубинскому народу и неуклонное следование "политике невмешательства во внутренние дела других стран".
Не только администрация Кеннеди, но и кубинская эмигрантская пресса никак не желали смириться с торговлей Испании с Кубой Фиделя Кастро, что, по ее убеждению, "благоприятствовало этой форме коммунистического режима и этому диктатору". Франко спокойно воспринял эти упреки.
21 января 1965 г. в беседе с Салгадо он сказал: "У нас слишком большие материальные и моральные интересы в этой стране, чтобы отказаться от них, не учитывая последствий и страданий, которые могут коснуться наших соотечественников. Здесь живет очень много испанских семей и тех, кто не будучи уроженцами нашей Родины, являются детьми или потомками испанцев. Наша моральная обязанность - не оставлять их беззащитными… Весь мир знает, что испанское правительство является открыто антикоммунистическим".
Но соображения взаимовыгодной торговли заставили идти на компромисс: для индустриализировавшейся Испании проблема экспорта стояла не намного менее остро, чем проблема импорта для подвергавшейся экономической блокаде Кубы.
В Вашингтоне надеялись, что на пути развития торговли между Испанией и Кубой непреодолимым препятствием встанет Директива президента Кеннеди от 9 февраля 1963 г., подтвержденная затем соответствующей резолюцией конгресса США, запрещавшая предоставление помощи любому государству, которое в течение 60 дней не примет меры для прекращения доставки грузов с Кубы и на Кубу на своих судах и самолетах. Официальная просьба испанского правительства не распространять эту директиву на торговлю Испании с Кубой была отклонена администрацией Кеннеди.
И негативное отношение к Франко, проявленное американским президентом во время визита Хуана Карлоса, имело своим источником, по-видимому, не только "либеральные" воззрения Кеннеди, но желание предостеречь Мадрид от опасной дружбы.
В установленное протоколом время начались переговоры о продлении испано-американских соглашений о базах.
Официально американскую сторону на переговорах представлял госсекретарь Д. Раек. Испанская дипломатия рассматривала как свое большое достижение повышение уровня представительства по сравнению с 1953 г. Но, как и в 1953 г., на всех стадиях переговоров решающее слово оставалось за военными. Пентагон и его шеф были остро заинтересованы в сохранении баз в Испании, и в намеченный заранее срок, 26 сентября 1963 г., в Нью-Йорке Д. Раек и Кастиэлья поставили свои подписи под документом, который предусматривал продление на пять лет срока действия испано-американских соглашений. В полной мере о содержании соглашений 1963 г., равно как и 1953 г., можно будет судить тогда, когда будут опубликованы секретные статьи этого документа, которые до сих пор никогда не были преданы гласности. Но и тот текст соглашений, который был опубликован, дал основание зарубежной и испанской историографии придти к обоснованному выводу, что новое соглашение не являлось автоматическим продлением прежних военно-экономических соглашений 1953 г.
Согласно "Совместной декларации" испано-американские соглашения получили признание как "часть соглашений по обеспечению безопасности атлантической и средиземноморской зоны".
Мадриду, казалось, удалось добиться того, что Франко в свое время определил как признание равноправия участвующих в соглашении сторон: "Угроза какой-либо из двух стран… - говорится в декларации, - наложит обязательства как на одну, так и на другую страну, и каждая страна предпримет те действия, которые сочтет необходимыми в рамках своих конституционных норм".
Чтобы избежать обсуждения в сенате, подписанные в сентябре 1963 г. соглашения по-прежнему оставались в статусе "исполнительных", а не договора, как хотелось бы кое-кому в Мадриде. Однако и в этом виде соглашения вызвали резкую критику в Соединенных Штатах.
Даже в условиях, когда безумие маккартизма в какой-то мере ввело общественное мнение США в желаемые правящими кругами рамки, при оказании помощи франкистскому режиму Вашингтону пришлось прибегать к известной осторожности, избегая излишней гласности. Недаром все соглашения с Мадридом вплоть до смерти Франко имели статус исполнительных, а помощь Испании, в отличие от нормы, практикуемой в отношениях с другими западноевропейскими странами, представлялась преимущественно в виде займов, а не безвозмездной дотации.
"Соединенные Штаты, как и до этого Германия, рассчитывали на то, чтобы Испания служила им, и не думали, чтобы служить ей", - эти слова П. Вилара так же справедливы, как и слова С. Мадариаги, сокрушавшемся о том, что "конгрессменов и сенаторов, день за днем посещавших Франко, а затем по возвращении в Вашингтон воспевавших ему хвалу, меньше всего интересовала свобода испанского народа". Но используя противоречия в сложном современном мире, что принесло свои результаты еще во времена Второй мировой войны, испанская дипломатия добилась известной внешнеполитической самостоятельности в проведении как традиционных направлений внешнеполитического курса, будь то в Латинской Америке, в Африке или на Ближнем Востоке, так и нетрадиционных - в Восточной Европе, последние - с 60-х годов.
Испании удалось использовать "особые отношения" с США, чтобы приблизиться к Западной Европе, чему подтверждением служит курс, взятый с конца 50-х годов, хотя ей и не удалось добиться той степени интеграции, к которой ее побуждали настойчивые поиски рынков, в чем была весьма активна буржуазия, окрепшая в результате экономического подъема 60-х - начала 70-х годов. Вместе с тем руководители внешней политики Испании, к явному неудовольствию своего партнера по военно-политическому союзу, заключенному в 1953 г. и с тех пор неоднократно продлеваемому, порой демонстрировали известную самостоятельность и там, где это затрагивало интересы США.
Проявляя весьма незначительную уступчивость даже к требованиям полулегальной оппозиции центристского толка, Франко, начиная с середины 60-х годов, занял достаточно гибкую позицию, когда речь шла об удовлетворении требований общественности в том, что касалось внешнеполитического статуса страны, тем более, если это отвечало националистическим амбициям или открывало предохранительный клапан для выхода народного недовольства. К тому же в январе 1966 г. произошел столь серьезный инцидент, вызвавший такую однозначную и бурную реакцию общественного мнения, что правительство вынуждено было занять весьма жесткую позицию по отношению к своему заокеанскому партнеру по соглашениям о базах.
* * *
"Это случилось ровно в 10.22 утра по местному времени, в понедельник 17 января 1966 г. Высоко в небе северо-восточнее деревни (речь идет о Паломаре, что в переводе означает "Голубятня". - С. П.) над синеватым зубчатым хребтом Сьерра-Альмагрера, где финикияне когда-то добывали абсолютно чистое серебро и выковывали из него блестящие якоря для своих кораблей, прогремел взрыв". Так, Т. Шульц из "The New York limes", одним из первых корреспондентов прибывший на место катастрофы, начинает свое повествование о трагическом столкновении бомбардировщика В-52 из состава 68-го бомбардировочного крыла, которое базировалось в Сеймур Джонсон, возвращавшегося из сторожевого патрулирования в восточной части Средиземноморья, с самолетом-заправщиком КС-135, поднявшимся с базы в Мороне.
Внутри бомбовых отсеков В-52 находились четыре плутониево-урановые-235 водородные бомбы, каждая разрушительной силы в полторы мегатонны.
Первое сообщение об авиационной катастрофе поступило уже в 10.25 в штаб 16-й воздушной армии, расположенной в Торрехоне. Несколько минут спустя о происшествии был поставлен в известность генерал До-новэн, начальник консультативной группы по оказанию военной помощи Испании. У Доновэна, как отмечает Шульц, был широкий круг знакомств среди офицеров испанской армии, "но наибольшую ценность представляли его дружеские отношения с генерал-капитаном Муньосом Грандесом, семидесятилетним начальником генерального штаба и вице-президентом испанского правительства". Муньос Грандес, которому нанес свой первый экстренный визит Доновэн, отнесся к новости спокойно…
Поиски четырех потерянных бомб начались 18 января. Скоро стало известно, что две водородные бомбы раскололись и радиоактивный плутоний рассеялся. Третья бомба упала в море. 19 января испанское правительство было поставлено в известность о существовании угрозы радиоактивного заражения, и министр промышленности Г. Лопес Браво предложил О. Наваскесу, председателю испанского Совета по атомной энергии, немедленно отправить в Паломарес группу ученых. 22 января доктора Рамос и Ирамсо приступили к осмотру населения. Военные, которые полностью контролировали положение, бдительно следили за тем, чтобы информация была минимальной. Даже посольство США было плохо информировано, что не могло не вызвать тревоги посла Э. Дьюка, который отдавал себе отчет в том, что ему придется нести ответственность за политические последствия прискорбного инцидента.
В секретном донесении в госдепартамент Дьюк указывал, что "методы информации общественности, которыми пользуется военное командование, вызывают политические осложнения… в лагере Уилсона пренебрежительно относятся к мнению испанцев и что офицеры, ответственные за операцию, слишком много внимания уделяют чисто военным вопросам и не учитывают отношение Испании и всего мира к проблеме в целом". Но и испанское правительство не спешило разглашать "секреты" Паломареса, опасаясь отпугнуть иностранных туристов, - в 1965 г. 14 млн туристов дали свыше 1 млрд долларов дохода. Между тем движение протеста в стране и мире нарастало.
1 марта доктор О. Наваскес в интервью испанскому агентству "Сифра" сообщил, что еще не найдена четвертая водородная бомба, самая современная. 2 марта Госдепартамент подтвердил информацию Наваскеса. Общественное мнение страны и мира было глубоко встревожено. Правительствам США и Испании пришлось с этим считаться.
Для того, чтобы убедить мир, что воды Средиземного моря у побережья Альмерии не радиоактивны, посол Дьюк решил организовать в Паломаресе 8 марта морское купанье, убедив министра информации и туризма Фрагу Иррибарне принять в нем участие.
Однако ни массовый заплыв американских дипломатов в еще холодном море, ни обнаруженная и поднятая наконец 16 апреля водородная бомба не смогли успокоить испанцев. Даже в близких к правительству кругах стали раздаваться голоса, призывавшие к возвращению Испании на позиции "традиционного нейтралитета". И министр иностранных дел Ф. Кастиэлья не был глух к этим призывам.
Три дня спустя после катастрофы в Паломаресе правительство Испании с согласия Франко наложило запрет на полеты самолетов американской стратегической авиации с ядерным оружием на борту над территорией своей страны, а, следовательно, и производить дозаправку самолетов над ней. Об этом Муньос Грандес поставил в известность председателя объединенного комитета начальников штабов Э. Уиллера в секретном послании 20 января. Официальное заявление о прекращении полетов американской стратегической авиации над Испанией было сделано Фрагой Иррибарне 21-го, в пятницу, на очередном заседании кабинета министров, на котором председательствовал Франко.
Как заметил Т. Шульц, "счастливым стечением обстоятельств для американцев было то, что бомбы упали на территории Испании, а не какой-либо другой европейской страны", сославшись при этом на одного чиновника госдепартамента. "Представьте себе, какой поднялся бы шум, если бы эти чертовы бомбы свалились на Францию или Италию?". Но и для Испании последствия трагедии Паломареса не прошли бесследно.
Антивоенные и антиамериканские настроения широких кругов испанского общества, столь ярко проявившиеся во время трагических событий в Паломаресе, в полной мере были использованы правительством Мадрида. Дабы оказать давление на своих партнеров по "совместному использованию баз", Франко неизменно ссылался на нейтралистские настроения испанцев и резкое возрастание риска для страны, сопряженного с существованием баз.
В июле 1968 г. Кастиэлья отправился в Вашингтон. Впереди было еще два месяца до официального начала консультаций о базах, предусмотренных соглашением. Однако испанское правительство сочло нужным заранее подготовить своего партнера к неожиданностям, которые несла в себе его новая позиция. Согласно Б. Уэллесу, поездка Кастиэльи была предпринята по поручению Франко: испанский министр иностранных дел должен был поставить Вашингтон в известность о намерении своего правительства добиваться заключения не соглашения, а оборонительного договора, а также увеличения поставок в Испанию новейшего американского вооружения.
В ходе предварительных переговоров Кастиэлья конкретизировал условия, на которые готов был пойти Мадрид: гарантия совместной обороны, доведение соглашения до уровня договора об обороне, предоставление Испании такого же юридического статуса, на каком основаны взаимоотношения США и других членов НАТО, увеличение военной и экономической помощи до 1200 млн долларов, предоставление этой помощи в течение пяти лет, поставки в счет ее зенитных ракет "Хок", сверхзвуковых "Фантомов", тяжелого вооружения. Эти условия были сочтены американской стороной явно завышенными. Однако попытки снизить уровень требований натолкнулись на сопротивление Кастиэльи, который, к неудовольствию своих партнеров, заговорил о нейтрализме как желанной альтернативе внешнеполитического курса Испании.