Среди искренних был и я. Я любил и люблю ее сегодня за то, что она стала частью моей журналистской судьбы, за то, что она – Джуна, со всеми ее этическими и эстетическими провалами, провидческими взлетами, гениальностью женщины-матери и женщины-человека, ее коммуникабельностью и феноменальностью от природы и от мудрого житейского опыта, ее мужским лидерством и женской слабостью, сплетнями и легендами вокруг ее имени, тошнотворными эпизодами необузданного буйства, смирением и кротостью в минуты обычной человеческой усталости. За слезы, которые я видел на ее глазах…
Ее не берут годы, бессонные ночи, истощение плоти бесконтактным целительным массажем. Она умела опережать события, "бодалась" с будущим, взывала к своим чудесам, не соглашаясь ни на какие компромиссы.
Гордость этой женщины не знает предела. Ни унижения, ни преклонения, ни просьбы. Только отдача, только от себя.
– Твой дом всегда открыт для друзей. Одним из них был Игорь Тальков, до сих пор не заживающая рана российской духовной жизни. Его смерть – загадка. Вспомни о нем.
– Я считала его истинным другом, и наши симпатии были взаимными. Он нравился мне и как мужчина, и как певец, и как красивый, сильный человек. Очень талантливый в поэзии, он был словно русский рыцарь. В нем сидел дух воина, борца за справедливость. Жаль только, что о нем, так же как и о Высоцком, мы заговорили в полную силу после смерти.
Да, я любила его, как сестра. Но опекала, как мать. Естественно, я хорошо знала и маму его Олечку, и брата Володю, и жену Татьяну. Игорь помогал мне в музыке, в эстрадном имидже. Учил меня, как держаться на сцене, какие делать движения. Я делила с ним его душевные заботы. Нас связывали духовные узы. Мы вместе боролись за правду в искусстве, в жизни.
Знала я и женщин, любивших Игоря. Как жаль, что не смогли вовремя понять его, не смогли сберечь. Да, мы выросли на песнях Шульженко, Зыкиной, Ободзинского, Мигули, Пугачевой… Но только он был настоящим символом русскости, распахнутой, открытой, точно степь, русской души.
Мне кажется, что я всегда ощущала трагизм его натуры, его судьбы. За одним столом мы сидели, когда он писал последний свой стих "На троне восседает зверь". Ты ведь знаешь, что вытворяла советская власть с теми, кто шел хоть в чем-то против нее. А Игорь нутром чуял, что нужны перемены, и не боялся об этом петь для тысяч людей.
Когда он мне сказал, что едет в Ленинград, я уезжала в Финляндию и попросила его поехать в Ленинград позже, вместе со мной. Я будто бы что-то чувствовала. А потом все думала: если бы мы были вместе, я заслонила бы его от той смертельной пули или погибла бы вместе с ним.
– Помню, как летом 1988 года ты вернулась из Италии радостная, возбужденная: ведь ты общалась с Папой Римским. Как это происходило?
– Как ни странно, но с Папой Римским я смогла встретиться не сразу после его приглашения. Дважды меня настигали папские курьеры, и, наконец, когда в Ватикане собрался всемирный конгресс религиозной элиты, наше свидание состоялось. Как бы предчувствуя его, я написала картину "Мария Магдалина" в подарок Папе. Еще в соборе Святого Петра Папа увидел меня и приветливо помахал рукой. Когда я подходила к площади, разразился страшный ливень. Я испугалась, что встреча сорвется, и взмолилась: "Боже, останови поток воды". И что бы ты думал, на мгновение ливень прекратился, и, не испортив полотна, я подошла к условленному месту.
Беседа была недолгой, тем не менее, Кароль Войтыла поинтересовался моей родословной и очень активно реагировал, когда я сказала, что я ассирийка и что в моих жилах течет и кубанская кровь. Несколько раз он спрашивал о судьбе древнейшего народа на земле, о том, сколько ассирийцев в Советском Союзе и как им живется.
Папа долго рассматривал мои руки. По-видимому, ему рассказали, что именно руками я исцеляю людские недуги. Спросил о моем образовании и, когда узнал, что я медик, удовлетворенно кивнул.
В знак нашей встречи и благословения я получила от Папы Римского несколько священных книг, церковную атрибутику и, что, быть может, самое памятное – шесть фотографий, запечатлевших нашу встречу. Снимки были сделаны папским фотографом. Кроме того, Папа вручил мне специальную буллу.
Мое общение с Папой продолжалось и позже, но уже через ватиканских посланников.
– Трепетала перед Папой Римским?
– Нет, не трепетала. Потому что до этой встречи несколько лет я общалась с Патриархом Московским и всея Руси Пименом, который мне по-отечески помогал, поддерживал, наставлял. Я виделась с ним и в его резиденции в Чистом переулке, бывала в кафедральном Елоховском соборе. Особенно памятны мне встречи в его монашеской келье в минуты откровенных бесед.
– Любопытно, как патриарх относился к тому, что ты занимаешься нетрадиционной медициной?
– Конечно, мы говорили на эту тему. Он сказал, что Иисус Христос тоже лечил руками, и священник при обряде крещения, накладывая на головы детей ладонь, как бы снимает болезни и словом, молитвой просит у Господа здоровья своей пастве.
Пимен объяснил мне сущность священных обрядов, говорил о традиции, канонах, церковных таинствах. От него я услышала: святой Георгий, покровитель Москвы, был ассирийцем. Кстати, патриарх Алексий II благословил мою академию "Джуна".
– Владимир Солоухин, знаменитый наш писатель (пусть земля ему будет пухом), друживший с Патриархом, вспоминал о соленых грибках в трапезной. А тебя чем угощал хозяин особняка в Чистом переулке?
– Он всегда спрашивал, голодна ли я. И мне приносили какую-нибудь скромную пищу: то суп-лапшу, то картошечку, то блины.
Однажды принесли бутерброды с красной икрой, а я не ем красную икру. Потому что, когда ее ешь, появляется ощущение, будто лакомишься живым существом. Ни разу в жизни я не дотрагивалась до красной икры. Что делать? Патриарха обижать нельзя: что он подумает, если гость откажется от его угощения дефицитным в те времена деликатесом. И я начала откусывать от бутерброда и медленно жевать. С великим трудом сдерживала себя, не кривилась, и последний кусочек доедала едва ли не со слезами на глазах и с комом в горле. Но, слава богу, Патриарх, кажется, ничего не заметил.
– Но ведь ты встречалась и с Президентом России, а в Кремле, как известно, кормят не гречневой кашей и пельменями?
– Да, я присутствовала на двух инаугурациях Президента России и на приемах бывала, но обходилось без зернистой икры.
Кстати, Святейший содействовал в одном очень важном для меня событии, когда решалась судьба первой серьезной публикации обо мне в журнале "Огонек".
О звонке из "Поднебесья"
…Давно-давно, эдак году в восьмидесятом, к нам в редакцию "Огонька" привели уже тогда легендарную, фантастической привлекательности черноглазую амазонку. "Джуна, Джуна, загадочная женщина" – ползло по редакционным кабинетам и этажам. Зал заседаний не мог вместить всех, кто хотел увидеть провидицу. Чего только о ней не говорили в то время: видит насквозь, засвечивает фотопленку, вылечивает от болезней, спасла Аркадия Райкина (принесли на носилках, ушел сам), помогла Ираклию Андроникову, предсказывает, экспериментирует… И самое, пожалуй, тайное, шепотом: "Пользует Брежнева, Ильич-то того, сдает". До сих пор не ясно, благодаря ли Джуне тянул до последнего немощный кремлевский старец? Сама она уходит от ответов на эти вопросы, но я знаю, что в то позднебрежневское время случилась любопытная история.
Журналист Сергей Власов написал о Давиташвили большую статью. О нелегкой судьбе, о мытарствах, о том, как она помогает больным и сирым, о неприятии учеными ее методов воздействия на организм. Это была первая публикация о появившейся в Москве чудотворице из Тбилиси.
"Огонек" выходит по субботам. Крохотная лимитированная часть двухмиллионного тиража на особой финской бумаге печаталась первой и немедленно доставлялась в секретариат ЦК КПСС, чьим органом "Огонек" и был.
В утренние часы пятницы, когда начали набирать обороты ротационные машины, в кабинете Анатолия Софронова раздался телефонный звонок. Трубку подняла секретарша Таня.
– Софронова, – потребовал суровый голос.
– Он будет позднее, – прочирикала секретарша.
– Позовите дежурного редактора.
Через три секунды заместитель главного Владимир Николаев был у аппарата.
– Что же это… вашу мать, вы себе позволяете?! Немедленно снимите материал.
Николаев узнал голос главного идеолога партии Суслова и похолодел. Что делать? Остановить тираж? Такого не бывало! Где же Софронов? И тогда ведущему номера пришла в голову самая банальная и самая спасительная мысль: надо искать не главного и не того, кто был выше звонившего, надо немедленно найти Джуну. И Джуну нашли. Сообщили ей о звонке из Кремля. "Ждите", – бросила она. В томительном ожидании прошло десять-пятнадцать минут. Замглавного "примерз" к телефону-вертушке. Зазвонит ли?
И всесильный аппарат с гербом над диском зазвонил:
– Можете печатать.
И все. Одышечный тяжелый голос так же внезапно оборвался. Дежурный узнал Самого-самого.
Такова легенда. "Огонек" же, опоздав с ротацией на 8 часов, вышел в свет. О Джуне Давиташвили узнали страна и мир. А при чем здесь патриарх Московский и всея Руси Пимен? Он стал звеном в телефонной цепочке поиска в воскресный день Генерального секретаря.
– Джуна, но все-таки в общественном сознании ты – экстрасенс, ясновидящая, но не ученый…
– Пресса, формирующая общественное мнение, зачастую падка на поверхностные сенсации. Чудо, мистика – это интересно. А наука скучна. Конечно, я в первую очередь ученый, исследователь, практикующий врач. А с точки зрения биоэнергетики… как тебе сказать? Все люди умеют в той или иной степени, скажем, петь, но таких, как Лемешев, Шаляпин, единицы. Так и тут.
– Меня нередко спрашивают: правда, что Джуна излечивает? Есть люди, которые сомневаются в твоих способностях.
– Ты знаешь, чего я всегда ждала от журналистов? Понимания и участия. Именно участия. Я надеялась, что кто-то из них придет ко мне, проследит от начала до конца хотя бы один курс лечения пациента. И такие журналисты нашлись, Лев Колодный, например. А публичные выступления мало что давали. И я поняла: все ожидали от меня чуда. Немедленного. Думаю, их удовлетворило бы, если бы из моих пальцев посыпались искры или под моим взглядом сдвинулись кирпичи. Но моя работа – кропотливый, тяжелый, каждодневный труд. Подчас малозаметный для глаз.
– К сожалению, так устроен человек. Все хотят немедленной сыворотки от рака, гарантированных пилюль от зачатия, вакцины от СПИДа. Но ведь ты и впрямь творишь чудеса. Один наш известнейший художник, не склонный к розыгрышам, рассказывал мне, как однажды разозлился на какого-то папарацци, а ты одним только направленным движением руки засветила пленку в "Никоне"! Говорят, репортер кричал на всю фотолабораторию: "Этого не может быть!"
Недавно промелькнуло сообщение, что ты изобрела прибор, сдерживающий рост раковой опухоли. И когда, наконец, в поликлиниках страны появится твой знаменитый аппарат "Джуна"?
– Последний патент, полученный мною, зафиксировал изобретение онкологической иглы. Положительный эффект достигается за счет совокупности биологических излучений. Что касается прибора "Джуна", за патент которого когда-то американцы предлагали мне миллионы долларов, то пока функционируют и помогают людям около десяти экземпляров. Еще пятьдесят требуют окончательной апробации. Замечу, что корпус аппарата производила знаменитая немецкая фирма "Сименс", а изготовление "внутренней начинки" спонсировал хороший человек Владимир Иванович Бочаров. А ты хочешь, чтобы биокорректор "Джуна" стоял в каждой поликлинике! У нас в стране, к сожалению, долго запрягают. Дорогое время проходит в ожидании.
1987–2010
Я и сегодня часто бываю в квартире Джуны на Арбате, в академии ее имени. И поныне сюда не зарастает народная тропа. К Джуне – человеку исцеляющему – приезжают больные со всей страны. Ведь она и впрямь постигла тайны исцеления многих недугов. Позади гонения, непризнание и надругательства тех, кто держал ее в веригах и одновременно молил о помощи. В самые трудные моменты Джуна повторяла завет отца: "Терпи". И терпела, не держа зла. Сколько же жизни в Джуне? Столько, сколько жизней спасли ее руки, мозг и воля.
Мне кажется, что наиболее точно о Джуне сказала Белла Ахмадулина: "Джуна есть привет нам от Бога, и мы не вполне можем это понять, но тем не менее мы можем вполне этому довериться".
Глава 24. Телеинтервью в Париже "со старой дамой" Ольгой Голицыной
"Ненавижу тех, кто погубил Россию".
В мае 1990 года мы со съемочной группой были командированы Российской телерадиокомпанией (РТР) во Францию для подготовки серии телевизионных передач "Парижские диалоги". Одну из передач решили посвятить старейшей русской эмигрантке, живущей в Париже, княгине Ольге Дмитриевне Голицыной.
Она родилась в 1893 году в семейной усадьбе в Подольске. Жила в Санкт-Петербурге. Выехав из России после революции, побывала во многих странах мира и осела во Франции. Скончалась в Париже в июне 1994 в возрасте 101 года. Великая династия Голицыных началась более 500 лет назад. Потомки Великого князя Литовского Гедимина, Голицыны стали в России самым известным дворянским родом.
…Ольга Голицына приняла нашу группу в своей просторной квартире в центре Парижа. Нас встретила довольно энергичная, экспансивная стройная дама, элегантно одетая – в юбке чуть ниже колена – по парижской моде, что нас, советских журналистов, поразило. Ведь ей было уже 97 лет. Шокировало и то, что княгиня попросила называть ее просто Ольгой. А еще странной показалась ее русская речь: с одной стороны, идеально правильная, а с другой – все-таки получужая и местами не совсем понятная. Мне как ведущему телепередачи пришлись по душе ее раскованность, искренность, активно-наступательная позиция. Голицына сидела в старинном кресле, положив ногу на ногу, время от времени пригубляла из бокала густое красное вино и говорила, говорила… А пленка все крутилась и крутилась… История представала перед нами…
– …Мерзавец Ленин на фальшивые деньги, привезенные из Германии, организовал в России революцию. На это его подбили немцы, понимая, что другим способом они Россию не уничтожат, не победят… Ленин продал свою Родину, такую богатую, знатную, чудную Родину. Этот негодяй продал ее. При этом не забудьте сказать, что я была свидетелем того, что творилось тогда в Петрограде. Благодаря этим фальшивым деньгам были открыты все водочные лавки, и солдаты напивались "до чертиков". Никогда не забуду: на Дворцовой площади лежали сотни мертвых замерзших солдат с бутылками в руках. Повторяю: я видела все это своими глазами…
– Вы точно помните: солдаты были мертвы, и их было так много?
– Да, они не шевелились, а повсюду валялись бутылки.
– Ужасно!
– Эти слова я говорю уже семьдесят лет и никогда не забуду те дни, все, что видела.
– Давайте вернемся из далекого и жестокого прошлого в сегодняшний день. Вы живете в Париже, на улице Виктора Гюго, в этом замечательном доме, в роскошной квартире. Как живется вам сегодня?
– Хочу уточнить. В этом доме я поселилась еще до войны. Но в 40-м пришли немцы и всех жильцов выгнали на улицу, а вещи выбросили. Восемь дней мои вещи лежали на улице, но до них никто не дотронулся, люди боялись подходить к ним из-за немцев. Я сняла другую квартиру. А позже сюда вернулся мой сын, который рано и глупо женился, завел ребенка. Поэтому я тоже вернулась сюда, в этот дом, чтобы жить по соседству. Но сын развелся, женился еще раз и уехал. А я осталась в этом доме.
– Сколько же у вас внуков и правнуков?
– Много. Четырнадцать или пятнадцать… И есть уже праправнуки. В прошлом году нас, Голицыных, собралось в этой квартире тридцать девять человек.
– Надеюсь, сделали общий снимок? Я вижу у вас в квартире много фотографий.
– Да, много. Вот на этой фотографии я и моя дочь. Париж, 47-й год. А здесь я совсем маленькая с двумя замечательными розами в волосах.
– Какой на вас странный головной убор…
– Это раньше такие украшения на голову надевали. А на этой фотографии я в берете… А здесь мой знакомый итальянский художник, он хотел меня рисовать… А этот красивый мальчик – один из моих правнуков.
– Это лицо мне знакомо… Не портрет ли это итальянского наследника короля?
– Да, это Умберто… А здесь мой муж Борис Александрович Голицын. Царство ему Небесное… Он эмигрировал во Францию после прихода к власти большевиков. Умер в Каннах в 1947 году. Было ему 67 лет. Похоронили его на семейном участке кладбища Пасси, здесь, в центре. Рядом могилы Дебюсси, Эдуарда Манэ и членов семьи Романовых.
– Я вижу, что в вашей большой семье сохраняется память о предках, русская культура, традиции…
– Я бы хотела, чтобы мои внуки и правнуки говорили по-русски. К сожалению, с правнуками это уже сложно.
– Не могу не отметить, что вы замечательно говорите на родном языке.
– Вы слишком добры. Но я чувствую, что многие слова забываю. Я понимаю, что надо больше общаться с русскими, чтобы не забыть язык. Ведь я так давно уехала из России. Уезжала через Сибирь, через Японию, объехала весь мир и только в 20-м году приехала в Париж. С тех пор здесь и живу.
– Я слышал, вы недавно посещали Россию, побывали в Петербурге и Москве?
– Да, я была там два года назад. И снова еду с моей внучкой Катрин, которая говорит на четырех языках: немецком, английском, польском и, конечно, русском.
– Какова цель вашего нового визита на родину?
– Я хочу помочь Катрин понять Россию. Ведь она так мечтала поехать туда.
– Мне рассказывали, что вы добрый, щедрый человек, часто участвуете в благотворительных акциях.
– Да, по возможности стараюсь помочь нуждающимся.
– В России сейчас сложное время, переломное. Спасибо, что помогаете своей родине… Я знаю, что вы написали книгу…
– Да-да, но, к сожалению, у меня ни одной нет. А кто вам сказал о ней?
– У меня для вас сюрприз. Я нашел вашу книгу и хочу вам ее преподнести. Но почему она продается в церкви?
– Русская церковь здесь очень нуждается. Чтобы помочь ей, я написала этот роман и его тираж отдала в храм на продажу. В романе показана история одной семьи.
– Это ваша единственная книга?
– Да, мне всегда хотелось о чем-то написать, и даже американцы напечатали обо мне статью как о романистке.
– Давайте вернемся к России. Во время революции семнадцатого года вы были взрослым человеком, а, значит, многое помните…