Все мессереры – трагические личности
– Анеля Алексеевна, когда ваша великая племянница Майя Плисецкая приезжает в Москву, вы видитесь?
– Да. Недавно мы общались. Мне приятно и то, что она очень дружна с Борей – сейчас они вместе ставят на сцене Большого театра балет "Конек-Горбунок" – и, конечно же, с Беллой. Хочу заметить, что все Мессереры талантливые, интересные и в чем-то трагические личности. Отец Майи, Михаил Плисецкий, был советским послом на Шпицбергене, и первые жизненные впечатления у девочки связаны с суровой северной природой. Когда он вернулся, его арестовали. Детей – Майю и Алика – Асаф и я взяли к себе на воспитание. Точнее, так: Алик остался в нашей семье, а Майя – у Суламифи Мессерер, талантливой балерины. Вскоре Майю определили в балетную школу Большого театра. А потом она выросла в прославленную советскую балерину. Мне, конечно, приятно общаться с племянницей. Когда она приезжает в Москву и приходит к нам, то никогда не забывает о подарках.
– О Суламифи Мессерер в конце семидесятых трубили на весь мир. То, что она, будучи на гастролях в Японии, осталась в чужой стране, было шоком для Кремля, для Комитета Государственной Безопасности. Вы, конечно же, переживали, волновались за близкого человека?
– Конечно, волновалась. Но с той поры много воды утекло.
– Как, впрочем, и с тех давних лет, когда вы, расставшись с ремеслом актрисы еще немого кино, неожиданно стали художницей. Вы так запросто открывали в себе талант за талантом? При вашей-то внешности и блестящей карьере мужа можно было пребывать в домашних тепличных условиях, воспитывать ребенка.
– Я ушла из кино, разочаровавшись в некоторых фильмах, где снималась. И не растерялась, а за полтора года, почувствовав в себе дарование, освоила профессию художника по костюмам. Я написала огромное количество работ для театра, кино, эстрады, а позднее и цирка.
– Я слышал, что именно вы как художник создали образы великих клоунов Юрия Никулина и Олега Попова. Мне об этом рассказывал Игорь Кио.
– Не хочу преувеличивать. Но знаменитая кепка и штаны Олега Попова появились при мне, а с Юрием Владимировичем мы вместе проработали двадцать пять лет. Я участвовала в создании большинства цирковых представлений, побывала с гастролями во многих странах мира.
Жизнь и творчество Анели Судакевич вызывает восхищение. Все, с кем мне приходилось разговаривать об актрисе и художнице, выражали свои чувства только в превосходной степени. И все отмечали неизменно одно, но такое редкостное нынче качество – чувство вкуса, художественного и человеческого такта.
"Анеля Судакевич – светлое пятно в моей жизни"
Из разговора с Юрием Никулиным незадолго до его кончины:
– Все встречи с ней были радостными, она была всегда неотразимо женственна, умна, талантлива. Она облагораживала цирк. Она во многом создала мой имидж: посоветовала подкладывать животик, нашла костюм мышиного цвета, канотье, ботинки, смешные калоши.
"Дорогая Анель, где вы, кто с вами?"
И впрямь в эту редкостной красоты женщину влюблялись художники, спешившие оставить для потомков незабываемый образ. Одну из комнат квартиры Анели Алексеевны, которую, правда, сейчас занимают ее правнучки, я бы назвал "фонвизинской". Прославленный живописец Артур Фонвизин создал целую галерею портретов любимой им модели. Судакевич рисовали Тышлер, Фальк, Гончаров, Трузе – всех не перечислишь. Как только ни называли кумира далеких двадцатых: "Звезда русского Голливуда", "Покоряющая красотой", "Женщина-миф".
В рабочем столе Анели Алексеевны десятки лет хранились обращенные к ней письма великого режиссера Всеволода Илларионовича Пудовкина. Эти письма рисуют добрый, яркий и оригинальный образ талантливого художника. Моя собеседница долго не решалась опубликовать эти письма. В минуты сомнений полагала предать их забвению. Но потом поняла, что не права: надо спешить, пока живо еще то поколение, которое посещало премьеры фильмов Пудовкина. Влюбленный в красавицу Анель режиссер писал ей из Москвы, Ленинграда, Одессы, Кисловодска, Гамбурга, Берлина, Улан-Батора. Не все даты адресат могла восстановить: под некоторыми письмами нет чисел и даже места их отправки. Здесь важно иное – внутреннее художническое единство, сближавшее их независимо от времени переписки.
– Эти письма я начала получать еще двадцатилетней девушкой, а сейчас завершаю свой земной путь. О, как же много получила я от жизни, как богата она была впечатлениями и встречами, начиная с той поры, на которую пришлась моя молодость! Ведь мне тогда казалось, что я живу в "эпоху великого поиска", когда новым становилось все: театр, живопись, литература, и, конечно же, мой любимый кинематограф.
Я приехала в Москву четырнадцатилетней провинциалкой в 1921 году, а через шесть лет, в кокошнике и сарафане уже смотрела со всех афишных тумб на шумную Москву! Окончание десятилетки, поступление на драматические курсы под руководством Ю. А. Завадского и сразу после этого – головокружительная, хоть и краткая карьера киноактрисы. И впрямь, как много впечатлений за короткий срок. Школа тетра Завадского находилась на Собачьей площадке в районе Арбата, в прелестном готическом особняке с обитым деревом залом, окруженным хорами с деревянной балюстрадой. В этом зале уже шли спектакли, в которых блистали своими первыми ролями Марецкая, Мордвинов, Алексеева, Успенская… Нам, вновь поступившим студентам, вменялась в обязанность любая работа, так как денег на обслуживающий персонал не было. Отказ от нее был бы сочтен за нестудийный поступок.
…Как рассказывала мне за чашкой чая в небольшой кухоньке Анель Алексеевна, в перевернувший ее судьбу вечер ей пришлось продавать программки. На спектакль пришли кинорежиссеры Борис Барнет и Федор Оцеп, но она не обратила на них никакого внимания. Куплена программка, сказано несколько любезных слов – и только. Но именно в тот вечер она получила приглашение на съемочную пробу к Барнету, снимавшему фильм "Мисс Менд". Он снял Анель в малюсеньком эпизоде в роли машинистки. А затем последовала проба у Юрия Желябужского и главная роль в его фильме "Победа женщины". Фильм имел огромный успех. Он вскоре закрепился участием Судакевич в фильмах "Поцелуй Мери", "Земля в плену", "Торговцы славой", "Два-Бульди-два", "Дом на Трубной". А через… двадцать лет Анель Алексеевна снялась у самого Эйзенштейна – во второй серии "Ивана Грозного".
Встреча с Пудовкиным произошла, когда он делал фильм "Потомок Чингисхана". Эпизод с Судакевич снимался в Москве. Отъездом творческой группы к провинциальной натуре и была вызвана начавшаяся тогда и длившаяся несколько лет ее переписка с Пудовкиным.
– Наступала эра звукового кино. Но профессиональной актрисой я так и не стала, настоящего таланта у меня не было, я знаю.
– Но как же так, Анель Алексеевна, ведь вы снимались у самых известных режиссеров своего времени. Значит, они чувствовали в вас актерские способности. Иначе зачем им было давать вам роли. Не за красивые же глазки!
– (Улыбается). Конечно, не секрет, что все режиссеры подыскивают на роли красивых, выразительных актрис. И я бы сказала так: я и впрямь возможно "попалась" на том, что была красивой, юной девушкой. Но внутри я чувствовала: актерство не мое призвание.
Мои сомнения находили постоянный отклик в замечательных письмах ко мне Всеволода Илларионовича Пудовкина. Благодарю судьбу за дружбу с таким замечательным человеком и художником. Он старался меня подбодрить, заставить поверить в свои силы.
В нашей переписке с ним видна безмятежная творческая "игра", характеризующая наши отношения – над бытом, над личной жизнью, которая шла своим чередом. Хотя этот момент тоже его волновал, потому что в письмах были регулярные вопросы: "Где Вы?", "Кто с Вами?" В 1929 году я вышла замуж за А. М. Мессерера и прожила с ним одиннадцать счастливых лет, а рождение в 1933 году сына – Бориса Мессерера – было концом моей работы в кино.
"Я делала знамена для фронта"
Но жизнь Судакевич безмятежной назвать нельзя. Ее близкие в тридцать седьмом попали под молот репрессий.
– Многие годы я прожила под колпаком, – говорит Анеля Алексеевна. – И только в последние десять лет наверстываю то, что не успела, получаю ответы на вопросы, на которые раньше никто не мог ответить.
Когда я спросил собеседницу, где работала она в годы войны, то услышал поразительный ответ.
– Я делала знамена для фронта. Вручную. По красному полю шел герб Советского Союза, гербы пятнадцати республик, и я вырисовывала пастой, золотом все наши символы. Получались очень красивые знамена. Заказывали их в огромном количестве. Из моей мастерской знамена сразу же отправляли на фронт. Я получала за это зарплату. И еще делала костюмы для наших артистов, выезжавших на фронт с концертами: для Руслановой, Шульженко и многих других.
Под самый занавес актерской карьеры Анеля Судакевич успела красиво "покинуть сцену": режиссер Элем Климов позвал ее сняться в образе хозяйки светского салона в фильме "Агония" о Григории Распутине. Судакевич сыграла небольшую роль так естественно, будто бы всю жизнь была на вершине богатства и власти. Впрочем, так оно и есть: в свои девяносто два года эта уникальная женщина-миф своим неувядаемым "даром красоты" (как сказала Белла Ахмадулина), щедростью души и сердца властвует над всеми, кто прикасается к ее прекрасной судьбе.
– Я смерти не боюсь… Я зову ее. Я устала жить. Старость хуже смерти, ибо невыносимо унижение и невыносимо подчиняться природе.
Октябрь 1998
Глава 31. Вещие сны Нонны Мордюковой
"Я буду долго-долго молодая".
По результатам опроса одного из институтов общественного мнения России Нонна Мордюкова вошла в список десяти самых великих актрис XX века. Вот эти имена: Мэрилин Монро, Грета Гарбо, Марлен Дитрих, Элизабет Тейлор, Мадонна, Софи Лорен, Катрин Денев, Одри Хепберн, Мэри Пикфорд, Нонна Мордюкова.
Это интервью с актрисой Нонной Мордюковой нуждается в предисловии. Дело в том, что Нонна Викторовна не дает интервью. Или дает их крайне редко. Не хочет, не любит светской болтовни, нет времени… Журналисты с ней мучаются. Она не дает своего телефона и адреса, как может, уклоняется от встреч и предложений или, в лучшем случае, просит отложить разговор на потом. Вот почему откровения знаменитой актрисы в газетах и журналах встречаются весьма редко. А жаль. Жизнь и творчество Нонны Мордюковой – богаты, насыщенны и в чем-то драматичны. Чего стоит тот факт, что великая российская актриса целых… 18 лет не снималась в кино. Это трагедия для актера, художника, талант которого ржавеет на колосниках, за сценой, без режиссера и без юпитеров.
Мне повезло. В одном театре происходило торжество, на которое пришло довольно много именитых деятелей искусства, политики и бизнеса. Нонну Викторовну попросили выступить в официальной части, и сделала она это так блестяще, что сидевшие и на сцене, и в зале не могли сдержать аплодисментов, взрывов неподдельного смеха. Мордюкова настолько проявила свою естественность и самобытность, что все присутствовавшие приняли это без столь свойственной творческим людям ревности. Актриса вспоминала о своей молодости, учебе во ВГИКе, босоножках, которые первокурсницы носили чуть ли не по очереди, о недоедании и недосыпе… А потом перешла к нашему времени и так же убедительно и раскованно стала рассуждать о "новых русских", об их расторопности и нередко бескорыстном меценатстве. И хотя высокопарность, быть может, была не совсем кстати, Мордюкова ни разу не сфальшивила. "Как-то Константин Боровой мне предложил: "Хочешь, познакомлю тебя с хорошим банкиром?" Я говорю: "Зачем? Денег у меня нет, о чем я буду с ним разговаривать?" Было это несколько лет тому назад. И мы тогда мало что понимали в этих делах. Конечно, я и сегодня не понимаю, что такое банк, но знаю, что люди там, деловые эти круги, как белки в колесе крутятся, чего уж там говорить… У них свое мастерство, свои думы – думушки и, наверное, свои трудности. Но, несмотря ни на что, хочется верить и надеяться, что самые честные из них, может быть, наладят нашу жизнь…".
Кому-то в зале могло показаться, что Нонна Викторовна подыгрывает хозяевам торжественного приема, благотворителям, ведь эти, как она сказала, честные банкиры только что вручили ей и двум другим актерам чек на пожизненную пенсию. Как думала, так и говорила. Да, она была благодарна частным лицам, ибо государство не может сегодня даже артистам уровня Нонны Мордюковой или Михаила Ульянова предоставить необходимые жизненные условия.
После речей и церемонии был банкет в огромном фойе театра. Мне повезло еще раз – я оказался за столом по соседству с Нонной Викторовной. Казалось, ничто не мешало поговорить с ней о жизни и о театре. К моей радости, актриса согласилась ответить на два вопроса. "Хорошо, – подумал я, – лиха беда начало", – и пошел в наступление. Я не предвидел, что в таком мимолетном общении сполна проявится великая актриса нашего времени: мудрая, откровенная, искренняя, натуральная, понимающая…
– Актеры – народ полуночный: спектакль, съемки, ресторан ВТО или Дома кино… В котором часу вы приклоняете уставшую головушку, Нонна Викторовна?
– В полпервого я уже сплю. Просыпаюсь в половине десятого.
– Привычка?
– Да. Если что надо, в шесть утра я не встану ни за что. У меня голова, приросшая к подушке. А в полдесятого – нормально.
– Вы тревожно спите, сны видите?
– Да, и сны вижу, и просыпаюсь среди ночи. Иногда даже боюсь, чего это я проснулась? Но через 15–20 минут снова засыпаю.
– А свои сны помните? Сбывались ли? Расскажите о каком-нибудь вещем сне. Самом-самом…
– Самый? Ну вот такой… Мне восемь лет. И вот вижу, будто бы пришли к нам в село какие-то ряженые и говорят не на русском языке. И пришли они из-за холма. Такие нерусские, ничего не пойму, о чем говорят. И на всех зеленые накидки. Проснулась – и к маме: рассказываю, что привиделось. А она в ответ: ох, не войну ли ты, доченька, увидела? И точно, через несколько дней началась война. Как же это я нерусских увидела, они и вправду на немецком говорили. Все в какие-то бубны били и снова ушли за бугор. Отступили. Не вещий ли это сон? Как в руку – война.
– Помню, как после войны, годах в пятидесятых, я увидел вас в фильме "Молодая гвардия" в роли Ульяны Громовой. И хотя прошло уже, кажется, с того времени много лет, но смотрю на вас – и вы такая же молодая и красивая.
– Ну вот вам еще один будто бы сон. Но это взаправду было. Мама моя так любила смотреть, когда я собиралась на танцы и косу заплетала, платьишко примеряла. Лежит себе на кровати и советы дает: так положи коску, эдак. Бочком ко мне встань, личиком повернись. И вдруг говорит: "Ты будешь долго-долго молодая". А я думаю: "Я буду долго молодая? Почему? Что это мама придумывает". – "Да, Нонночка, ты похожа на тетю Дусю Крикунову, родню нашу, а дожила она до 83 лет – и ни одной на лице морщинки. И лоб точно мраморный". А мамина сестра тетя Эля будто добавляла: "Нонка така худенька есть, и худенька будет". Разговор этот – будто сон вещий. Посмотри, на моем лице нет ни жиринки, и никогда не было ничего лишнего. И лицо треугольничком. Это наследственное. В последнем номере журнала "Семь дней", хоть я его и недолюбливаю, мы четверо сняты, четыре сестры. И хотя мы все разного возраста, но выглядим – будто бы одного…
– Нонна Викторовна, за окном ночь, кругом все веселятся, можно задать неожиданный вопрос? Скажите, вас волнуют нынче мужчины?
– Пока еще в моем организме запрета не наступило. И я волнение ощущаю. Только, знаешь, все должно быть не торопясь. Сначала ду-хов-ное, потом – поступок какой-то, фразочка заманчивая, и кстати, в точку. А ты уже задумываешься, и начинает в тебе просыпаться чувство. И вот я вывела такое правило, что у женщины всегда есть желание влюбляться. Почему, не знаю, но так думаю.
– Было ли так в жизни?
– Было. На съемках "Мамы". С одним мужчиной у нас шла как бы игра. Фразы, знаешь ли, подковырки. Мы понимали, конечно, что с разных полюсов, и вот как-то выпили после съемки, и я сказала ему только одну фразу: "Не затевай…"
– Почему?
– Так решила. Это действительно было бы смешно, и я отрезала: "Не затевай…" А утром вижу, он грустный, подошел и говорит: "Вы правы…" Хоть я и отрезала (куда это годится – на тридцатку моложе меня), но потом все равно хотела, чтобы он рядом сидел.
– Да, печальная история… Только мне кажется, вы не правы. Знаете расхожую истину: женщине столько лет, на сколько она выглядит.
– Ну, выгляжу, а паспорт?
– При чем здесь паспорт?! Разве чувства, любовь по паспорту сверяются?!
– Нет, нет, самолюбие выше.
– У Эдит Пиаф, как известно, муж был моложе ее как раз на эти самые тридцать лет.
– Но она была гениальна, зачем сравнивать?!
– Вы тоже гениальная – и актриса, и женщина… Ну да ладно. О первом-то своем любимом муже вспоминаете? Он тоже здесь…
– Штирлиц-то? Конечно, вспоминаю. Отношения с ним нормальные. Столько лет прошло, но любопытство к нему осталось. Долго не видишь и любопытствуешь. Ведь человека-то знаешь всего, вплоть до подагры…
– Жалости нет, что постарел?
– Нет, я сама его возраста, какая тут жалость. Наоборот, знаю, что он счастлив. И радуюсь за него. Такая у него награда от Бога – его дочка. Золотая! Они такие друзья. Сумасшедшие друзья. Я даже боюсь, что она заиграется и замуж не выйдет, настолько папу своего любит.
1999
Глава 32. Анастасия Цветаева: о религии, об искусстве, о сестре
"Когда человек молится, он начинает чувствовать свое бессмертие".
С Анастасией Ивановной Цветаевой я беседовал в Переделкине под Москвой в 1987 году. Несмотря на свой преклонный возраст (Анастасии Ивановне уже перевалило за девяносто), она была бодра, активна, памятлива. Ее размышления, суждения о своей судьбе, об искусстве, о религии, о прошлом и будущем изумляли свежестью, незашоренностью, здравостью и тактом. Анастасия Ивановна чуралась лишних встреч, интервью давала неохотно, я бы сказал, капризно. Бросила камешек и в мой огород, дескать, тратится драгоценное время, а во имя чего?
Провидчески мудрая, она оказалась права: за волнами перестроечной суеты я так и не успел опубликовать интервью. Прожила Анастасия Ивановна на этой земле почти век. Посылаю ей в Вечность мой земной поклон.