* * *
В Варшаве, на пути во Францию, Григулевич впервые соприкоснулся с деятельностью Международной организации помощи революционерам (МОПР). На явочной квартире ему были вручены контактные адреса, деньги на поездку и паспорт с "железной" французской визой. В начале октября 1933 года Иосиф приехал в Париж и, не теряя времени, отправился на встречу с представителем польской компартии во Франции 3. Модзалевским, который взял новичка под опеку. Польская коммунистическая эмиграция в этой стране была хорошо организована, получала немалую финансовую поддержку от компартии Франции и использовала ее "позиции" в государственных и иных учреждениях для устройства своих людей.
Модзалевский помог Иосифу поступить в Высшую школу социальных наук Сорбонны и ввел в польскую редколлегию журнала МОПР. Довольно часто Григулевич выступал на митингах солидарности с народами, находящимися "под пятой фашистских диктатур". Представляли его как жертву фашистского террора в Литве и Польше, что казалось Иосифу некоторым преувеличением. Модзалевский поставил перед ним задачу: "Приобретай опыт международной политической работы, чтобы в будущем тебе можно было давать более серьезные партийные поручения". Вдохновленный этой перспективой, Иосиф колесил по французской столице и ее пролетарским предместьям, совершенствуя свое ораторское мастерство. Он был самым молодым участником кампании за политическую амнистию в Польше и странах-лимитрофах и потому всегда выступал первым. "Тяжелая артиллерия" - секретарь ЦК КПФ Жак Дюкло, писатель-пацифист Анри Барбюс, друг Маркса Шарль Раппопорт выступали последними, "на бис", как вспоминал потом Григулевич.
Особенно насыщен событиями был для Иосифа 1934 год. Фашизм захватывал в Европе все новые позиции, на что Коминтерн отвечал стратегией "народных фронтов". Благодаря журналу Иосиф быстро усвоил специфику работы в МОПР, что доказал на практике. Из группы молодых литовских эмигрантов-пролетариев он создал боевитую мопровскую ячейку, члены которой с наилучшей стороны проявили себя в акциях за освобождение Г. Димитрова. Особенно напряженными были июльские дни, когда реакционные силы, возглавляемые де ла Рокка, попытались захватить палату депутатов французского парламента. "Трудящиеся стали грудью на защиту республиканского строя, - вспоминал Григулевич. - Была объявлена всеобщая забастовка и демонстрация на площади Республики. Манифестация была запрещена властями. Несмотря на это, рабочие вышли на улицы. Произошли столкновения с полицией и фашистами. В этих схватках участвовал и я".
Глава IV.
РЯДОВОЙ КОМИНТЕРНА "МИГЕЛЬ"
В некоторых статьях о Григулевиче утверждается, что в свою первую командировку в Аргентину он выехал по заданию НКВД. Но это не так. Решение о направлении Иосифа в Буэнос-Айрес было принято в августе 1934-го по предложению представителя Коминтерна во Франции Эдуарда Терека. В подкладке пиджака Григулевич вез письмо Модзалевского к аргентинским товарищам, в котором сообщалось, что "предъявитель сего" командируется Коминтерном для включения в оргработу по линии МОПР.
Иосиф был на вершине счастья от проявленного к нему доверия, возможности повидаться с отцом и познакомиться с неведомым континентом, о котором он почти ничего не знал, если не считать одной-двух популярных книжек о кровавых злодеяниях конквистадоров. Во французском порту Шербур Григулевич сел на пароход, который после двухнедельного плавания вошел в оживленно-неутомимый порт Буэнос-Айреса. Один из тех, кто встречал Иосифа, напишет через много лет: "На палубе, чуть в стороне от пассажиров, крепко держался за поручни молодой человек лет двадцати, стройный, со смуглым лицом, темной волнистой шевелюрой и живым взглядом. Он пристально всматривался в толпу встречающих. Наконец еле заметная улыбка промелькнула на его губах: Иосиф узнал отца (как же он постарел после почти десятилетней разлуки!) и, конечно же, его спутника. Это был Франсиско Муньос Диас, член ЦК компартии Аргентины, с которым Григулевичу доводилось встречаться в Париже по мопровским делам! Объятия, рукопожатия, радостные восклицания. Иосиф пока еще не знает испанского языка, и отец помогает ему как переводчик".
Несколько недель Иосиф провел у отца в селении Ла-Кларита провинции Энтре-Риос, постепенно привыкая к новой стране. Комнатка "рядового посланца Коминтерна" находилась в задней части довольно жалкой кооперативной аптеки, в которой заправлял Ромуальд Григулевич, зарабатывая скромные песо. Законченного фармацевтического образования у сеньора Румальдо, как его называли местные жители, не было, поэтому приходилось сидеть в провинции, подальше от инспекторских проверок министерства здравоохранения. Так что утверждения о том, что будто Иосиф был сыном богатого владельца аптек в аргентинской столице (вариант: сахарных плантаций на Кубе), - не более чем легенда. Сеньор Румальдо в роскоши не купался, как, впрочем, подавляющее большинство обитателей Ла-Клариты. Через несколько лет сыну придется самым серьезным образом обеспокоиться материальным устройством отца.
Иосиф начал брать уроки испанского языка у учителя начальной школы, активно общался с местными жителями, среди которых было много еврейских переселенцев из Восточной и Юго-Восточной Европы, решивших посвятить себя продуктивному аграрному труду. "Столицей" еврейских сельскохозяйственных поселений в Аргентине являлся Мо-исесвиль, основанный в конце XIX столетия, а непререкаемым авторитетом - Альберто Герчунофф, видный журналист, один из организаторов аргентинского Еврейского общества. Коренные жители называли переселенцев "гаучос худиос" - еврейские гаучо, и это немало потешало Иосифа. Он слушал радио, ходил на железнодорожную станцию, расположенную неподалеку от аптеки, чтобы купить солидную многостраничную "Насьон". На взгляд Иосифа, газета была слишком консервативной, даже реакционной, но других в это захолустье не завозили.
Спасали положение разрозненные номера газет - "Критика", "Дефенса популар", "Мартильо", которые посылал с сочувствующим КПА проводником Муньос Диас. Иосиф зачитывал их до дыр, переводя статьи - слово за словом - с помощью затрепанного испанско-польского словаря. Благодаря "Критике" он впервые познакомился с публицистикой Эктора Агости, Эрнесто Гидисе, Рауля Гонсалеса Туньона, Паулино Гонсалеса Альберди, Эмилио Тройсе, Аугусто Бунхе. Изредка ему встречалось имя Рикардо Велеса, журналиста и кинокритика из "Кинематографического общества "Сине-арт"". С некоторыми из этих людей Григулевичу придется сойтись довольно близко. Но пока что он даже не подозревает о неожиданных жизненных поворотах, уготованных ему судьбой, понятия не имеет о существовании Иностранного отдела НКВД. До назначения Григулевича нелегальным резидентом в Буэнос-Айресе должно пройти семь очень нелегких для него лет…
Врожденный талант Иосифа к языкам помог ему "взять испанский" за считаные недели, и вскоре он вовсю общался с простодушными земледельцами на пыльных тропинках Ла-Клариты. Обаятельный молодой брюнет понравился жителям селения, и кое-кто из почтенных отцов семейств, у которых были дочери на выданье, стал ходить вокруг Румальдо, исподволь выясняя намерения его сына в плане остепенения и поиска брачных уз. Черноокие красотки дружно дефилировали мимо подслеповатых аптечных окон. "Берегись, Юзик, - посмеивался отец, - тут девки - огонь, мигом окрутят!" И очень кстати из Буэнос-Айреса на адрес аптеки пришла открытка, из содержания которой Иосиф понял: его акклиматизация в стране, по мнению ЦК компартии Аргентины, завершилась.
Прошло несколько месяцев, и на подпольной конференции в городе Росарио Иосиф Григулевич был избран в исполком МОПР Аргентины и членом редколлегии нелегального журнала "Красная помощь". Ему дали партийный псевдоним "Мигель".
"Он был необыкновенным человеком, - написал о нем "Бланко", один из соратников Григулевича. - Я познакомился с Иосифом более 50 лет назад, и половину этого срока был связан с ним активной совместной работой. Впервые я увидел его летом 1936 года. Тогда я работал секретарем районного комитета компартии в провинции Энтре-Риос и поэтому участвовал в собрании делегатов от комячеек провинциальных городов. Как обычно, мы пригласили на собрание "курирующего" члена ЦК, но он приехал не один. Вместе с ним был молодой человек, сильный акцент которого нисколько не умалял остроты его высказываний. Иосиф приехал на пару дней навестить отца, и региональное руководство МОПР попросило его выступить по вопросу усиления помощи политзаключенным. Он был великолепным трибуном, умел "заводить" людей! В этом я убеждался потом не раз. Его тезисы были неотразимы. "Все мы рано или поздно попадем в тюремные застенки, - сказал он. - Поэтому помогите сегодня тем, кто уже там. Завтра непременно помогут вам. Считайте, что это ваше обязательное тюремное страхование". Перспективу он нарисовал перед нами нерадостную, но проблеск надежды - в беде не оставят! - словно подстегнул товарищей. В тот вечер жертвовали как никогда щедро…"
"Одной из форм работы "Красной помощи" в Аргентине, - написал в автобиографических заметках Григулевич, - были так называемые национальные патронаты, которые создавались из эмигрантов разных национальностей. Патронаты шефствовали над тюрьмами своих стран. Например, патронаты, в которые входили выходцы из Польши, шефствовали над тюрьмами Варшавы, Лодзи, Белостока и т. д. Был патронат и над Лукишками, в который входили эмигранты из Виленщины. В исполкоме МОПР я руководил работой патронатов всех национальностей, в том числе и литовских, которых было несколько на территории Аргентины".
Несколько месяцев Иосиф обретался в Росарио, налаживая мопровскую работу. Этот речной порт, расположенный в 320 километрах к северу от Буэнос-Айреса, называли "аргентинским Чикаго". Всемогущие храмы его - мясная и зерновая биржи. Индустриальное развитие города шло по нарастающей, и КПА уделяла особое внимание разъяснительной работе в пролетарских районах, конкурируя в этом с анархистами и социалистами. Росарио все стремительнее утрачивал провинциальную простоту, все активнее "перерабатывал" крестьян, приходивших в город на заработки, и иммигрантов, среди которых преобладали итальянцы. Григулевич охотно погружался в среду портовых рабочих, сознательно внося в агитационную работу личную основу. По вечерам его можно было увидеть в дружеской компании простодушных парней в кепках и беретах в каком-нибудь захудалом ресторанчике на берегу Параны: непритязательная паррилья, несколько бутылок пива "кильмес", корзинка с золотистыми пшеничными булочками. "Под пиво или бокал "тинто" текущие лозунги Коминтерна усваиваются куда лучше", - шутил Григулевич в кругу местных партийцев.
Завязанные им в Росарио дружеские связи пригодятся через семь лет при "постановке" в Буэнос-Айресе лаборатории по производству зажигательных бомб для осуществления диверсий на судах, перевозящих стратегические грузы в порты враждебных Советской России и западным союзникам стран - Германии, Испании и Португалии. Некоторые химические компоненты для снарядов будут поступать из малоприметной аптеки в пригороде Росарио. Молодая женщина с тонкими библейскими чертами лица совершит десятки поездок в аргентинскую столицу, прижимая к себе невзрачную хозяйственную сумку с начинкой для "зажигалок".
* * *
Ветеран КПА Фанни Эдельман в своих мемуарах "Знамена, горение, товарищи" подробно рассказала об опасностях, которые подстерегали коммунистических активистов, о репрессивном режиме генерала Хусто. Он унаследовал от своего предшественника Урибуру осадное положение и военный суд, а также "Сексьон эспесиаль", политическую охранку, созданную с помощью советников из гестапо и итальянской "ОВРА". Хусто не отказался от применения пыток в тюрьмах и отправки арестантов из левых партий в "адскую тюрьму" ледяной Ушуайи.
Беспощадно применялся Закон 4144 о высылке "нежелательных" иностранцев, занимавшихся общественно-политической деятельностью. Их нередко выдавали фашистским режимам. Помощь властям в проведении репрессий оказывал "Гражданский легион Аргентины", в который входили представители реакционных кругов олигархии. Их печатным органом была профашистская, откровенно антисемитская газета "Эль Памперо". Правительство генерала Хусто не препятствовало формированию в стране групп нацистской и фашистской тенденции. Именно тогда был организован "Альянс националистической молодежи", главарем которого являлся Патрисио Келли. "Альянс" использовался в качестве карательного отряда для подавления рабочих выступлений и в ряде случаев нес прямую ответственность за убийства коммунистов.
Национальная избирательная хунта Аргентины систематически отказывала компартии в регистрации и не признавала законность "стихийных" бюллетеней в пользу ее кандидатов. В марте 1935 года накануне выборов в парламент было принято очередное решение подобного характера. В коммюнике избирательной хунты было подчеркнуто, что компартия представляет чуждые национальным интересам Аргентины силы, "деструктивные и радикально-подрывные в своей основе", подчиняющиеся "иностранному правительству", главным инструментом которого на международной арене является Третий коммунистический интернационал. В коммюнике было подчеркнуто, что Верховный суд страны признал оправданным лишение "подрывных элементов" избирательных прав, как и применение к ним "адекватных мер воздействия" для защиты интересов граждан и государства.
В тюрьмах томились тысячи заключенных, и активистам "Красной помощи" работы хватало. В одной из бесед Ф. Эдельман рассказала мне, что Иосифа Григулевича хорошо знали в партийных кругах и ценили как надежного товарища, энергичного организатора, предприимчивого "сборщика" денежных средств на нужды политзаключенных. Культ знаний был его характерной чертой. Иосиф посещал различные партийные курсы, настойчиво занимался самообразованием, не жалея своих скудных средств на покупку серьезных книг и свободного времени - на библиотеки. По словам Эдельман, Иосиф был своим человеком в самых разных партийных "кабинетах", если можно таковыми назвать конспиративные квартиры КПА (или, как их называли для маскировки, "технические бюро"). К этому времени относится первая встреча Григулевича с Викторио Кодовилья. У влиятельных партийцев сформировалось положительное впечатление о "Мигеле": "Парень - перспективный, с твердыми убеждениями, не гнушается черновой комрабо-ты". Особенно теплые отношения сложились у Иосифа с Армандо Кантони, будущим секретарем райкома Буэнос-Айреса. Эта дружба пройдет проверку огнем в Испании.
Можно с уверенностью сказать, что "Мигель" безболезненно вошел в работу КПА. Далеко не все посланцы Коминтерна "приходились ко двору" в латиноамериканских компартиях. Бывали случаи, когда "местные товарищи" под благовидным предлогом отделывались от тех, кто, проявляя излишнее рвение, вмешивался в проблемы, далекие от их компетенции. По оценке ветерана чилийской компартии В. Тейтельбойма, "миссия агента Коминтерна состояла в корректировке политической ориентации, проведении определенной линии, новой организационной схемы и обеспечении спартанской дисциплины. В данном случае (в Коминтерне. - Н. Н.) исходили из посылки, что коммунистические партии все еще находятся в детском возрасте и потому нуждаются в опекунах и инструкторах, чтобы избежать "плохого поведения" и отклонения от ортодоксальности. Несмотря на все глубинные различия, эти концепции и методы в чем-то походили на практику Универсальной католической церкви, хотя ее философия была иной". По мнению Тейтельбойма, "без агентов Интернационала можно было вполне обойтись".
Григулевич обладал ограниченными полномочиями и на "директивные функции" в КПА не претендовал. О степени доверия к нему говорит тот факт, что руководство партии планировало направить Григулевича в Бразилию для организации побега известных активистов Карлоса Престеса и Родольфо Гиольди из тюрьмы на острове Фернандо Норонха, в которой они оказались после оглушительного провала авантюры Коминтерна с осуществлением революционного восстания в этой стране. Поездка Иосифа не состоялась из-за затяжки с оформлением "липовых" документов, но главным образом из-за гибели в Бразилии напарника Григулевича, который выехал туда первым и был выдан провокатором.
Нет сомнения, что Григулевич мог бы искренне повторить вслед за Эдельман: "Я храню о "Красной помощи" самые теплые воспоминания". Эта организация "отражала самые прекрасные чувства, свойственные человеческому существу: солидарность - нежность между народами", - как весьма точно назвала ее никарагуанская поэтесса Джиоконда Белли. Тяжелые для трудового народа тридцатые годы продемонстрировали в то же время впечатляющий размах солидарности с политическими и профсоюзными заключенными и их семьями… С большой любовью вспоминаю о пожертвованиях небогатых кустарей и рабочих - русских, поляков, болгар, югославов, итальянцев и испанцев, которые прибыли в нашу страну, спасаясь от преследований. Они вступали в ряды "Помощи", несмотря на угрозу применения против них положений зловещего Закона 4144 о проживании иностранцев".
Григулевич написал в автобиографических заметках, что в "первый период" пребывания в Аргентине совмещал революционную и трудовую деятельность. Он был продавцом радиоаппаратов, страховым агентом, электриком, журналистом. Почти невозможно отыскать те старые издания марксистского толка, в которых печатался молодой Иосиф. В "эмеротеки" - отделы периодических изданий в библиотеках - их не посылали, потому что левая пресса была под запретом. Однако один из таких журналов мне удалось откопать в букинистическом магазине "Уемуль" на авениде Санта-Фе в Буэнос-Айресе. Его статья называлась "О социальных координатах танго". Она клеймила поклонников этого музыкально-танцевального жанра как безнадежно "мелкобуржуазных элементов".
По мнению автора, танго - это продукт нестабильного мироощущения мелкой буржуазии, музыка стенаний, жалоб, декадентства и страха перед жизнью. Ее нельзя назвать народной, и тем более - пролетарской. Все дело в специфике мелкой буржуазии, подвижной социальной группы, отдельные члены которой, разорившись, пролетаризируются, растворяются в рабочей массе, передавая ей свои пороки, слабости и извращенные вкусы. Отсюда в текстах танго так часто возникают мотивы криминального дна, публичных домов и падших женщин, сумрачных городских окраин, где вместо закона властвуют кинжал и револьвер. Да, в капиталистической Европе эта музыка приветствуется, но только потому, что декадентское разложение старого континента достигло апогея, как было объявлено философом Шпенглером. Танго - это импотенция, фатализм, отсутствие воли и тяга к самоубийству.