Образ Франко был в центре пропагандистской фиесты, устроенной Фрагой. Он прославился как главный режиссер грандиозного мероприятия "25 лет мира". По сценарию Хосе Марии Санчеса, рекомендованного Фрагой, был снят фильм "Франко, вот человек". Самому Франко фильм не понравился: "Слишком много парадов". Диктатор был уверен в своей популярности и не искал новых ее подтверждений. Сам же Франко, как свидетельствует его доклад 9 апреля 1964 г. на Национальном совете, главную свою заслугу видел в экономическом развитии страны в последние годы. Он не удержался от филиппик в адрес темных сил, препятствующих тем самым еще большему процветанию страны.
Диктатор не сказал ничего о будущем Испании, как этого ожидали многие. Напротив, когда 30 апреля 1964 г. Франко была вручена памятная медаль "25 лет мира", диктатор, поблагодарив за оказанную честь, сказал, что надеется на такую же церемонию по прошествии еще двадцати пяти лет. Между тем уже тогда внимательные собеседники, из числа тех, кого Франко удостаивал аудиенции, одни - с тревогой, другие - с надеждой наблюдали ухудшение его физического состояния, которое он тщательно пытался скрыть. Как выяснилось позднее, то были первые признаки болезни Паркинсона, отравившей последние годы жизни Франко. Но он все еще был способен удивлять присущим ему динамизмом и тех, и других.
Неожиданностью и для Испании, и для внешнего мира, как свидетельствует об этом национальная и иностранная пресса, стало выступление Франко в декабре 1964 г.: оно было расценено как защита религиозной свободы. Особенно благоприятны были комментарии иностранных обозревателей: по их суждению, это было самое либеральное из всех, когда-либо произнесенных диктатором. Но, как заметил Салгадо Араухо, далеко не все испанские католики были готовы к тому, чтобы принять идею религиозной свободы. Многие прелаты оказали даже открытое сопротивление. Сам же Франко полагал, что он "не сделал ничего более, чем проявил уважение к духу Второго Ватиканского собора". И добавил: "Ситуация, в которой оказались протестантские церкви, не может не подталкивать к действиям, направленным против режима".
Ревностный католик, Франко прежде всего был прагматиком.
В 1964 г. произошло еще одно событие, расцененное современниками как некоторые признаки смягчения позиции Франко относительно Советского Союза. Еще был памятен май 1960 г., когда Франко воспротивился тому, чтобы четвертьфинальный матч за Еврокубок был сыгран на испанской земле. Причина: соперником испанской команды "Реал Мадрид" была команда СССР.
Незадолго до матча Франко поддался давлению Карреро Бланко, разъяснившего диктатору всю неуместность матча с советской командой, когда не все еще военнопленные "голубой дивизии" освобождены из лагерей в СССР. В результате по решению ФИФА испанская команда выбыла из соревнования, а советская вышла в полуфинал. В прессе появились разъяснения, что матч был отменен из-за позиции руководства СССР, потребовавшего, чтобы он был сыгран на нейтральной территории.
В 1964 г. в борьбе за Кубок Европы сборные СССР и Испании вышли в финал. Национальная федерация спорта, поддержанная спортивной секцией "Движения", приложила немало усилий, чтобы убедить ФИФА согласиться на то, чтобы финальный матч был сыгран на испанской земле. На этот раз Франко дал согласие: почти все военнопленные "голубой дивизии" были отпущены из лагерей. Но будет ли сам диктатор, любитель футбола как истинный испанец, присутствовать на матче? Ведь в случае победы советской команды Франко пришлось бы вручать ей Кубок и встать при исполнении гимна СССР.
Страхи оказались напрасными. Франко в сопровождении доньи Кармен, генерала Муньоса Гранде и многих министров 21 июня появился на стадионе. Сборная Испании не подвела диктатора, одержав победу со счетом 2:1. Франко был удовлетворен: матч транслировался на многие страны Европы и мира, и их слушатели могли слышать, как испанцы, составившие большинство из 120 тыс. зрителей стадиона, скандировали: "Франко! Франко!".
Широкой публике не было известно, что за несколько месяцев до этого в беседе с Салгадо Араухо 10 февраля 1964 г. Франко поделился с собеседником своим видением новых изменений в СССР: "Убежден, что в России имеет место сопротивление власти Хрущева, как и раньше власти Сталина, Берии и Ленина… Благодаря высокой культуре народа общественное мнение оказывает большее влияние на решение правительства, чем в прошлые времена… Россия ушла далеко вперед, и сегодня уже нельзя править так, как в эпоху царизма и в годы, предшествовавшие Второй мировой войне". Впоследствии произошли некоторые сдвиги в налаживании культурных отношений с СССР.
17 апреля 1967 г. субсекретарь МИД Р. Седо сообщил послу Испании в Париже П. Кортине Маури, что совет министров на последнем заседании дал разрешение на выдачу визы русскому поэту Евгению Евтушенко, который был назван "национальной советской фигурой".
17 октября того же года в высоких инстанциях обсуждался вопрос о возможности гастролей балета Кировского театра в обмен на гастроли испанского балета или другого артистического сообщества. "Мы открыты к диалогу", - так определяли сторонники того, что пришло время "сдвинуть с места" дипломатические отношения с СССР. Но тогда ни Франко, ни руководители СССР не были готовы к решительным шагам. Это произошло позднее.
В полемике "Опус деи" с фалангой Франко предпочитал сохранять дистанцию. Он не разделял политические амбиции технократов и отошел достаточно далеко от тех позиций, которые занимал когда-то - в годы гражданской и Второй мировой войны.
"Режим Франко стал жертвой самого процесса социальных перемен, который сам же породил. Иными словами, новый динамизм испанского общества потребовал политических перемен, к которым ни Франко, ни его режим не хотели и не могли приступить", - эти слова крупнейшего испанского историка и политика X. Фуси адекватно отражают реалии Испании середины 60-х годов. И все же Франко не был безучастен к этим новым реалиям. Прагматик и реалист, он понимал, что настало время смягчить тоталитарные структуры режима, придав им некую видимость демократических институтов.
Для тех, кто поверил слухам о серьезных изъянах здоровья диктатора, была неожиданной та твердость, которую Франко проявил, определяя, кто будет реально участвовать в разработке проекта "Органического закона". Он решительно отверг домогательства генерального секретариата "Движения" - так стала называться фаланга с 1958 г., - претендовавшего на лидерство в комиссии по подготовке закона.
С годами Франко все больше проявлял озабоченность, что будет с Испанией после его смерти, или, как он сам говаривал, "когда меня не будет".
Франко остался верен своему убеждению, что парламентаризм, политические партии и конституционализм, как его понимали в странах Западной Европы, да и в Испании до 1939 г., не подходят для его страны, поскольку противоречат ее историческим традициям. Кортесы, учреждение которых в 1942 г. он санкционировал, основанные на принципе корпоративного представительства, не были парламентом, как не была конституцией "Хартия испанцев" 1945 г. Но к 1964 г. Франко все больше склоняется к тому, чтобы уступить давлению Фраги и Кастиэльи и дать согласие на разработку "Органического закона", допускавшего некоторую либерализацию режима. Кастиэлья полагал, что это улучшит международные позиции Испании, приблизив ее к ЕЭС, а Фрага был убежден, что с принятием нового "Органического закона" его концепция постепенной политической модернизации режима обретет правовую базу.
Была еще одна причина, побудившая Франко принять решение форсировать разработку "Органического закона": многие из тех интеллектуалов, которые поддерживали режим или, по крайней мере, были к нему лояльны, все явственнее обнаруживали признаки непослушания. Когда профессор Педро Лаин Энтральго - в дни юности фалангист, "старорубашечник", а ныне один из наиболее известных и уважаемых ученых в сфере гуманитарных знаний - обратился с личным посланием к Франко, объявив о своем разрыве с режимом, это не вызвало большого недоумения.
Напомним, что Лаин Энтральго еще в 1948 г. в книге "Испания как проблема" одним из первых выступил за наведение мостов между "Двумя Испаниями", а в декабре 1955 г. передал Франко свой доклад, навеянный студенческими волнениями 1954 г., в котором предупредил, что то, что студенты выражают сегодня, завтра будет выражать все общество. Но ныне круг тех, кто готов был занять место среди тех, кто был в оппозиции к режиму, существенно расширялся. Похоже, что к Д. Ридруэхо и X. Руису Хименесу готовы были присоединиться известные ученые, среди них - философы с европейскими именами Энрике Тьерно Гальван и Хосе Луис Арангурен.
Франко никогда не надеялся на примирение р режимом тех, кто противостоял ему в гражданской войне, он был не очень озабочен забастовками шахтеров и волнениями студентов, т. к. те до поры до времени выдвигали либо экономические требования, либо настаивали на восстановлении права на автономию университетов. Но расширение круга оппозиции за счет тех, кто мог бы стать властителями дум нации, его тревожило: он не забыл, какую роль интеллектуальная элита сыграла тогда, когда решалась судьба страны, - во времена свержения монархии и деятельности Учредительных кортесов, принявших "богопротивную конституцию".
Франко надеялся, что принятие "Органического закона", где предусматривалось некоторое расширение прав, примирит этот спектр оппозиции с режимом.
В 1964 г. Франко получил еще один повод для того, чтобы публично продемонстрировать свою неприязнь к дону Хуану. На этот раз поводом послужили тесные контакты претендента с Хосе Марией де Ареильсой, графом Монтрико. Аристократ по происхождению, в молодости отдавший дань фалангизму, что привело его вместе с Кастиэльей в "голубую дивизию", заслуженно почитался за одного из наиболее блестящих дипломатов. В октябре 1964 г. он подал в отставку с поста посла в Париже, придя к выводу, что режим загнал себя в тупик, откуда нет выхода. Этот вывод зрел давно: еще в начале 1964 г., добившись аудиенции у Франко, Ареильса попытался разъяснить главе государства необходимость реформ. В ответ - глубокое молчание. И когда надежды дона Хуана стать преемником Франко развеялись, он создал так называемый секретариат, по существу, теневой кабинет оппозиции. На предложение возглавить секретариат Ареильса ответил согласием.
Франко полагал, что со временем Ареильса сменит Кастиэлью на посту министра иностранных дел и поэтому переход дипломата в монархическую оппозицию он расценил как разрыв с режимом, как удар, нанесенный ему лично. Но гаев Франко пал не только на Ареильсу, но и на "соблазнителя" - дона Хуана. Было даже дано распоряжение секретной полиции следить за контактами дона Хуана с сыном.
Но вместе с тем переход в оппозицию режиму Ареильсы послужил еще одним весомым поводом к тому, чтобы, подавив свое внутреннее сопротивление, ускорить работу над "Органическим законом", в чем он сам принимал непосредственное участие.
Болезнь действительно прогрессировала, периоды апатии становились длительнее, но именно это побуждало Франко поторапливать тех, кто был занят разработкой проекта, чтобы подготовить страну к тому времени, когда, как он сам говаривал, "он уйдет", чтобы сохранить режим, хотя несколько и изменив его параметры.
В течение марта 1965 г. Карреро Бланко, заходя в кабинет Франко, не раз видел, что тот работает над текстом "Органического закона". 1 апреля Франко, наконец, впервые сам прочел Карреро Бланко черновой вариант "Закона". Но только в июне 1966 г. он передал тому же Карреро Бланко окончательный проект "Органического закона государства", который должен был быть представлен в кортесы в октябре, после окончания продолжительных летних каникул. Но дискуссия по проекту Закона началась только 22 ноября.
Встреченный продолжительными аплодисментами и водрузив на нос очки, Франко сам прочел большую часть обширного доклада. Основные положения текста, отредактированного им самим, были обращены по преимуществу в прошлое: для Франко было важно продемонстрировать публично, что он не отрекается ни от своего традиционного видения истории, ни от ниспосланной ему Провидением миссии.
Касаясь нейтралитета во время Второй мировой войны, диктатор восславил Господа, вразумившего и укрепившего его в решимости избежать вовлечения в войну.
"Только вера и помощь Господа дали мне силы для того, чтобы принять высокую и тяжкую ответственность, чтобы управлять испанским народом". Он поставил себе в заслугу, что: "Из Испании, погруженной в анархию и бедность, возник социальный и политический строй, посредством которого мы добились трансформации наших структур, достигнув темпа совершенствования и прогресса, доселе невиданного". Он не сказал, какой ценой это было достигнуто, но высказал уверенность, что режим проживет еще долго и после его смерти.
Новый "Органический закон" был представлен Франко как завершение конституционного процесса, начатого "Хартией труда", настоящей Великой Хартией социальной справедливости в Испании. Далее текст доклада громким голосом дочитал президент кортесов Антонио Итурменди.
Большую часть доклада Франко прочел сам, как бы подчеркивая тем самым, что инициатива разработки проекта принадлежит ему.
По новому закону из 564 прокурадоров (депутатов) кортесов 456 избирались соответствующими корпорациями: "вертикальными профсоюзами", муниципалитетами, университетами и т. д., либо назначались главой государства; 108 прокурадоров избирались главами семей.
Новый "Органический закон" сохранил все основные положения "Закона о наследовании" 1947 г., в соответствии с которым Испания провозглашалась королевством. Подтверждались принципы назначения короля или регента. Им мог стать испанец и католик королевской крови, старше 30 лет, верный принципам "Национального движения". Многие из тех, кто проголосовал за новый закон, надеялись на ускорение процесса перехода от диктатуры к монархии. Тем более, что в отличие от 1947 г., речь могла идти уже не об абстрактном образе будущего монарха, а о весьма конкретной фигуре - Хуане Карлосе де Бурбон.
Но сомнения, того ли будущего монарха он избрал, долго преследовали его. На протяжении XIX в., во всяком случае после смерти Фердинанда VII, монархия "состояла в браке" с ненавистным диктатору либерализмом. А отец Хуана Карлоса, дон Хуан, был живым воплощением этой доктрины. Диктатор, не переставая повторять, что воцарение графа Барселонского было бы истинной катастрофой для испанцев, опасался его влияния на образ мышления Хуана Карлоса. К тому же в окружении диктатора не было единства относительно личности будущего монарха.
25 ноября 1965 г. Фрага в интервью газете "The Times" заявил, что испанцы не убеждены, что преемником Франко должен стать Хуан Карлос. Технократы JIonec Браво и Лопес Родо поддерживали Хуана Карлоса, так же как и "серое преосвященство" режима Карреро Бланко, фалангисты, причем не только "бункер", но и сторонники умеренных реформ, так называемые "апертуристы" (от слова апертура - открытие) - дона Альфонса, сына второго сына Альфонса XIII, глухонемого дона Хаима, отказавшегося в свое время от династических прав в пользу дона Хуана.
Но в конце концов Франко отбросил сомнения и на заседании правительства 21 июля 1969 г. заявил: "Мне уже 76, скоро будет 77. Моя жизнь в руках Господа Бога". И объявил о назначении Хуана Карлоса Принцем Испании, отказавшись признать его Принцем Астурийским, как традиционным титулом наследника престола, подчеркнув тем самым разрыв с монархией прошлого. На другой день кортесы утвердили волю Франко. Хуан Карлос принес клятву принципам "Движения", убежденный, что это не помешает в будущем провести демократические реформы. Обо всем этом он написал отцу, объяснив свой шаг тем, что это в будущем будет способствовать возвращению монархии в Испанию. Но дон Хуан не принял объяснения: он был в ярости. Но в исторической перспективе Хуан Карлос был прав.
Верный своим обещаниям все наиболее значимые перемены в жизни нации реализовать только после консультации с народом, Франко дал указание вынести на референдум новый "Органический закон". 14 декабря состоялся референдум: 88 процентов избирателей, принявших участие в голосовании, проголосовали за "Органический закон", и только 1,8 процента проголосовали против. Оппозиция немедленно подвергла результаты референдума сомнению. Действительно, было немало подтасовок и фальсификаций, и все же прав Поль Престон, что "тем не менее референдум был победой Франко". Мотивы тех, кто одобрил "Органический закон", часто не совпадали: одни выражали благодарность за прошлое, другие - за крепнущее процветание. Некоторые надеялись на ускорение процесса перехода от диктатуры Франко к монархии. Но были и те, кто, поддавшись на массированную пропаганду, направляемую Фрагой, уверовали, что "нет" будет только на пользу Москве.
С 1 января 1967 г. Испания стала жить по установлениям "Органического закона".
Новый конституционный статус действительно означал отступление от тоталитаризма, начатое еще несколькими годами ранее, но не на позиции демократии, а скорее на позиции авторитаризма. Сам Франко расценил свое согласие на институционные перемены как важный шаг на его пути служения Испании. Он умолчал о тех, кто подал ему саму идею перемен, хотя молва, а вслед за ней и исследователи, не сомневались, что среди них был Фрага Иррибарне.