Для объяснения позиции Кастиэльи, которую Р. Маурер, один из старейших американских корреспондентов в Испании, назвал "барахтаньем в нейтралитете", политики и журналисты в стране и за рубежом выдвигали такие причины, как стремление набить цену за военные базы, осознание роста опасности сохранения этих баз на испанской земле, попытка следовать примеру генерала де Голля, наконец, недовольство отказом Вашингтона поддержать Испанию в ее борьбе за ликвидацию колониального статуса Гибралтара, чему Кастиэлья придавал особое значение.
В самой Испании заявка на нейтрализм чаще всего связывалась с тенденцией к сближению с Европой. "Приблизиться к Европе, войти в континент, объединиться с западным миром - вот благородное и полезное стремление большинства секторов нашей страны" - эти слова X. Ареильсы находили в те годы большой отклик, причем имелась ввиду не только Западная, но и Восточная Европа. "Необходимо установление отношений со всеми странами Востока, включая Советский Союз и Китайскую Народную Республику… Для того, чтобы укреплять в Испании демократию, соглашения с США не должны содержать никаких ограничений для отношений со странами иного цвета и иного политического знака", - такое требование, сформулированное газетой "La Vanguardia española" 17 марта 1970 г., не представлялось тогда чем-то необычным.
Прерванные по инициативе Испании переговоры были возобновлены 10 сентября 1968 г. Так начался период "консультаций", а вернее, усиленного давления госдепартамента и Пентагона на Мадрид. Кастиэлья не смог до конца удержать свои позиции. 20 июня 1969 г. Кастиэлья и В. Роджерс, ставший государственным секретарем после прихода к власти республиканской администрации, подписали временные соглашения, предусматривавшие продление аренды двух военно-воздушных баз и базы подводных лодок до 26 сентября 1970 г.
По возвращению в Мадрид Кастиэлья, как это было принято, доложил о результатах своих переговоров Франко. Тот не скрывал своего недовольства, что негативно вскоре отразилось на судьбе Кастиэльи: с годами диктатор стал более болезненно реагировать на неудачи.
ЧАСТЬ VI
Осень диктатора. Тернистый путь ограниченной модернизации
Советник по делам торговли в испанском посольстве в Бонне переслал Кастиэлье публикацию в известном немецком еженедельнике "Der Spiegel" от 25 июля 1962 г. под весьма примечательным заголовком: "Испания. Наследник Франко. Старые товарищи". В ней шла речь о назначении А. Муньоса Гранде вице-президентом правительства. 13 августа Кастиэлья переслал публикацию самому Муньосу Гранде.
Повествование велось с того далекого 25 сентября 1925 г., когда с возгласом "Да здравствует смерть!" майор Муньос Гранде в битве при Алхусемасе устремился во главе своего отряда на воинов Абдэль-Керима. Тяжело раненный, он с трудом мог сообщить своему шефу, полковнику Франко, об успехе операции. С тех пор их связывала дружба. И как бы высоко ни поднимался Франко, он никогда не забывал Муньоса Гранде. В начале гражданской войны Франко спас своего товарища от смертной казни за измену, к которой его приговорил военный трибунал Республики, обменяв его на одного из находившихся в плену офицеров-республиканцев.
Муньос Гранде оказал услугу Франко весной 1941 г., когда радикалы из фаланги (в статье они названы "горячими головами") попытались выступить против военно-бюрократического, как они считали, режима, противоречившего заветам Хосе Антонио Примо де Риверы: он способствовал подчинению фалангистской милиции армии. Франко назначил его командиром "голубой дивизии", из которой 3943 военнослужащих (явное преуменьшение. - С. П.) не вернулись домой. Несмотря на то, что и Муньос Гранде давал клятву верности Гитлеру, президент Эйзенхауэр наградил его в 1954 г. медалью "За достоинство". Тем самым, отмечает автор, "США реабилитировали военного преступника!". В тот же год 11 июля Франко присвоил Муньосу Гранде чин генерал-капитана, равный по значению званию маршала, чин, не присваиваемый в Испании уже 35 лет.
Назначение Муньоса Гранде вице-президентом правительства налагало на него обязанность занять высший государственный пост в случае болезни, отсутствия или смерти Франко. По существу, диктатор дал понять, что рассматривает Муньоса Гранде своим наследником.
Этот выбор Франко автор статьи связывал с событиями на празднике в Эль Пардо в честь свадьбы Хуана Карлоса и Софии. Франко спросил у принцессы: "Хотелось бы Вам когда-либо стать королевой этой страны?" София промолчала, уступив ответ своему мужу. "Ваше превосходительство, только после смерти моего отца. Законный наследник трона - мой отец", - ответил Хуан Карлос. После этого диалога Франко и назначил Муньоса Гранде вице-президентом правительства.
По сведениям автора статьи, Франко сам доверительно сообщил Муньосу Гранде, что он избрал его своим преемником. В ответ новый вице-президент посоветовал, во избежание критики, сообщить дону Хуану, что Испания еще не созрела для решения королевского вопроса.
"Выбор Муньоса Гранде - похищение королевской мечты", - таков вывод автора статьи, с которым едва ли можно согласиться. Скорее это был намек дону Хуану, либералу, воспитанному в духе британского конституционализма, которого Франко считал одним из своих главных врагов. Ему, по мнению диктатора, предстоит распрощаться с королевской мечтой, а не его сыну, которого он надеялся поднять на трон вместо его неудобного отца. Ведь согласно закону 1947 г. (статья 3-я) наследником могло стать только лицо королевской крови. А Франко уважал законы, которые он сам подписывал.
Расширение в правительстве представительства членов "Опус деи" вначале не нашло такого отклика в иностранной прессе, как высокое назначение Муньоса Гранде, хотя и усилило напряжение с фалангой, именуемой с 1958 г. "Движением". Недовольство фалангистов вызывало и растущее влияние JIoneca Родо, формально не обладавшего министерским постом, но практически ставшего экономическим диктатором отходившей от автаркии Испании.
Еще до формирования нового состава правительства, 25 января 1962 г. Франко последовал совету Карреро Бланко, назначив Лопеса Родо главой нового комиссариата "Плана развития", центрального органа по планированию, создание которого было рекомендовано советниками Всемирного банка. Представители этого комиссариата направлялись в каждое министерство экономического профиля в ранге делегатов президиума правительства с правом создавать межминистерскую комиссию.
Это решение встретило сопротивление Наварро Рубио. Министр финансов не пожелал видеть в своем министерстве представителя комиссариата и подал в отставку. Франко принял отставку, предложив в качестве возмещения пост главы Банка Испании, на который Наварро Рубио согласился только спустя три года. Но еще большее сопротивление пришлось преодолеть со стороны фалангистов: Солис попытался добиться согласия на то, чтобы комиссариат был включен в систему вертикальных синдикатов. Франко ответил отказом.
Солис и другие руководители Движения были убеждены, что фаланга проиграла решающее сражение за будущее Испании без Франко. Однако, по мнению П. Престона, сам Лопес Родо был убежден, что реформа управления и экономики будет пока лучшей гарантией для сохранения режима, нежели иммобилизм, хотя в весьма отдаленном будущем он не исключал политических изменений внутри страны. Сам Лопес Родо так сформулировал свое кредо: когда доход на душу населения достигнет 1 тыс. долларов в год, можно будет приступить к демократизации.
Безграничное доверие Франко к Лопесу Родо может быть понято как согласие с его позицией. Казалось, что Франко был рад переложить на Лопеса Родо свои обязанности. И хотя формально Франко возглавлял правительственную Комиссию по проблемам экономики, превратившуюся в мини-кабинет министров, его фактическим руководителем был Лопес Родо.
О прошлом А. Лопеса Родо в Испании в то время знали мало. Лишь впоследствии, со слов его соратников, а также из сведений, включенных в его "Мемуары", изданные уже после смерти Франко, стало известно, что он окончил колледж в Барселоне, основанный французским монахом Сан Хуаном де Клюни. На протяжении почти всей войны Лопес Родо был в Барселоне и всего несколько месяцев в армии Франко. После поражения Республики окончил университет. Как он сам рассказывал позднее, 8 марта 1941 г. во время мессы в церкви иезуитов на улице Касне в Барселоне он явственно услышал глас Божий и решил обратиться с просьбой приема в "Опус деи", о деятельности которого был осведомлен от своего друга Р. Эскала Хиля.
Доверие к нему Карреро Бланко было безгранично.
В начале февраля 1965 г. Салгадо передал Франко анонимное сочинение, в котором анализировалось положение в фаланге, традиционализме и "Опус деи". Франко не согласился с суждением автора (или авторов), что в недрах этих организаций возникают оппозиционные режиму течения. Мало того, он опроверг почти все позиции анонима: по его мнению, автор напрасно задался целью обесценить роль фаланги, он игнорирует или пытается игнорировать ее популярность и всенародное признание ее миссии, ее заслуги в воспитании юношества в духе высокого патриотизма, дисциплины и ответственности в выполнении своего долга.
Что касается Руиса Хименеса, оппозиция которого к режиму ни для кого не была тайной, то, по мнению Франко, он никогда не был "пламенной старой рубашкой". Бывший министр образования никогда и не рассматривался им, Франко, как энтузиаст фаланги, и его политические воззрения всегда были либеральными.
Франко отверг все рассуждения анонима относительно того, что "Опус деи" и режим "впадают в либерализм, принесший столько зла и стоивший столько крови Испании". Диктатор с величайшим уважением отнесся не только к концепции государства и общества, попыткам актуализировать испанские католические традиции, но и к тому, что "Опус деи" поставил на службу Испании свою "хорошо подготовленную и сплоченную команду", обладающую не только ясным видением своих целей, но также и точным представлением о методах их применения.
С усилением присутствия "Опус деи" в правительстве и вне его связывали планы приватизации крупной собственности и ограничением всевластия ИНИ. Поползли слухи об отставке главы ИНИ Суанчеса. Франко попытался их опровергнуть. 9 ноября 1963 г. он сказал Салгадо: "Это неверно. А произошло то, что Суанчес противится политике правительства по постепенной либерализации промышленности и сокращения деятельности ИНИ… Суанчесу не нравится молодость, он не хочет иметь ничего общего с инженерами нового поколения и верит только старым инженерам - судостроителям старой эпохи, - возможно потому, что знает их лучше. Но им всем более 70 лет".
Сам Франко был убежден, что понимает тот молодой мир, в котором он, ровесник Суанчеса, жил. Но все же несколько месяцев спустя Суанчес был уволен.
Тема "Опус деи" в то время начала привлекать все большее внимание иностранной прессы. Салгадо Араухо 13 июня 1966 г. обратил внимание Франко на статью "Святая мафия" во французском журнале "Le Nouvel Observateur", в которой шла речь о том, что "Опус деи" правит Испанией. Автор статьи привел слова, сказанные якобы Лопесом Родо: "Не генерал Франко является тем, кто правит Испанией, им являюсь я". И далее в этой статье описывается торговая и предпринимательская деятельность, которой занимается эта религиозная организация.
Франко пропустил мимо ушей упоминание о Лопесе Родо, которому он сам безгранично доверял. Его больше занимало другое: "Теперь имеется много лиц, которые сближаются с "Опус деи", чтобы добиться экономических выгод, но это не означает, что эта ассоциация посвятила себя достижению только этой цели". Франко отозвался с высочайшим уважением об основателе "Опус" Эскриве де Балагере, персоне великой религиозности, напомнив о признании этой организации его святейшеством Папой.
Он вновь вернулся к теме "Опус деи" в ноябре 1966 г. в связи с яростными нападками фаланги: особенно доставалось газете "Madrid" и ее редактору Кальво Сотело, а также "Народному банку", управляемому Тебернером. Франко встал на защиту "Опус", назвав большинство его руководителей "корректными персонами", которые, по его мнению, если и участвуют активно в политике, то не смешивают ее с деятельностью в религиозной ассоциации и не афишируют свою принадлежность к ней.
На вопрос, не является ли "Опус" "белым масонством", как полагают некоторые группы общественного мнения, Франко ответил, что "масонство обязывает своих братьев следовать своим политическим инструкциям, которые всегда должны быть в согласии с ориентацией секты. Этого никогда не делало "Опус деи"".
Примечательно, что позиция Франко в отношении "Опус деи" совпадала во многом с видением Серрано Суньера, давно отдалившегося как от политики, так и от идеологии режима. Много лет спустя на вопрос журналиста Санья, кому он симпатизировал в полемике между "Опус" и фалангой, Суньер ответил, что при первых известиях, дошедших до него от этой организации, он отнесся с симпатией и уважением к ее центральной идее: внести дух христианства во все сферы деятельности человека. Реальная политика, однако, оказалась весьма далекой от этого, что, впрочем, случалось со многими политическими партиями.
Как и Франко, Суньер отделял религиозные устремления "Опус" от политической деятельности.
Относительно плавное течение политической жизни верхов было поколеблено в конце 1962 г.
7 ноября 1962 г. в Мадриде был арестован один из руководителей Коммунистической партии Испании Хулиан Гримау, незадолго до этого тайно вернувшийся из эмиграции. Избитый при задержании и подвергнувшийся затем жестоким пыткам при допросах, он был выкинут из окна Главного управления безопасности, дабы инсценировать самоубийство. Но Гримау остался жив и, тяжело раненный, предстал перед военным трибуналом, который приговорил его к смертной казни за "военный мятеж", подчеркнув тем самым, что речь шла о деяниях, совершенных в период гражданской войны. Это подтвердил и Фрага Иррибарне, назвав на пресс-конференции Гримау "отвратительным убийцей", хотя со времени окончания гражданской войны Гримау никого не убивал.
Франко не ожидал негативной реакции общественного мнения Европы, не говоря уже об Испании, поскольку приговор был вынесен коммунисту. На этот раз диктатор ошибся: против казни Гримау с протестом выступили не только Никита Хрущев, глава Социнтерна Вилли Брандт и Гарольд, лидер лейбористов, чего можно было ожидать, но и королева Англии Елизавета II и даже кардинал Джованни Баггиста Монтини, архиепископ Милана, ставший 18 июня 1963 г. Папой Павлом VI.
Осведомленный о позиции де Голля и Валери Жискар д'Эстена, занятой руководителями Франции под напором общественного мнения страны, посол Испании в Париже X. Мария де Ареильса срочно посетил Мадрид. Однако Кастиэлья развеял надежды посла, сообщив ему о твердой позиции Франко и его кабинета.
Фрага Иррибарне в письме Гевину Фрейману от 18 декабря 1962 г. уверял своего коллегу в Лондоне, что он обладает правдивой и проверенной информацией о деятельности Хулиана Гримау в Барселоне в годы гражданской войны, которую общественное мнение его страны считает преступной.
Еще более жесткую позицию занял сам Франко. Выступая на заседании совета министров, он заявил, что дело Гримау - особый случай, т. е. речь идет о "преступном шефе Чека". "…Многие семьи его жертв живы и взывают к справедливости против жестокого убийцы их родственников". О жестокости националистов, обагренных кровью республиканцев, Франко никогда даже не упоминал. Гримау был казнен. В том же году были подвергнуты средневековой казни гарротой два анархиста - Ф. Гранадас Гата и X. Делгадо Мартинес, но на этот раз не за прошлые грехи времен гражданской войны, как Гримау, а по обвинению в убийстве комиссара полиции Мадрида.
Франко не страшился повторения бойкота, поскольку понимал, что мир стал иным: "холодная война" набирала силу. У него на руках, как он полагал, были три важные карты: возраставшая интеграция Испании в мировую экономику, конкордат с Ватиканом, а, главное, - соглашение о военных базах с Вашингтоном, десятилетний срок которого истекал в 1963 г. Тем не менее волна общественного возмущения не только во внешнем мире, но и даже в Испании была столь высока, что понадобились внушительные пропагандистские меры. Вот тогда и были востребованы интеллект и организационные способности Фраги Иррибарне.
Включение в правительство Фраги Иррибарне на первых порах не привлекло особого внимания испанского общества. А ведь он оказал впоследствии такое влияние на политический климат в стране, которое никогда не удавалось ни одному министру информации. К тому же он пережил не только физически, но и политически многих из тех, кого уж давно нет, являясь до последнего времени заметной политической фигурой.
1964 г. прошел под знаком "25 лет мира" - формула, предложенная Фрагой. Официально празднование "25 лет мира" началось с мессы в базилике "Долины павших". Но на этот раз примирение распространилось не только на мертвых, но впервые и на живых: формально была снята уголовная ответственность с тех, кто принимал участие в гражданской войне на стороне Республики. Но из-за многочисленных "изъятий", амнистия политзаключенных не была столь широкой, как того ожидали многие в стране и за рубежом.