* * *
Эйтингон встретился с Григулевичем на следующий день по прибытии в Мехико. Оперативные "наработки" "Фелипе" он одобрил и приказал ускорить подготовку операции, чтобы провести ее в мае, в разгар избирательной кампании в Мексике. Эйтингон сказал, что в Москве настаивают на скором проведении "акции", поскольку война с Гитлером неминуема, а без устранения Троцкого, как показывает испанское поражение, будет трудно добиться безоговорочной поддержки Советского Союза всеми силами международного коммунистического движения. "Обезглавливание" троцкизма скажется и на ослаблении потенциальной "пятой колонны" в СССР.
В отличие от многочисленного аппарата "Фелипе", в сеть Эйтингона входило не более десяти человек. Среди них не было "новобранцев". Все были проверены на практической работе в Испании и Франции в 30-х годах.
Если "взрослая" МКП во главе с Эрнаном Лаборде приняла "в штыки" идею физического уничтожения Троцкого, то мексиканская коммунистическая молодежь приветствовала ее: "Комдвижение надо очистить от предательства!" Аппарат слежения "Фелипе" в основном и состоял из комсомолок: студенток, учительниц, служащих государственных учреждений. Помимо мексиканок к операции было привлечено несколько кубинских девушек. Одну из них - Тересу Проэнсу - "Фелипе" по указанию Эйтингона направил в Мехико из Гаваны, куда ездил для создания "запасных квартир" для боевиков Сикейроса. Троцкий нуждался в канцелярских работниках, и возможность введения кубинки в его окружение имела шансы на успех. По мнению "Фелипе", девушки привлекали значительно меньше внимания телохранителей Троцкого, которые к появлению каждого нового лица в окружении подопечного относились с повышенной настороженностью.
Тереса Проэнса заинтересовала НКВД, когда работала в Испании корреспондентом мексиканских газет "Насьональ" и "Мачете". Именно тогда "Швед" и привлек ее к разведывательной работе. Эйтингон принял Проэнсу на связь во Франции: он использовал ее для изучения латиноамериканских дипломатов в Париже. Эйтингон высоко оценивал деловые качества девушки и ее политическую надежность: Проэнса была членом компартии, прошла курс обучения в Высшей рабочей школе им. К. Маркса в Мехико, некоторое время работала личным секретарем мексиканского президента Ласаро Карденаса. Тереса сотрудничала в 30-х годах с мексиканским филиалом МОПРа и поддерживала дружеские отношения с Фридой Кало. К великому сожалению "Тома",- ко времени проведения операции художница порвала все отношения с Троцким. Для Проэнсы нужно было подыскивать другие варианты ввода в разработку "Старика".
Не меньшие сложности возникали с задействованием агента "Раймонда". Это была многоэтапная операция, которая, начавшись в Париже, была продолжена в Нью-Йорке и, наконец, переместилась в Мехико. "Раймонд" не раз говорил Сильвии Агелоф, что затевает серьезное коммерческое дело в мексиканской столице. "Мне будет очень не хватать тебя, - внушал он Сильвии. - Мы созданы друг для друга. Нам пора узаконить наши отношения". Поэтому, когда Сильвия получила телеграмму "Раймонда" с одним словом - "Приезжай", она без долгих раздумий отправилась в Мехико. Поселилась она вместе с Морнаром в гостинице "Монтехо". Когда в феврале 1940 года Агелоф была принята Троцким на работу в качестве секретаря, это было расценено Эйтингоном как подтверждение верности задуманного хода.
В "крепости" Морнара знали как "жениха Сильвии". Едва ли не ежедневно он привозил ее "на работу", а в конце рабочего дня пунктуально встречал у ворот. Об исполнительности и трудолюбии Сильвии Лев Давидович отзывался с непременной похвалой. Она была идеальным секретарем, потому что умела делать все: от стенографирования до подготовки аннотаций по материалам прессы. "Раймонд" продолжал разыгрывать роль аполитичного человека, оставаясь вне обычного круга общения Троцкого. "Бельгиец" был рядом с ним, мелькал где-то поблизости, но интереса к личности изгнанника не проявлял. При случае оказывал услуги телохранителям, гостям Троцкого, развлекал их на пикниках. Эйтингон не спешил с активизацией "Раймонда". Это был запасной вариант. Главная надежда возлагалась на стремительную и беспощадную атаку группы Сикейроса!
* * *
Однажды Леопольдо порекомендовал в "группу поддержки" комсомольскую активистку Лауру. Так Иосиф познакомился с Лаурой Араухо Агилар, девушкой двадцати трех лет, строгие глаза и белозубая улыбка которой раз и навсегда покорили его. Лаура работала учительницей в начальной школе. Она была родом из небогатой многодетной семьи. В семье не было мужчины. Отец умер в 30-е годы, и потому все держалось на матери и на родственниках, которые, пусть скудно, но помогали, когда деньгами, когда продуктами.
Лаура была максималисткой. В отличие от других членов семьи она интересовалась политикой и разбиралась в азах марксистской теории.
Сегодня сестры Лауры, которым перевалило за 70, в один голос вспоминают о том, что она была "лидером" в семье и "всеми командовала". Дело дошло до того, что Лаура запретила матери и сестрам ходить в церковь: "Священники вас обманывают!" Никто не сказал и слова наперекор. Подчинились.
Рутина жизни семейства Араухо вызывала у Лауры отторжение. Хотелось совершенно иной - самостоятельной судьбы. Возможность вырваться из "сонного оцепенения" представилась Лауре в облике невысокого симпатичного парня по имени Хосе. Веселый прищур его глаз не исчезал даже тогда, когда он говорил о делах серьезных. Их отношения быстро переросли рамки сугубо конспиративных. Взаимное притяжение было столь велико, что Иосиф нарушил - впервые! - золотое правило: не смешивать личную и нелегальную жизнь. Разве имели отношение к операции "Утка" те часы, которые провели они за столиком в кафе "Такуба"? Или на ярко расписанной лодке, скользящей по зеленой воде одного из каналов Сочимилко? Или в кинотеатре неподалеку от площади Санто-Доминго? А ведь совсем недавно "Фелипе", давая характеристику тому или иному члену "группы Сикейроса", отмечал как достоинство: "Женщинам увлечь себя не дает. Как бы далеко ни зашли отношения, во имя интересов дела готов без сожаления поставить на них точку".
Встреча с Лаурой была важнейшим событием в жизни Иосифа. В напряженные дни по подготовке операции он сумел понять, что Лаура - его судьба, его будущая верная спутница в беде и радости. Их удивительное соответствие друг другу отметил Эйтингон, сказавший однажды Иосифу:
"С вас только семейный портрет рисовать, вы как голубки на одной ветке. Повезло тебе, брат. Разведчику необходимо иметь прочный тыл. Мексиканки - верные жены. Она не подведет. Всегда прикроет, отстреливаясь до последнего патрона".
Иосиф рассмеялся:
"Надеюсь, до этого не дойдет. Патроны нам пригодятся в Койоакане. Но ты прав в главном. С Лаурой у нас серьезные отношения".
Иосиф и Лаура заключили гражданский брак весной 1940 года. В семье Араухо никто, даже мать, об этом не знали. Лаура умела принимать самостоятельные решения.
Эйтингон завидовал. У него была семья в Москве. И у него же был в самом разгаре затяжной роман с Каридад Меркадер, женщиной в критическом возрасте, с трудным характером, страстной, крайне нерасчетливой в любви и поступках. Их отношения начались в Мадриде, в годы гражданской войны. Импульсивность и пылкость Каридад нередко заставляли ее пренебрегать элементарной осторожностью, и это тревожило Эйтингона. Но порвать с Каридад "Том" не мог, потому что это вызвало бы непредсказуемую реакцию женщины, сын которой оставался "запасным вариантом" операции "Утка".
Вместе Иосиф и Лаура прожили почти пятьдесят лет, и каких! Им пришлось пережить продолжительное преследование ФБР, двухгодичную разлуку, облавы "Сексьон Эспесиаль" в Буэнос-Айресе, смерть от врожденного порока сердца шестимесячного сына в Рио-де-Жанейро, разведывательную эпопею в Италии в самый разгар "холодной войны", "жизнь с нуля" в 50-60-е годы в Москве, злобную травлю первых лет "перестройки". Они преодолели эти тяжкие испытания рядом…
Глава VIII.
ХОД "КОНЕМ"
В подробной хронологии жизни Сикейроса, составленной Анхеликой Ареналь, женой художника, и названной "Человеческая и профессиональная биография", наиболее лаконично освещен 1940 год: "Художник принимает участие в политической борьбе против Троцкого. Его преследуют, арестовывают и заключают в тюрьму Федерального округа. Оправданный в законном порядке, оказавшись на свободе, он вынужден выехать за границу". В этих четких безапелляционных фразах чувствуется правка Сикейроса, его твердая рука, раз и навсегда определенная интерпретация тех событий. Покушение на жизнь основателя Четвертого интернационала подается художником как "участие в политической борьбе". Потом, много лет спустя, работая над своими воспоминаниями, художник ни на йоту не отступит от этой формулировки.
* * *
"Caballo" - "Конь" - называли Сикейроса друзья, и в этом прозвище было искреннее восхищение человеком, который жил по своим собственным законам. Удлиненное лицо, беспорядочная копна волос, горящий взгляд гения и политического фанатика, нервные ноздри своеобразной лепки, - он действительно был чем-то похож на гордого арабского скакуна. Для латиноамериканцев понятие caballo имеет особое значение. В популярной азартной игре главной козырной карте всегда соответствовал символ коня. Во многих странах Латинской Америки о решительном, мужественном, презирающем опасность человеке говорят:
"Es un caballo".
"Фелипе" использовал прозвище "Конь" в качестве оперативного псевдонима Сикейроса.
Когда приготовления к штурму "крепости" были завершены, Эйтингон, взвесив все "за" и "против", дал добро на ее проведение. Подгоняли сроки, поставленные Москвой.
"Ну что ж, - сказал он Иосифу, - надеюсь, все пройдет без сучка без задоринки. Иначе нам не сносить головы. Итак, делаем ход "Конем""…
* * *
Боевики были разбиты на три группы и начали концентрироваться в различных точках Койоакана за несколько часов до атаки. Одну из групп возглавлял Леопольдо Ареналь, вторую - "Марио", третью, с которой был "Фелипе", - Сикейрос. К полуночи отряд художника сосредоточился на конспиративной квартире, которая находилась на улице Республика Куба. Среди боевиков особенно выделялся Антонио Пухоль: индейские черты лица, толстые губы, приплюснутый нос. С начала 30-х годов он входил в "художественные бригады" Сикейроса, разделяя его идеи о "коллективном творческом труде". Свой талант он фактически растворил в росписях, которые подписывались именем "учителя". Преданность Пухоля не могла не нравиться Давиду Альфаро, и он называл его "любимым учеником". Антонио не сомневался в необходимости "ликвидации" Троцкого и беспрекословно выполнял поручения Сикейроса по рекрутированию боевиков, приобретению оружия и воинских и полицейских униформ.
Пухоль доставил на квартиру чемодан и тюки со всем необходимым для "карнавала", как под общий хохот выразился самый молодой член группы Нестор Санчес. Несмотря на свой возраст, он участвовал в войне в Испании и дослужился до капитанского звания. В его храбрости Сикейрос не сомневался и считал ценным приобретением для "группы атаки". Художник на некоторое время отлучился и когда вновь появился перед товарищами, его было не узнать - в армейском плаще, ладно пригнанном мундире майора, хрустящей портупее и лаковых сапогах. Черные усы и затемненные очки придавали ему зловещий вид мексиканского "пистоле-ро". С делано-гордым видом Сикейрос прошелся взад-вперед, вызвав всеобщий смех. Все единодушно решили, что мундир генерала подошел бы ему куда больше.
К месту операции направились в автомобиле Сикейроса, в котором было тесно, как в банке с сардинами. По пути художник вручил боевикам конверты с деньгами: по двести пятьдесят песо каждому. "Это не плата за участие в деле, - пояснил он. - Эти деньги пригодятся вам потом, чтобы лучше спрятаться от полиции".
24 мая 1940 года в 4 часа утра боевая группа из 20 человек в полицейских мундирах, вооруженная револьверами и двумя автоматами Томпсона, атаковала "крепость" в Койоакане.
Первая стадия операции проходила в полнейшей тишине. Сначала разоружили наружную охрану из местных полицейских. Поскрипывая сапогами, к ним подошел "майор" с пышными усами и негромко, но отчетливо сказал:
"Да здравствует Альмасан! Генерал Нуньес уже свергнут! Все полицейские будки страны захвачены нами! Сдавайтесь!"
Это было "домашней заготовкой" Сикейроса и Григулевича. Альмасан был соперником Авилы Камачо на президентских выборах и считался кандидатом правых. Диего Ривера публично поддерживал Альмасана, финансировал его избирательную кампанию. За эти слова будущее следствие вполне могло уцепиться, взяв ложный след - Риверы.
"Фелипе" подошел к железной двери гаража и нажал на звонок. Это был ответственный момент. Как поступит внутренний дежурный - Роберт Шелдон Харт, агент "Амур"? Не струсит ли в последний момент? Шелдон был "своим человеком" во вражеском стане. Его завербовала резидентура НКВД в Нью-Йорке - "на флаг" Коминтерна - специально для внедрения в группу охранников Троцкого. В Мехико связь с "Амуром" поддерживал "Фелипе". У них сложились почти товарищеские отношения, хотя Григулевич все больше сомневался в том, что американец согласится участвовать в "боевой акции" и тем более совершить индивидуальный акт "возмездия": "Мягкотелый и нерешительный". Поэтому он внушал Шелдону, что Коминтерн озабочен готовящейся против Сталина провокацией: изданием Троцким клеветнической книжонки на средства, получаемые от Гитлера. Не раз с Робертом обсуждался вопрос об "изъятии" или уничтожении архива Троцкого. Предложение "Фелипе" осуществить закладку в доме зажигательных устройств "Амур" с видимым неудовольствием отверг. Однако не возражал, чтобы это сделали другие, "более подготовленные люди".
О дате операции "Фелипе" сообщил Шелдону за неделю до ее проведения. По мере приближения срока американец все больше нервничал, и это не укрылось от глаз ближайших сотрудников Троцкого. Секретарь-машинистка Троцкого Фанни Янович вспоминала о нервном поведении Роберта накануне нападения на "крепость". Так, он "самовольно" вошел в кабинет Троцкого под предлогом проверки сигнализации и нарвался на строгую отповедь. Вспомнила Фанни и о том, что Шелдон проявлял навязчивый интерес к тому, как продвигается работа над книгой о Сталине. Однажды, после долгого сеанса диктовки, Роберт по заведенному порядку повез Янович домой и всю дорогу настойчиво расспрашивал о содержании рукописи и месте ее хранения. Вопрос следовал за вопросом, и Фанни заметила, что ее уклончивые ответы вызывали у Шелдона все большее раздражение…
* * *
Роберт услышал голос "Фелипе" и отпер железную калитку. Во двор "крепости" ринулись боевики.
Одна группа стрелков устремилась к жилому зданию охраны и вспомогательного персонала, вторая - к спальне Троцкого. С автоматом в руках бежал Антонио Пухоль: застывшая улыбка, блеск возбужденных глаз. Первым выстрелил Сикейрос, подавая пример. Шквал свинца обрушился на окна дома Троцкого, мгновенно превратив стекла в бисер, выбивая щепу из рам, осыпая кирпичной пылью мясистые листья агав. Казалось, что там, внутри дома, пули все сметают на своем пути, не оставив его обитателям и шанса на выживание. Не менее интенсивный огонь велся по зданию, в котором обретались американские охранники и обслуга. Оттуда - ни одного выстрела в ответ! Почему молчат гринго? Что замышляют?
Молниеносная атака застала телохранителей врасплох. По плотности огня можно было понять: численное преимущество на стороне атакующих. Охранники прятались внутри дома, прикрываясь выступами стен и мебелью. Добраться до стойки с оружием было невозможно. Пули крошили штукатурку над головами американцев. Кто-то из боевиков (по данным следователей - Леопольдо Ареналь) кричал угрожающе по-английски: "Не двигаться, сучьи дети, если хотите остаться в живых!" Страх парализовал охранников: никто не хотел умирать. Много лет спустя один из них признался: "Мы считали, что рисковать бесполезно, что Троцкий - убит!" И потому все теснее вжимались в цементный пол, дожидаясь конца свинцовой вакханалии.