* * *
В июне 1941 года после напряженного путешествия через Центральную и Южную Америку Сикейрос (новый псевдоним "Дедушка") и его спутницы добрались, наконец, до Сантьяго-де-Чили. Школа имени Мексики, в которой Сикейрос должен был писать мураль, еще достраивалась, и художник не торопился перебираться в разрушенный недавним землетрясением провинциальный город Чильян, расположенный в четырехстах километрах к югу от Сантьяго.
Как он ни прятался от журналистов, остаться незамеченным ему не удалось. Сикейрос снова оказался в центре внимания. Пребывание художника в Сантьяго перестало быть тайной после того, как корреспондент "Юнайтед Пресс" в Чили направил в свое агентство сообщение от 21 июня о том, что Сикейрос был задержан полицией при выходе из ресторана "Childs", где обедал вместе с женой и дочерью.
Сикейроса отвели в префектуру и потребовали документы, которые доказывали бы легальность его нахождения на территории страны. Предъявленного паспорта с визой, выданной консулом Чили в Мехико Пабло Нерудой, и подробных разъяснений оказалось недостаточно. Формально чилийцы были правы, ведь посол Идальго аннулировал визу художника. Только после вмешательства мексиканского посла и его обращения к президенту Серда Сикейроса "отпустили", хотя и дали понять, что его пребывание в столице нежелательно. Затем, чтобы разрядить ситуацию, последовала серия заявлений. Первое сделал министр внутренних дел Чили Олаваррия Браво, известный своей реакционностью. По его словам, полиция "не знала" о том, что въезд Сикейроса в Чили был осуществлен на законных основаниях, то есть после соответствующего запроса мексиканского правительства, которое поручило художнику расписать стены школы в Чильяне. С разъяснениями выступил и посол Мексики Октавио Рейес Эспиндола, который объяснил газетчикам, что Сикейрос "несколько задержался в Сантьяго из-за того, что штукатурка в школе просыхала слишком медленно, препятствуя быстрому началу работы над муралью". Эти же слова повторил журналистам сам художник, не преминув отметить, что "прибыл в Чили легально, что по делу Троцкого все благополучно разъяснилось и что к нему, Сикейросу, у мексиканских властей никаких претензий нет".
После всех этих пертурбаций Сикейрос вместе с семьей поспешил перебраться в Чильян. Впереди у него - большая и интересная работа. Будни художника заняты раздумьями над эскизами, ожиданием художественных материалов, заказанных в Соединенных Штатах. Чилийские власти одобрили предложенный Сикейросом сюжет будущей росписи. Не последовало возражений и со стороны мексиканского посольства. Посол Эспиндола поинтересовался у Сикейроса: в какую сумму обошлась бы работа, если бы художник потребовал за нее гонорар?
"Около сорока тысяч долларов, не меньше, - сказал Сикейрос. - Но это для Чильяна. В США я запросил бы втрое больше…"
Потом посол не раз повторял эти цифры в интервью, давая понять, что Мексика готова пойти на любые расходы ради чилийских друзей:
"Библиотека с фреской Сикейроса станет подлинной жемчужиной искусства, незатухающим очагом знаний и, конечно, культурного воздействия на детей, источником наслаждения для ценителей прекрасного…"
* * *
Шумиха вокруг Сикейроса затихла так же быстро, как и началась. Еще бы - у журналистов появилась новая сенсационная тема! Гитлер разорвал пакт о ненападении с Москвой и двинул свои армии на Восток. Вторая мировая война набирала все новые обороты! Как интересно наблюдать за этими событиями с удобной южноамериканской трибуны! Болельщиков предостаточно: симпатии разделились между командами "Юнион Джек", "коричневыми" и "красными". Почти как в футболе, а вернее, на гладиаторской арене.
Именно тогда, в конце июня, на имя Григулевича поступило, возможно, самое главное послание в его жизни, серо-голубой квадратик бумаги с тайнописным посланием Центра: "Вы назначаетесь… Примите меры по налаживанию…"
* * *
После получения директивы из Москвы Иосиф спал по три-четыре часа в сутки. В Буэнос-Айресе надо было ударными темпами создать разведывательную сеть и диверсионную группу. Традиционный способ - с затяжными проверками на поручениях различной сложности - не годился. Резидентуру надо было ставить быстро, фактически на пустом месте.
В ИНО НКВД агентурно-контрольное дело по Аргентине - "Пшеничная" - было заведено в сентябре 1939 года. Началась Вторая мировая война, и руководство разведки решило отслеживать в оперативном плане все мало-мальски "важные" страны, в том числе в "южносельском" регионе. Первоначально в дело "Пшеничная" подшивали случайные материалы, "окрошку". Например, собирались сводки ТАСС об Аргентине с грифом "Не подлежат оглашению". В соседстве с ними находилось коллективное обращение к советским властям от крестьян-выходцев из Украины и Белоруссии. По их словам, они "устали от Аргентины" и просили разрешения переселиться на Сахалин или Камчатку: "Все мы - трудоспособные труженики сельского хозяйства, и расходы по переезду возьмем на себя". Трогательно звучало письмо изобретателя Макара Зязина, предложившего безвозмездно передать российскому пролетариату свое "секретное изобретение". "Американцам не продам ни за какие доллары, - писал он, - хотя жена по этому поводу страшно ругается, ей надоело жить в нищете". Нашло свое место в деле и сообщение Ассошиэйтед Пресс о том, что голливудский фильм "Аргентинские ночи" запрещен местными властями в связи с общественными протестами по поводу карикатуризированного изображения национальных обычаев: "Если верить фильму, то Аргентина является невероятно комичной банановой страной".
Извлечь что-то "оперативно полезное" из этих материалов, чтобы поддержать "Артура" на первых порах, было невозможно.
Неясность ситуации с Сикейросом (сообщения в газетах были противоречивыми) заставила Иосифа ускорить создание разведывательной "точки" в чилийской столице. Руководителем ее мог быть только один человек - Леопольдо Ареналь. В конце июня 1941 года он воспользовался помощью Марты Брунет и получил чилийскую визу в свой кубинский паспорт. К тому времени Ареналь уже успел познакомиться со всеми сотрудниками консульства, включая "генерального" - Аугусто Мильяна. Вся процедура оформления заняла не более получаса, по десять минут на каждый паспорт - Луиса, Пухоля и его, Леопольдо (новый оперативный псевдоним "Алекс" - для Центра и "Педро" для сети).
Иосиф в те дни лихорадочной активности утратил свою обычную благожелательную улыбку: груз ответственности был невыносимо тяжел. "Алекс" почувствовал это в ходе инструктажа. Ничего лишнего. Все продумано. Все разложено по полочкам. "Артур" вручил другу мандат, подписанный Кодовильей. В нем подтверждались полномочия "подателя сего" на ведение спецработы в Чили. Иосиф дал подробные наставления своему новоиспеченному "заму" по налаживанию аппарата в Чили, призвал с максимальной осторожностью подбирать людей, особенно для использования в диверсионной работе. Ни одного включения в сеть не проводить без его, "Артура", одобрения. Он говорил уверенно, даже с апломбом, словно всю жизнь занимался созданием резидентур в отдаленных регионах мира:
"О твоем приезде в Сантьяго знают. В Байрес приезжал Гало Гонсалес, его партийный псевдоним "Альберто". Я встречался с ним, посвятил в наши проблемы. Тебе окажут поддержку. Жду твоих сообщений о "Дедушке". Выясни, не стояли ли за его арестом американцы? Если он действительно выпутался из проблем, следом за тобой в Чили выедут Луис и Пухоль. Отправь их в Чильян, пусть помогают Давиду".
Иосиф обнял товарища:
"Не рискуй без нужды. Мы будем полезны Москве, пока остаемся на свободе…"
О своем решении создать разведывательный пункт в Чили Иосиф сообщил в Нью-Йорк. Резидент "Лука" переслал информацию в Центр без комментариев. "Артуру" виднее, что делать. Ответственность тоже его…
Начиная поиск материалов о деятельности резидента "Артура" в Южной Америке, я часто задавал себе вопрос: а были ли у него предшественники? Или для советской разведки Григулевич был "первооткрывателем" континента?
Предтечи у "Артура" были.
Во-первых, это легендарный "Рустико" - руководитель Южноамериканского бюро Коминтерна в 1930-1934 годах Абрам Яковлевич Хейфец (Август Гуральский). Он не имел прямого отношения к разведке, но сама специфика нелегальной работы предполагала использование изощренных приемов конспирации и тесную кооперацию с органами ВЧК-ГПУ. "Эль Вьехо", "Хуан де Дьос", "Арнольд", "Отто", "Хуберт" - это лишь некоторые псевдонимы, которые помогали ему сбивать со следа полицейских ищеек. Главной задачей "Рустико" на период командировки в страны Южной Америки было идейно-политическое "подравнивание" компартий континента под политические установки Москвы.
Даже в схематичном изложении биография Хейфеца полна таких разнообразных событий, что его без колебаний можно отнести к неискоренимой породе авантюристов и искателей приключений. Родился он в Риге в 1890 году в бедной еврейской семье. В четырнадцать лет стал членом Бунда. Был активным участником революционных событий 1905 года в Латвии. Неоднократно арестовывался, и однажды по решению военно-полевого суда был приговорен к смерти. В самый последний момент его помиловали как несовершеннолетнего. После другого ареста - в Киеве - Хейфец бежал в Швейцарию. Оттуда он был направлен Бундом на нелегальную работу в Лодзь. Снова арест, заключение, очередной побег. Октябрьская революция застала Абрама Хейфеца в Италии, откуда он поспешил вернуться в Россию.
Гражданскую войну Хейфец встретил на Украине. Участвовал в работе советов в Одессе и Киеве, арестовывался контрразведкой гетмана Скоропадского. В 1918 году вступил в подпольную большевистскую организацию Киева. В 1919 году был направлен на работу в ИККИ, и с 1920 по 1923 год находился в Германии, руководя подготовкой вооруженного восстания. Затем перебрался в Париж в качестве представителя ИККИ при компартии Франции. После ареста в 1926 году и полугодичной тюремной "отсидки" будущий эмиссар "Рустико" вернулся в Москву. За участие в троцкистско-зиновьевской оппозиции был исключен из партии XV съездом ВКП(б), но покаялся на страницах "Правды" - и был восстановлен в рядах.
С симпатией написал о нем в своей книге "Большой обман, проникновение Кремля в Ибероамерику" Эудосио Равинес. "Рустико" для него - "морской волк революции", великолепно владевший собой в любых сложных ситуациях. Именно он сыграл решающую роль в обращении в коммунистическую веру Луиса Карлоса Престеса, бразильского военного, руководившего дивизией повстанцев в 1925-1927 годах и известного под прозвищем "Рыцарь надежды". Южноамериканское бюро Коминтерна не имело постоянной базы и действовало как своего рода "летучая бригада", для которой не существовало препятствий при пересечении границ. Бюро предпочитало осуществлять свою деятельность с территории Аргентины и Уругвая, однако не исключались выезды в Бразилию, Чили, Перу, Боливию.
Усилия "Рустико" так и не были по достоинству оценены "Домом", то есть в Советской России. Пока он путешествовал по экзотическим южноамериканским странам, в ВКП(б) тоже проходила унификация, идейно-политическая, сталинская, кадровая! Независимо мыслящие, нестандартные партийцы "изымались из обращения". В конце августа 1936 года Хейфеца вновь исключили из партии, а чуть позже - в первые дни и недели "ежовщины" - без долгих проволочек осудили на восемь лет. Через два года он был амнистирован. Во время войны органы НКВД использовали Хейфеца в качестве пропагандиста в лагерях немецких военнопленных. В 1950 году он снова был арестован, на этот раз в рамках кампании борьбы против "космополитизма". Освободили его в 1954 году. Своей реабилитации "эмиссар Коминтерна" так и не добился. Ему поставили в вину то, что, будучи негласным сотрудником органов госбезопасности, он в 40-е годы "дезинформировал их, докладывая о принадлежности тех или иных лиц из государственного и партийного аппарата к иностранным шпионским организациям". Умер "Рустико" в 1960 году.
Еще одним предшественником "Артура" на континенте был "легальный" резидент НКВД в Уругвае Наум Маркович Белкин ("Кади"), о котором упоминалось на страницах, посвященных испанскому периоду Григулевича.
Резидент "Кади" был направлен в Южную Америку по распоряжению начальника разведки Артура Христиановича Артузова. Можно сказать, что у Белкина дела в Уругвае сложились не лучшим образом. Должность заведующего канцелярией посольства не давала никакой возможности вести разведработу. "Кади" объяснился с послом Александром Минкиным на повышенных тонах, разъяснил, что без паспорта, дипломатического прикрытия и своего рабочего кабинета ему, Белкину, будет трудно выполнить возложенные руководством в Москве задачи. Общий язык с послом найти удалось. Из канцелярии Белкина перевели в консульство. Это облегчило организацию конспиративных встреч, легендирование отлучек из полпредства.
На первых порах "Кади" подбирал полезные контакты из числа посетителей полпредства. Работа с ними требовала бдительности и проницательности, особого чутья на "двойничество". Провокаторы и агенты полиции неутомимо нащупывали "нелегальные связи" полпредства с местными коммунистическими организациями, Секретариатом южноамериканского бюро Коминтерна, латиноамериканским филиалом Красного Профинтерна (штаб-квартира которого находилась в Монтевидео). Болезненным вопросом для "Кади" была организация связи с Москвой. За все время его работы в Монтевидео туда ни разу не прибыли дипкурьеры, а постоянное телеграфное общение было невозможно из-за финансовых ограничений: выделенных денег хватало на 2-3 телеграммы в месяц. Переписку с "Домом" резидент вел через "оказии" - выезжавших в Советскую Россию сотрудников полпредства. Свои послания "Кади" маскировал под журналистские материалы, в которые тайнописью вписывал оперативный текст. Работе "Кади" в Уругвае сильно навредила серия скандалов вокруг "Южамторга", привлекшая внимание прессы и полиции к деятельности советских граждан в Южной Америке. Ключевой фигурой в одном из таких скандальных дел был кассир "Южамторга" в Монтевидео Абрам Каплан, о котором резидент писал в Центр с нескрываемым возмущением:
"Этот мошенник, выходец из Литвы, был принят на службу в 1928 году. Любитель выпить, кутила, лентяй - об этих пороках многие знали и предупреждали. Но тогдашний руководитель "Южамторга" в Уругвае повысил его в должности. В результате - ведение документов карандашом, подчистки, махинации. И вот - недостача в 120 тысяч песо!"
Разоблаченный Белкиным Каплан бежал в Бразилию и начал выдавать себя за правдолюбца, который пытается вывести "Южамторг" на чистую воду: дескать, за его фасадом скрывается "представительство Коминтерна". Уругвайский посол в Рио-де-Жанейро "по дружбе" сообщил одному из адвокатов "Южамторга", что обвинения Каплана произвели негативное впечатление на правящие круги многих латиноамериканских стран. И это понятно. В ходе арестов в Сан-Пауло полиция обнаружила у коммунистов крупные секретные счета в банках. Эти средства предназначались для закупки оружия и организации восстания в Бразилии. Полиция не исключала, что деньги поступили из России через "Южамторг".
"Кади" уделял немалое внимание изучению дел в колониях русских эмигрантов в Уругвае, Парагвае и Бразилии. Наибольшую помощь в этом оказал ему агент "Роке", 25 лет, который был совладельцем типографии и издательства "Пегасо". Его родители были революционерами. Они покинули Россию в 1915 году, отбыв ссылку в Тобольской губернии. "Роке" с благоговением относился ко всему, что имело отношение к Советскому Союзу. Ценным информатором обещал стать полковник Андрей Двигубский, который пришел в консульство в начале декабря 1934 года и предложил Белкину услуги по разоблачению антисоветской деятельности Лиги Обера и его представителя в Асунсьоне - Лонера.
Несмотря на эти и другие многообещающие разработки "Кади", руководство ИНО признало непродуктивным сохранение разведточки в Уругвае. В феврале 1935 года Белкин был отозван. В декабре этого же года уругвайское правительство под давлением Бразилии и Аргентины разорвало дипломатические отношения с Советским Союзом. В коммюнике утверждалось, что Москва через свое полпредство в Уругвае "инспирировала" коммунистическое восстание в Бразилии. В январе 1936 года была прекращена деятельность "Южамторга", большая часть сотрудников которого уже находилась на пути к родным берегам…
* * *
По уникальному совпадению обстоятельств "Артуру" пришлось совмещать в странах Южной Америки две ипостаси: резидента советской разведки и фактического эмиссара Коминтерна. Этим наслоением функций, которое создалось не по вине Григулевича, его будут потом упрекать контролеры и кураторы Центра, "позабыв" о том, что инструкции, полученные им в июне 1941 года, подталкивали его к работе именно в этом направлении. Кстати сказать, эти инструкции до начала 1945 года не были отменены.