Генри Моргентау(1891-1967), потомок иммигрантов из Германии, сын банкира, сам видный финансист, особенно интересовавшийся аграрными делами (с 1922 года он издавал журнал "Америкэн агрикалчерист" - "Американский аграрий"), был инициатором создания фонда "Друзья Рузвельта" и внес в него пять тысяч долларов. Для Моргентау эта сумма была небольшой, но главное - он показал пример другим вкладчикам.
Столько же пожертвовал в фонд Уильям Вудин (1868- 1934), являвшийся с 1916 года президентом крупнейшей на восточном побережье США компании по производству товарных вагонов. Будучи членом Республиканской партии, Вудин в весьма пожилом возрасте поменял политическую ориентацию, став одним из страстных сторонников наиболее вероятного демократического кандидата. Оба основателя фонда сразу же после вступления Рузвельта на пост президента были вознаграждены, получив министерские посты.
За первыми дарителями вскоре последовали новые, и фонд "Друзья Рузвельта" рос довольно быстро, несмотря на кризис.
Благодаря полковнику Эдварду Хаусу, когда-то состоявшему советником президента Вильсона, были установлены связи с кругами прогрессистов на Западе, в частности в Калифорнии. Весьма полезным оказалось и знакомство с Корделлом Халлом. О нем следует сказать особо.
Корделл Халл (1871 - 1955) родился и провел почти полвека в южном штате Теннесси, получив специальность юриста в тамошнем Камберлендском университете. Вступив в Демократическую партию, он стал активно участвовать в политической деятельности. В 1893 году в возрасте двадцати двух лет он был избран в палату представителей штата, а с 1903-го являлся судьей. В 1907-1921 годах Халл был членом палаты представителей Конгресса США. Проиграв выборы 1920 года, он стал председателем исполнительного комитета Демократической партии, но занимал этот влиятельный пост недолго, так как в 1923-м вновь был избран в палату представителей. Вначале он специализировался на финансовых проблемах, участвуя в разработке законопроектов в этой области (в частности, был автором федерального закона о ставках заработной платы 1913 года). Постепенно у Халла усилился интерес к международным делам, который он постоянно развивал, общаясь с зарубежными деятелями. Он обогатил свой политический опыт, участвуя в предвыборной борьбе 1928 года в качестве кандидата в вице-президенты, но вместе с Элом Смитом это сражение проиграл. В 1931 году на дополнительных выборах после смерти сенатора Л. Тайсона Халл был избран в сенат США от своего родного штата.
Установление с Корделлом Халлом дружеских и деловых отношений было важно Рузвельту и потому, что этот новый партнер давал весьма компетентные советы по вопросам финансов и особенно мировой политики, и потому, что он был связующим звеном с южными демократами, которые традиционно составляли консервативное крыло партии и с которыми следовало поддерживать самые близкие отношения. Рузвельт нередко просто приходил в бешенство из-за жесткости и упорства Халла, но сдерживал себя и считался с этим человеком недюжинного ума, обладателем огромного опыта. Не случайно после избрания Рузвельта президентом США Халл занял пост государственного секретаря, то есть министра иностранных дел, и пробыл на нем дольше всех своих предшественников и преемников.
В марте 1931 года на Медисон-авеню в самом центре Нью-Йорка появилась штаб-квартира Рузвельта, которую почти не покидали Хоув и Фарли, а в июне сам он впервые выступил с докладом по общенациональным проблемам на конференции губернаторов штатов. Он говорил о необходимости понизить импортные пошлины, проводить осторожную политику прогрессивного налогового обложения, ввести страхование от болезни и безработицы, вообще добиться "лучшего баланса междудеревенской и городской жизнью".
Наблюдатели единодушно отмечали, что его позиции резко отличаются не только от гуверовских, но и от установок наиболее консервативно настроенных деятелей Демократической партии, признанным лидером которых считался Джон Рэскоб. Этот финансист и менеджер крупнейших корпораций (он был руководителем строительства Эмпайр-стейт-бил-динг - самого высокого в то время здания США, поддерживал тесные связи со знаменитой фирмой "Дженерал моторе" и химической империей Дюпонов, которые в конце концов слились в единый картель) являлся, как уже говорилось, председателем Национального комитета Демократической партии с 1928 по 1932 год, но реально выражал взгляды лишь части ее деятелей. Поддерживая Эла Смита, Рэскоб был страстным противником прогрессистских инноваций, провозглашаемых Рузвельтом.
Предвыборная кампания. "Мозговой трест"
Рузвельт объявил о своем вступлении в предвыборную борьбу 22 января 1932 года в письме секретарю комитета Демократической партии штата Северная Дакота в связи с предстоявшими в этом штате 15 марта первичными выборами. В письме говорилось: "Если партийные лидеры партии в вашем штате пожелают, чтобы мое имя было представлено на будущих первичных выборах в штате как кандидата Демократической партии на пост президента, я охотно даю согласие, полностью осознавая честь, которая мне этим будет оказана. Долг каждого американца служить на публичной должности, если он будет призван на нее".
Через неделю после этого Франклин в Гайд-Парке отпраздновал свое пятидесятилетие в кругу родных и близких. Он был полон боевого задора и даже осмелился впервые в жизни написать стихотворение, художественно очень слабое, но интересное тем, что сочетало теплые чувства по отношению к трем дамам: матери, жене и… политике. Вот это стихотворение в оригинале и переводе:
Delegates from many states
Favor local candidates.
But there always will be one
Place where I'm the favorite son.
Did my Eleanor relate
All the sad and awful fate
Of the miserable lives
Lived by politicians' wives?
...
Делегаты многих штатов
Любят местных кандидатов.
Ну а мне тот штат милей,
Где дом матери моей.
Ах, моя Элеонор!
Ты со мной, но где укор,
Что моя душа порой
Вся в политике одной?
Основная мысль первого крупного предвыборного выступления Рузвельта на ежегодной конференции губернаторов, которая на этот раз происходила в столице страны 24-25 февраля 1932 года, состояла в том, что государство должно защищать простого человека, находящегося в основании социальной пирамиды, от катастрофы, для чего правительственным органам следует осуществить "лучшее планирование нашей социальной и экономической жизни", а средствами для этого являются страхование граждан на случаи болезни, безработицы, усовершенствованная налоговая система, пониженные экспортно-импортные пошлины, рациональное использование земельных богатств и даже плановое перераспределение населения по регионам.
Таким образом, Рузвельт, вопреки всем канонам, существовавшим и у республиканцев, и у значительной части демократов, энергично высказался за прямое и активное вмешательство государства в хозяйственную и социальную жизнь. Государство, по его мнению, не должно ограничиваться ролью "ночного сторожа", который, согласно представлениям классического либерализма, имеет минимальные обязательства - охраняет граждан от насилия, воровства, мошенничества, обеспечивает исполнение договоров, заключенных частными лицами и их объединениями. Рузвельт и его единомышленники отвергали старую прогрессистскую мечту о создании идеального общества мелких производителей. Они полагали, что необходимы глубокие структурные реформы по инициативе государства, которое должно исходить из современной реальности - существования корпоративного предпринимательства, но в то же время при сохранении мелкого и среднего производства и при удовлетворении первоочередных жизненных потребностей малоимущих слоев населения как в городе, так и в деревне.
Главным, зловещим фактором, определявшим весь характер президентской предвыборной кампании 1932 года, являлась Великая депрессия. В межпартийной борьбе экономические проблемы не просто переплетались, а были неразрывно связаны с политическими. Те, кто отвергал курс Герберта Гувера, естественно, исходили из того, что все беды, обрушившиеся на американский народ в 1929 году и еще не преодоленные, проистекали из его ошибок, нерешительности и просто недальновидности. Простому американцу было наплевать на то, что кризис носил мировой характер, что на европейские страны он обрушился ничуть не меньше, чем на Соединенные Штаты.
Такой ситуацией, естественно, воспользовались политики из Демократической партии. Подавляющее большинство их поддержало кандидатуру Франклина Рузвельта, который, по их мнению, на посту губернатора показал себя новатором, знатоком экономических проблем и смог в какой-то степени смягчить воздействие кризиса на низшие слои населения штата Нью-Йорк и прежде всего улучшить поначалу почти взрывную ситуацию в крупнейшем мегаполисе мира.
Он, однако, отлично понимал, что помимо ближайших советников остро нуждается в людях, имеющих академические знания и опыт, способных осуществлять долгосрочное планирование политики и намечать краткосрочные решения не на основании внутренних импульсов и догадок, а на базе серьезного анализа. Так стал формироваться "мозговой трест" Рузвельта (термин, придуманный Хоувом; вначале эта группа шутливо именовала себя "тайным советом"), первыми рекрутами которого стали уже известный нам Сэм Розенман и привлеченный им Раймонд Моли, 44-летний профессор-политолог Колумбийского университета. Рузвельт сразу очаровал Моли своей теплотой, активностью, а главное - идеями, которые были близки к тем, которые вынашивал он сам и которые, как он полагал, следовало развить в цельную систему.
Моли в свою очередь привлек в качестве консультантов своих коллег по Колумбийскому университету - авторитетного специалиста по аграрным проблемам Рексфорда Тагвелла и юриста Адольфа Бёрли.
Бёрли был своего рода вундеркиндом - в 17 лет окончил Гарвардский университет, а в 21 год получил ученую степень. Незадолго до согласия работать консультантом Рузвельта он стал известен своей книгой о корпорациях, написанной в соавторстве с Гардинером Минсом, в которой доказывалось, что концентрация крупной промышленности и экономической власти в руках всё сужавшегося круга собственников - процесс естественный, неизбежный и благоприятный для хозяйственного развития, однако он должен сочетаться с сохранением в экономике среднего класса и даже преобладанием его в отраслях, связанных с обслуживанием населения, а регулировать этот процесс должно правительство.
Что же касается Тагвелла, то он, принимая концепцию Бёрли применительно к промышленности, стремился в то же время найти научные решения преодоления катастрофического падения цен на сельскохозяйственные продукты, наблюдавшегося в последние годы. Резкой критике экономической политики правительства Гувера он посвятил одну из своих книг. Автор полагал, что элементы хозяйственного планирования, практиковавшиеся во время Первой мировой войны, были успешными, и в условиях кризиса выступал за проведение такого эксперимента в сельском хозяйстве, в частности за введение контроля над ценами и объемом производства. В 1927 году он два месяца провел в СССР, изучая советскую аграрную политику (это было время так называемого нового нэпа, когда власти сделали наибольшие уступки частным крестьянским хозяйствам). Наблюдения привели Тагвелла к выводу о возможности использовать советский "аграрный инструментарий" в американских условиях. Он, однако, решительно отказался от этой идеи, когда в Советском Союзе началась сталинская "сплошная коллективизация и ликвидация кулачества как класса". Тем не менее он оставался наиболее левым из ученых - консультантов Рузвельта.
Может показаться удивительным, что члены "мозгового треста" в основном оказались сотрудниками Колумбийского университета, что Рузвельт не обратился за помощью к ученым из других престижных учебных заведений, включая свою альма-матер - Гарвард. Объяснение здесь весьма прозаическое: члены "мозгового треста" должны были встречаться часто, буквально по тревожному сигналу, а у штаба Рузвельта просто не было денег на оплату командировок. К тому же не следует забывать, что гражданская авиация только появлялась, а поездки по железной дороге требовали немало времени.
Оказавшиеся в окружении Франклина ученые удачно дополняли друг друга, и "мозговой трест" в целом работал хорошо, хотя, как любой живой организм, подчас давал сбои, приводившие к ошибочным решениям. Так или иначе, Рузвельту удалось собрать коллектив интеллектуалов, способных к творческому, неординарному мышлению, к динамической смене ориентиров, если они оказывались неудачными, преданных своему шефу и твердо верящих в его успех и высокую ценность для страны его политики.
Члены "мозгового треста" встречались регулярно. У них не было определенной повестки дня, они не читали докладов. Велся вроде бы непринужденный разговор о проблемах страны, к которому, разумеется, каждый из присутствовавших заранее готовился и представлял для обсуждения новые идеи. Такого рода коллективные усилия с тех пор получили название мозговых штурмов. Если члены "мозгового треста" считали себя недостаточно компетентными в каком-то вопросе, они приглашали экспертов, из которых буквально выдаивали конструктивные идеи. Рузвельт, не будучи высоколобым интеллектуалом, с удовольствием приходил на эти встречи, вел себя со специалистами на равных и упивался общением с ними.
* * *
Именно во время таких встреч, а затем и агитационной кампании появился термин new deal, что буквально на русский язык непереводимо. Хитрое слово deal имеет в английском языке множество значений: и большое, но неопределенное количество чего-нибудь, и торг, и переговоры, и тайное соглашение, благоприятное для обеих договаривающихся сторон; оно употребляется даже в карточной игре, означая право раздачи карт. По слухам, его применил к ситуации Моли, но скорее всего оно вошло в употребление спонтанно во время встреч советников.
Видно, немало потрудились сам Рузвельт и хитроумные члены его команды (таких мудрецов простые американцы из глубинки со смешанным чувством презрительного снисхождения и зависти называют яйцеголовыми), чтобы изобрести всеохватывающее название государственной политики будущего президента, которое бы ничего не говорило и в то же время было заманчивым, сулило светлое будущее.
Какую-то роль, видимо, сыграл и тот факт, что термин new deal напоминал слова дальнего родственника Франклина - 26-го президента США Теодора Рузвельта, о котором в разных слоях американского общества сохранилась добрая память. Тедди, как его фамильярно называли, любил говорить о своей политике как о square deal - термин также трудно переводится и означает, правда, весьма приблизительно, справедливую игру
Ретивые московские журналисты сразу же не мудрствуя лукаво перевели на русский язык выкованное "мозговым трестом" Рузвельта название как "Новый курс". Другие возможные переводы - "Новое дело", "Новые заботы" и т. п. - были сразу отброшены, так как звучали пренебрежительно по отношению к политике того лица, с которым Сталин намеревался иметь дело с целью установления между СССР и США нормальных межгосударственных отношений.
При всей неточности перевода он, как оказалось, верно отражал существо задуманных планов, в чем мы скоро убедимся. Вскоре к ключевому слову добавились дополнительные, и Рузвельт, выступая перед рабочими и фермерами, стал говорить о "новом курсе для забытого человека", сосредоточив, таким образом, внимание именно на привлечении симпатий простых американцев.
Не менее серьезной задачей было оттеснение в сторону других возможных кандидатов от Демократической партии. П. Реншоу с полным основанием замечает: "Позднейшее доминирование Рузвельта на американской и мировой арене способно прикрыть от нас тот факт, что его победа в 1932 году отнюдь не была неизбежной".
Хоув занялся долгой и нудной, но крайне необходимой работой - составлял и сопоставлял различные разноцветные картотеки: групп однопартийцев по штатам, которые поддерживали Рузвельта и выступали против него, местных должностных лиц - потенциальных делегатов партсъезда, их ориентации, наклонностей и возможных путей воздействия на них. Явно подсмеиваясь над своим самым верным помощником, Франклин выдал ему удостоверение, гласившее: "Луис Мак-Генри Хоув, генеральный козел [отпущения]".
Обижаться на шефа Луис был не в состоянии. Так будет и в следующие годы, когда Рузвельт просто отодвинул его на второй план, не дав ему государственного поста, и даже стал значительно реже обращаться к нему за помощью и советом. Правда, Хоув считался секретарем президента и жил в Белом доме, но его оттеснили другие, более нужные люди.
Луис Хоув скончался 18 апреля 1936 года в военно-морском госпитале в Бетесде, пригороде Вашингтона, оставаясь верным соратником Рузвельта. До самой смерти он надеялся на скорое выздоровление и на то, что ему еще удастся принять участие во второй президентской кампании. Правда, в его последние дни Рузвельт, так ни разу и не навестивший преданного помощника в госпитале, показал, насколько может быть неблагодарным. Когда Луис попросил сообщить ему прямой телефонный номер для связи с президентом, ему было отказано без объяснений. Конечно, это не могло быть сделано без санкции Рузвельта, который не только предпочитал общаться с более нужными теперь людьми, но и не хотел портить себе настроение видом умирающего многолетнего друга. С явным чувством облегчения Рузвельт писал одному из друзей: "…мы все чувствуем его потерю, но он не получал удовольствия от жизни в последний год".
Наиболее сильным соперником Рузвельта на предстоящем съезде Демократической партии считали Эла Смита. Правда, он не раз говорил, что не собирается баллотироваться в президенты в 1932 году, но при благоприятных обстоятельствах в любой момент мог изменить свое решение. Во всяком случае, когда перешедший в стан Рузвельта Э. Флинн, ранее близкий к Смиту, искренне ему в этом признался, тот обозвал его предателем и добавил: "Давай подождем и посмотрим, как ты предашь и Рузвельта". Вскоре Смит действительно объявил об участии в выборах.
Но он был не единственным возможным оппонентом Рузвельта. Консервативное крыло демократов, выступавшее в защиту традиционного сегрегированного и сельскохозяйственного Юга, против существенного вмешательства в мировую политику, в свою очередь искало приемлемую кандидатуру. Таковая была найдена в лице техасского политика Джона Гарнера, являвшегося в это время лидером демократов в палате представителей.