Третьего апреля 1941 года после жарких споров Рузвельт отдал распоряжение перевести три линкора, авианосец и четыре крейсера из Тихого океана в Атлантический для эскортирования караванов судов, начавших перевозку военной техники и других материалов в Великобританию. Вскоре американские войска были отправлены в Исландию. Рузвельт отдал приказ топить германские подводные лодки везде, где они будут обнаружены, даже если они не будут проявлять враждебные намерения.
Фактически США начали необъявленную войну. Рузвельт дал понять, что основное внимание его правительства вновь обращено на Атлантику и Европейский континент, а тихоокеанские проблемы, оставаясь важными, отходят на второй план. Эта оценка вроде бы подкреплялась согласием правительства Японии на переговоры с США. Правда, совершенно об ином свидетельствовал подписанный 13 апреля 1941 года в Москве договор о нейтралитете между Японией и СССР. Однако американский президент счел, что договор является лишь отвлекающим маневром и японцы всё же предпочтут агрессию в северном направлении, где их вооруженные силы надолго увязнут в военном столкновении с Советским Союзом, если не получат весомой помощи от Германии - своего главного союзника по Тройственному пакту, подписанному 27 сентября 1940 года.
Вскоре Соединенным Штатам пришлось сполна расплачиваться за этот просчет. Конечно, какая-то часть информации, поступавшей в Белый дом, трактовалась в духе, соответствующем предположениям и даже пожеланиям президента, и упреки в его адрес были отчасти заслуженными. Но в оправдание Рузвельта можно сказать, что в то время было еще крайне трудно определить действительные намерения Японии, а европейский и атлантический театры военных действий являлись главными в определении судеб мира.
С обоснованием новых мер президент выступил 27 мая 1941 года в очередной "беседе у камина". Было важно, чтобы его инициативы поддержали граждане США. Поэтому президент акцентировал внимание не на абстрактных принципах гуманности и демократии, а на "разумном эгоизме" - прямой заинтересованности американцев:
"Вся наша программа помощи демократическим странам основана на трезвом расчете - на заботе о нашей собственной безопасности и желании защитить тот цивилизованный мир, в котором мы хотели бы жить. Каждый доллар, который мы тратим, посылая военное снаряжение другим, помогает не допустить диктаторов в наше полушарие и тем самым выиграть время, чтобы произвести больше пушек, танков, самолетов и кораблей.
Мы совершенно не пытаемся скрыть, что, предоставляя помощь, преследуем свои интересы. Великобритании это известно, понимает это и нацистская Германия".
Рузвельт объявил, что поставки в Британию грузов, в которых она нуждается, - дело первостепенной важности для самих Соединенных Штатов.
Одновременно выступление содержало обращение к соседям: "Всем странам Американского континента - двадцати республикам и Канаде - я заявляю: Соединенные Штаты не просто декларируют цели общей обороны, но уже сегодня активно заняты их осуществлением". Далеко не всем в Латинской Америке нравились такого рода высказывания - в этих странах весьма активно действовала нацистская агентура, опиравшаяся главным образом на "фольксдойче" - этнических немцев, часть которых превратилась в подлинную "пятую колонну" нацистского рейха. Но не считаться с волеизъявлением могучего северного соседа власти этих стран не могли.
В конце беседы прозвучало главное:
"Мы подтверждаем свою неизменную веру в жизнеспособность нашей конституционной республики как оплота свободы, терпимости и приверженности слову Божьему!
Во исполнение этого, глубоко осознавая ответственность, которую я несу перед моими соотечественниками за будущее нашей страны, я сегодня объявил о введении на всей территории страны чрезвычайного положения и потребовал всемерного укрепления обороны с использованием всех возможностей".
Введение чрезвычайного положения означало, что президент считает войну неминуемой. По данным опросов, это выступление слушали по радио около шестидесяти пяти миллионов американцев. В следующие дни в Белый дом шел поток телеграмм с одобрением действий Рузвельта. Он начинал выигрывать внутреннюю битву - против изоляционизма.
* * *
Рузвельт внимательно следил за политикой СССР, за курсом Сталина. Он понимал, что между двумя тоталитарными режимами существует некое тайное соглашение, положения которого реализовывались в процессе раздела территории Польши, присоединения к СССР Литвы, Латвии и Эстонии, Бессарабии и Северной Буковины, советско-финской войны.
Предполагая, что союз Гитлера и Сталина может оказаться недолговечным, Рузвельт был осторожен в публичных оценках действий СССР, одновременно давая указания членам своей администрации демонстрировать, что США решительно не одобряют экспансионистскую политику. Но в меморандуме, адресованном Халлу, он предложил Госдепартаменту реагировать на каждый советский демарш против американских дипломатов и других лиц подобным же или еще более резким образом.
Случай представился почти сразу. В СССР был задержан американский врач, скрывший от таможенного досмотра часть своего багажа. Через несколько дней американские власти задержали в Панамском канале советское торговое судно под предлогом, что не все члены его команды имели должным образом оформленные свидетельства о состоянии здоровья. Вслед за этим в Москве якобы по техническим причинам перестал работать канал телефонной связи американского посольства с США, и дипломатам, чтобы позвонить, приходилось отправляться на Центральный телефаф. На этот раз по распоряжению Рузвельта аналогичные меры предприняты не были, но посольство СССР было предупреждено, что они последуют, если советские власти не изменят своего поведения. Соответствующие распоряжения, видимо, по указанию Сталина, были сделаны, и взаимоотношения несколько нормализовались.
В то же время в кругу американских дипломатов в Москве возникло подозрение, что кто-то в посольстве является советским шпионом, так как поступали сведения об утечке секретной информации. Спецслужбы обратились к Рузвельту с просьбой включить в состав посольства тайных агентов - разумеется, под видом дипломатов, - чтобы провести расследование. Президент не только дал согласие, но и потребовал, чтобы его держали в курсе дела.
Вскоре выяснилось, что несколько сотрудников посольства состояли в связи с русскими дамами легкого поведения, которые на самом деле являлись агентами Разведывательного управления Генштаба Красной армии, отлично владевшими английским языком, хотя и притворявшимися, что не понимают ни слова. Во время интимных вечеров дипломаты позволяли себе комментировать поступавшие в посольство инструкции и другие документы, а девицы всё тщательно запоминали. Виновные были отозваны на родину, а остальные строго предупреждены о необходимости повышенной бдительности. Рузвельт, поставленный в известность об этой некрасивой истории, распорядился, чтобы проштрафившихся наказали только в дисциплинарном порядке.
Этот инцидент показывает, что Рузвельт пошел на меры, которые ранее никогда не практиковались США - в посольство для слежки за его работниками были внедрены сотрудники Федерального бюро расследований (ФБР), ведавшего охраной внутренней безопасности страны. Для Рузвельта, демократа не только по партийной принадлежности, но и по убеждениям, это был крайний шаг, свидетельствовавший об оценке им международной ситуации как крайне опасной. Столь же чрезвычайные меры, по его мнению, необходимо было принимать и на родине. ФБР под руководством весьма энергичного и волевого директора Гувера стремилось прибрать к рукам как можно больше власти.
Эдгар Гувер (1895-1972) занимал пост директора ФБР на протяжении почти полувека, с 1924 года до самой смерти. Возглавив Бюро расследований (в 1935 году переименованное в ФБР) в 29 лет, он пережил на этом посту Великую депрессию, реформы Рузвельта, Вторую мировую войну, первые этапы холодной войны, войну в Корее, оставаясь одной из самых влиятельных фигур в США. Отмечая заслуги Гувера перед страной, многие политики обвиняли его в злоупотреблениях полномочиями. Неоднозначное отношение к Гуверу и необычайная продолжительность его пребывания в должности стали причиной того, что после него максимальный срок работы директоров ФБР был ограничен десятью годами.
Во время выхода из Великой депрессии, при проведении "Нового курса" Рузвельт не допускал расширения полномочий ФБР, директор которого неоднократно направлял ему доклады, требуя введения новых мер преследования внутренних врагов.
Однако с началом Второй мировой войны и приближением прямого вступления в нее Соединенных Штатов действительно необходимо было принять меры против "пятой колонны", которая не была столь мощной, как об этом сообщал Гувер, но реально существовала. Правда, гитлеровцам не удалось создать на территории США значительной подрывной сети - за военные годы удалось арестовать всего восемь германских агентов, готовивших акты саботажа.
Гувер получил указание посылать в Белый дом ежедневные рапорты о подрывных действиях, прежде всего со стороны нацистов и коммунистов. Исполнительный и жесткий чиновник воспринял его своеобразно - в рапортах президенту сосредоточил основное внимание именно на деятельности левых, за которыми теперь устанавливалось тщательное наблюдение. Он докладывал Рузвельту, что КПП буквально наводнен коммунистами. В их числе был назван даже Уолтер Рейтер - молодой профсоюзный активист, не только не являвшийся коммунистом, но и негативно относившийся и к Компартии, и к марксистской доктрине. Такого рода сведения оказывали определенное влияние на решения президента, хотя, зная убеждения Гувера и его характер, он доверял им не полностью.
Сходную информацию Рузвельт получил и о гениальном физике Альберте Эйнштейне. Гувер сообщал: "Благодаря своим радикальным взглядам профессор Эйнштейн не может считаться пригодным для использования в секретных работах, ибо кажется маловероятным, чтобы такого склада человек за столь короткое время стал вполне благонадежным американским гражданином". В данном случае Рузвельт доверился ФБР, и Эйнштейн, инициатор начала американских работ по созданию атомного оружия, к практической деятельности в этой области так и не был допущен.
Именно в такой обстановке двойной угрозы со стороны коммунистов и нацистов, значительно преувеличенной в докладах Гувера, 28 июня 1940 года Рузвельт подписал закон о регистрации иностранцев (его автором являлся конгрессмен от штата Вирджиния Говард Смит). Согласно этому акту 4,7 миллиона иностранцев старше четырнадцати лет, постоянно проживавших в США, подлежали регистрации со снятием отпечатков пальцев. На них не распространялось американское законодательство о свободе слова: каждому из них грозили штраф или тюремное заключение за устные или печатные заявления, которые могли бы нанести вред вооруженным силам США, при этом судам давалась возможность самой широкой трактовки таких заявлений.
Некоторые деятели, например упоминавшийся Норман Томас, призывали президента наложить вето на этот закон, а также воспрепятствовать другим шагам администрации, в частности призыву на военную службу в мирное время, утверждая, что эти меры ведут к превращению США в тоталитарное государство. Однако таким советам Рузвельт не последовал, а возражения против военной подготовки в ответном письме Томасу просто высмеял.
Разумеется, закон Смита не вел к установлению в США тоталитаризма, как утверждал не только Томас, но и некоторые другие деятели. Но он действительно ограничивал американские свободы, что сам Рузвельт признал в письме Томасу от 9 ноября 1940 года. К счастью, традиции свободы слова в США были настолько прочны, что до окончания Второй мировой войны состоялись только два судебных процесса, на которых были предъявлены обвинения по этому закону (в 1941 году перед судом предстали сторонники Троцкого, получившие в результате незначительные сроки заключения, а в 1944-м процесс по делу предполагаемых нацистов был прерван за отсутствием у суда доказательств их вины).
Правда, в июле 1942 года состоялся военный суд над несколькими германскими диверсантами, которые были высажены с подводной лодки во Флориде, затем отправились в Нью-Йорк и Чикаго, где и были схвачены следившими за ними агентами ФБР. Рузвельт внимательно наблюдал за ходом процесса, в результате которого обвиняемые были приговорены к длительным срокам заключения.
Сам Рузвельт рассматривал закон Смита как не столько карательный, сколько предупредительный механизм, что и реализовывалось в судебной практике.
* * *
В определенной степени с законом Смита и в целом с подозрительным отношением в США к иностранцам было связано нежелание Рузвельта жертвовать своими политическими интересами, популистскими амбициями в то время, когда резко обострилась проблема приема в США европейских евреев, которым угрожала гибель от рук нацистов.
Приемом иммигрантов из Европы занимались два органа - образованный в 1938 году при президенте совещательный комитет по делам политических беженцев и соответствующий отдел Государственного департамента. Если администрация президента занимала уклончивую позицию по отношению к "незаконному" допуску тех, кто, оказавшись в чрезвычайных обстоятельствах, стремился попасть в США, то Госдеп был в этом вопросе совершенно непреклонен.
Столкновение чиновников произошло во второй половине сентября 1940 года, когда в порт Норфолк (штат Вирджиния), являвшийся основной военно-морской базой США, вошел американский пассажирский пароход "Квэнза", на борту которого находились около двухсот евреев, бежавших из Германии в Португалию и теперь пытавшихся переправиться в Америку. Большинство из них смогло получить визы в Лиссабоне, но свыше восьмидесяти человек (в основном женщины с малолетними детьми) на свой страх и риск погрузились на корабль без виз.
Член совещательного комитета Патрик Малин отправился в Норфолк, чтобы оформить их прием - в данном случае президент явно проявил чувство сострадания. Однако руководитель отдела по делам беженцев Госдепа Брекенридж Лонг, известный своими консервативными убеждениями, потребовал полного соблюдения законности. За этим требованием явно скрывались антисемитские чувства. Лонг писал в своем дневнике: "Общий тип (пассажиров судна. - Г. Ч.) был точно таким, как те еврейские преступники, которые переполняют камеры в судах Нью-Йорка и которые никогда не станут хотя бы умеренно достойными американскими гражданами".
В результате усилий Малина, а также местных адвокатов Якоба и Салли Моркевиц в конце концов все остававшиеся на борту пассажиры "Квэнзы" получили разрешение остаться в Америке. Это, однако, был единичный случай.
Выше уже шла речь о двойственном отношении президента к этой сложной проблеме, в частности о размерах квоты на прием еврейских беженцев. Но тогда вопрос казался Рузвельту абстрактным, теперь же он оборачивался практической стороной, касающейся жизни и смерти даже не тысяч, а миллионов конкретных людей.
Президент, стремившийся продемонстрировать, что он чутко прислушивается к "гласу народа", по существу, пошел на поводу у деятелей, подобных Б. Лонгу, которые не только требовали от американских дипломатических служб за рубежом точного соблюдения формальностей, в частности в отношении квоты, но и сознательно затягивали решение вопроса о выдаче виз, действуя по принципу, известному еще древним римлянам: "Спеши медленно".
Британские и американские секретные службы доносили главам своих правительств, что в оккупированных странах Европы началось массовое уничтожение еврейского населения. Черчилль в августе 1941 года заявил, что германские войска в буквальном смысле слова уничтожают сотни тысяч людей: "Мы присутствуем при таком преступлении, которому нет даже названия". Однако задачи спасения конкретных людей отступали перед глобальными военно-политическими проблемами.
Летом 1942 года бывший польский дипломат Ян Карский, нелегально побывавший в Варшаве, собственными глазами видел, как постепенно, но неуклонно уничтожаются узники гетто. Оказавшись в США, он в июле 1943 года рассказал об этом Рузвельту, но услышал в ответ: "Дайте нам выиграть войну, и мы накажем всех виновных".
Рузвельт не предпринял никаких действий, чтобы путем расширения квоты дать убежище в США основной массе жертв нацизма. Правда, по его распоряжению был составлен список наиболее известных интеллектуалов и политических деятелей, включавший 567 фамилий. Но Госдепартамент, фактически саботируя указание президента, сократил список до сорока человек, которым и были предоставлены визы. А перевод Рузвельтом по просьбе кого-то из близких 240 долларов, чтобы покрыть расходы на перевоз в США детей одной-единственной семьи Клейн, в то время как миллионы женщин и детей были обречены на гибель в оккупированной Европе, и вовсе выглядел издевательством над несчастными.
Остались без последствий сделанные по поручению Рузвельта отзывы экспертов о возможности размещения беженцев на принадлежавших США Виргинских островах, а также в Британской Гвиане. В конце концов президент пришел к выводу, что "не может сделать ничего, что причинило бы вред будущему нынешних американских граждан", имея в виду, что значительно более образованные беженцы будут претендовать на рабочие места.
Несколько лет назад, уже после выхода в серии "Жизнь замечательных людей" биографии Л. Д. Троцкого, автором которой я являюсь, мне удалось обнаружить документы, свидетельствующие о том, что после убийства Троцкого в Мехико в августе 1940 года его вдова просила американские власти о предоставлении убежища ей и пятнадцатилетнему внуку Троцкого Севе Волкову. С личным письмом по этому поводу к Рузвельту обратился находившийся в США немецкий писатель Эмиль Людвиг, который незадолго перед этим выпустил комплиментарную книгу об американском президенте. Людвиг сообщал, что вдова Троцкого находится под постоянной угрозой покушения на нее со стороны как правых экстремистов, так и сталинских агентов, что она не принадлежит ни к какой партии и собирается в США заниматься архивом мужа, незадолго до его гибели проданным Гарвардскому университету.
Одиннадцатого февраля 1941 года Рузвельт отделался ничего не значившим вежливым письмом, по существу отказом: "Я не сомневаюсь, что миссис Троцкая полностью стоит вне политики (как раз это было неверно - Н. И. Седова была активной участницей так называемого IV Интернационала, основанного на идеях Троцкого. - Г. Ч.), но публика в течение ближайших года или двух на этот факт внимания не обратит. Более того, если ГПУ будет преследовать внука, оно, вероятно, найдет его здесь, как и в любом другом месте. Я склонен думать, что она и мальчик были бы в большей безопасности в каком-нибудь сравнительно маленьком городе или деревне в Мексике, чем в другом месте". В результате во въезде в США Седовой было отказано.