"Укрепление нашей внутренней мощи, – писал он, – скорее всего, убедит наших противников в бесполезности продолжения войны вплоть до самоуничтожения. И напротив, громкие жалобы по поводу несбывшихся надежд, на переутомление, откровенная демонстрация страстного желания мира, неосторожно высказанное мнение о невозможности пережить еще одну зимнюю кампанию только приведут к затягиванию вооруженного конфликта".
Текст ответного письма рейхсканцлера свидетельствовал о его подавленности. Он мыслил иначе, чем мы, и не видел выхода из сложившейся ситуации.
Степень упадка боевого духа особенно наглядно проявилась во время заседания главного комитета рейхстага 6 июля. После совершенно неожиданной для нас речи депутата Эрцбергера, в которой он заявил о полной бесперспективности неограниченной подводной войны и отрицал саму возможность нашей победы в этой войне, настроение в рейхстаге упало до абсолютного нуля. Стало предельно ясно, куда нас занесло и где мы находимся. Нужно было не безучастно взирать на происходящее, а что-то срочно предпринять для укрепления боевого духа и сплочения нации, иначе нас ожидало немедленное поражение.
Военный министр целиком разделял нашу точку зрения о вредном влиянии берлинских событий на наше положение на фронте и считал необходимым, чтобы генерал-фельдмаршал фон Гинденбург переговорил по всем волновавшим нас вопросам с кайзером. Уже 6 июля мы с генерал-фельдмаршалом поспешили в Берлин. Его величество, однако, считал события в столице исключительно внутренним делом, не затрагивающим вооруженные силы. Поэтому наше пребывание в Берлине прошло безрезультатно. Вечером того же дня мы вернулись в Кройцнах.
Тем временем ситуация в Берлине обострялась. 8 июля рейхсканцлер одобрил проект резолюции о мире, представленный партийным большинством в рейхстаге, и одновременно пообещал депутатам провести выборы в прусский парламент в соответствии с положениями закона о выборах в рейхстаг. И то и другое, безусловно, еще больше укрепило решимость противника учинить Германии разгром. В полдень 10 июля рейхсканцлер был вынужден подать прошение об отставке, которое 11 июля было отклонено.
После всего случившегося я уже не считал рейхсканцлера человеком, способным выполнять задачи, которые эта война ставила перед правительством, т. е. воодушевить немецкий народ и повести его к победе. И чем глубже я вникал на новом посту в обстановку на фронте и в тылу, тем лучше я понимал: чтобы победить на поле сражения, требовалось тесное сотрудничество главы кабинета с ОКХ. Такое сотрудничество у нас не сложилось. Почти ничего не осталось от национального мышления и национальных чувств. У политического руководства не было ни организационных способностей, ни идеи, которая могла бы вдохновить немецкий народ, помочь ему раскрыть свой творческий потенциал. Но главное – не было веры в силу германского оружия и в наше непреклонное желание победить. И войска не получали той моральной поддержки, в которой нуждались, чтобы одолеть врага на поле битвы. Я уже не надеялся на какие-то перемены к лучшему при тогдашнем рейхсканцлере. Надежды на плодотворное сотрудничество с главой правительства во имя победы, которые я лелеял при вступлении в ОКХ, окончательно рухнули. Поэтому я подал прошение об отставке.
Генерал-фельдмаршал фон Гинденбург солидаризировался со мной и тоже подал аналогичное прошение. Документы были посланы в Берлин вечером 12 июля. В тот же вечер, однако, поступила телеграмма от военного министра, который, с учетом положения на фронтах, считал целесообразным для генерал-фельдмаршала еще раз прибыть с докладом в Берлин. Мол, кайзер также желает с нами переговорить. Между тем 12 июля в первой половине дня кронпринц встретился с руководителями партийных фракций в рейхстаге; большинство из них или высказались за немедленную отставку действующего рейхсканцлера, или же заявили, что не будут настаивать на сохранении им своего поста. Никто не выступил в его защиту.
Откликаясь на предложение кронпринца, кайзер, наконец, решился принять повторное прошение рейхсканцлера фон Бетмана об отставке.
Когда мы ранним утром 13 июля прибыли в Берлин, кайзер уже определился. Я очень надеялся, что эту должность займет человек, способный объединить все силы немецкой нации для совместных действий ради конечной цели.
Уже во время нашего с генерал-фельдмаршалом приезда в Берлин 7 июля мы были готовы принять в здании Генерального штаба депутатов рейхстага и в непринужденной беседе рассказать им о положении на фронтах. Мне хотелось их успокоить. Такая встреча состоялась, но только 13 июля после полудня. Весь мир находился под впечатлением подготовленного рейхстагом при активном участии графа Чернина проекта резолюции о мире. И в Берлине возникло совершенно ошибочное представление, будто мы прибыли на обсуждение этой резолюции. Об этом говорили неоднократно и сами депутаты.
Выступая перед парламентариями, мы охарактеризовали наше положение на суше как серьезное, но стабильное. Требовалось просто выстоять, так как наши противники вовсе не хотят прекращения войны. Снабжение боеприпасами существенно улучшилось, сырья вполне достаточно. О мирной резолюции мы отозвались довольно сдержанно: она, мол, не соответствует нашим замыслам, поскольку подрывает боевой дух войск и волю немецкого народа к победе, а наши противники и союзники увидят в ней признание слабости, т. е. она произведет нежелательное для нас впечатление. А я добавил, что мы непременно победим, если народ сплотится ради поддержки своих вооруженных сил.
Беседа протекала в свободной манере. Государственный министр доктор Хельфферих попросил депутатов пока ничего не предпринимать в связи с резолюцией о мире. Но уже на следующее утро ее полный текст появился на страницах газеты "Форвертс", и большинство в рейхстаге оказалось связанным по рукам и ногам. Всякое дальнейшее обсуждение данной темы я посчитал бесперспективным и потому мало продуктивным.
Рейхсканцлером стал доктор Михаэлис. Начальник гражданского кабинета кайзера, господин Валентини ранее назвал генерал-фельдмаршалу фон Гинденбургу некоторых кандидатов на эту должность, из которых его величеству предстояло выбирать. Генерал-фельдмаршал сказал, что будет приветствовать любого, кого назначит монарх. Меня очень удивило, что у соответствующих инстанций уже не был наготове преемник рейхсканцлера и что Германия в столь важном для ее судеб вопросе сидит буквально на голодном пайке. Все дело в том, что своеобразие нашего внутреннего развития не позволяло раскрыться подлинным личностям. Мы были бедны настоящими мужами. Наша политическая система оказалась не в состоянии родить новых талантливых людей. Из-за собственного бесплодия она сама вынесла себе смертный приговор.
По просьбе нового рейхсканцлера мы приняли участие в последующих обсуждениях парламентской резолюции о мире, проходивших в министерстве внутренних дел. И хотя я был против нашего участия, новый рейхсканцлер настоял на своем. Нам хотелось, в силу наших возможностей, поддержать его, принявшего тяжелое наследство, а потому мы решили удовлетворить его желание.
Чрезвычайно примечательным на этих встречах показался нам тот факт, что необходимость принятия резолюции о мире представители парламентского большинства обосновывали именно преобладающим в стране настроением. Мол, побудить массы и дальше терпеливо сносить тяготы войны можно только, если они воочию увидят, что долгожданный мир скоро не наступит. Это была довольно мрачная картина душевного состояния немецкой нации, хуже, чем я думал. Присутствовавшие на совещании выражали также надежду на внутренние неурядицы в стане врага. Новых идей или предложений никто не высказал. Меня не покидало ощущение, что мое присутствие при обсуждении злополучной резолюции о мире не было уж столь необходимым и что мне бы лучше вовсе не приходить.
С трибуны германского рейхстага пресловутая резолюция пошла гулять по свету. На наших противников она, как можно было заранее предугадать, не произвела никакого впечатления. Враги увидели в ней лишь признание нашей слабости. А Болгария с Турцией начали серьезно сомневаться в возможности нашей победы. Да и внутри страны она не оказала влияния, на которое рассчитывали ее авторы. Вместо того чтобы из негативной реакции противника сделать нужные выводы и укрепить свою волю к победе, народ все судорожнее цеплялся за несчастную идею мира через взаимные договоренности, для которых двери якобы всегда открыты. Именно в этом состояло губительное воздействие резолюции о мире, недаром ОКХ считало ее принятие шагом в неверном направлении прежде всего с военной точки зрения. Тем не менее генерал-фельдмаршал и я предоставили рейхсканцлеру право открыто объявить о нашем согласии с его оценкой резолюции. В интересах успешного продолжения войны рейхсканцлер стремился избежать конфликта с парламентским большинством. Таким образом, мы сознательно разделили ответственность за последствия, вытекающие из этой резолюции, предпочитая ее, как меньшее зло, смуте в стране. Вот до каких пределов дошла ситуация в Германии!
Резкое ухудшение общего настроения у населения бросалось мне в глаза в Берлине буквально повсюду. Нельзя было дольше безучастно наблюдать, как процесс душевного спада неуклонно распространяется в народе, угрожая нашей обороноспособности. У нас были все шансы выиграть войну. Однако душевное состояние нации ставило все под вопрос. Просматривалась и подрывная деятельность непосредственно в войсках. По собственному признанию вождей Независимой социал-демократической партии, они давно подготавливали переворот.
В подобной обстановке ОКХ не могло сидеть сложа руки и пассивно смотреть на происходящее. Возникла настоятельная необходимость в просветительстве, о котором я уже раньше думал. В итоге в войсках ввели обязательные занятия по патриотическому воспитанию. Чем сильнее давили на психику солдат тяготы затяжной войны, тем чаще следовало напоминать им о чувстве долга и крепить их волю к победе. Эту задачу и предстояло выполнить патриотическому воспитанию. Совершенно сознательно я ввел эти занятия и в Германии. Мне больно было видеть, как стремительно ухудшается здесь ситуация. На занятиях требовалось внятно разъяснять людям причины возникновения этой войны, последствия поражения для отчизны, и в первую очередь для самих рабочих, и почему так необходимо продолжать сражаться до тех пор, пока у наших врагов не пропадет всякое желание нас уничтожить и пока не будет прочно обеспечено безопасное будущее немецкой нации. "Народ и армия, сильные и единые, должны сомкнутыми рядами следовать за руководителями государства вплоть до заключения мира". Организацией просветительской работы занимались заместители начальников корпусных штабов и военное бюро печати. Другие государственные ведомства и учреждения не оказали моей инициативе ни малейшей поддержки. Правительство в полном составе игнорировало занятия. В рейхстаге их воспринимали под узко партийным углом зрения. А народ тем временем пребывал в полном неведении относительно грозящей ему опасности. Создавалось впечатление, что не разрешалось затрагивать темы, способные разжечь национальные страсти. Одним словом, мы дошли до того, что уже смотрели на воспитание национальных чувств как на заслуживающие всяческого порицания преступления.
Для налаживания занятий по патриотическому воспитанию в войсках пришлось решать совершенно непривычные задачи. Нужно было преодолеть первоначальное недоверие и обойти ряд других трудностей. Нелегко было подобрать подходящих офицеров-воспитателей. Случались и промахи. Прошло немало времени, прежде чем все встало на свои места. Я старался лично вникать в воспитательную работу и, после того как занятия наладились, постоянно получал сведения о состоянии боевого духа и о настроении в войсках.
Между тем в самой Германии еще нашлись умные головы, правильно оценившие истинные намерения противника. Они задались целью укрепить боевой дух нации и основали партию "Родина". Я лично не был с ней связан, но ожидал от нее пользы. Надежда жила недолго. И "Родина" погрязла в межпартийных дрязгах. Соперники на политической арене вкупе с правительством быстро подрезали ей крылья. Вместо того чтобы помогать военному руководству приобретать единомышленников, правительство последовательно лишало его последних сторонников. Вот уж действительно: Бог покинул немецкий народ, который забыл сам себя.
Забота о солдатах и родственниках погибших фронтовиков была для меня делом чести и потребностью сердца. Наилучшие условия для этого появились бы в результате полной победы в войне. Но мне хотелось сделать что-то значительное самому. Сбор пожертвований в пользу инвалидов войны, проведенный под моим патронажем в мае 1918 г., ознаменовался огромным успехом. Общая сумма пожертвований достигла 150 миллионов марок – результат неслыханный. После революции "Акцию Людендорфа" переименовали в "Народную акцию". Неужели народным представителям и первому правительству Германской республики не понравилось, что эта благотворительная кампания, которая собрала столько денег и реально помогла многим тысячам инвалидов войны, была названа моим именем? Судить об этом деянии я предоставлю человечеству… и инвалидам войны, получающим в результате "Акции Людендорфа" вполне заслуженную помощь, если они вообще узнают о моей причастности к кампании.
Во что в конце концов превратился этот благотворительный фонд, функционировавший под разными вывесками, мне точно неизвестно, но, по моему замыслу, он вовсе не предназначался для финансирования государственного обеспечения. Не для этого его учреждали. Я очень хотел помочь нуждающимся, и теперь, когда я вижу на улицах нищенствующих инвалидов войны, у меня болью сжимается сердце. И это называется благодарностью отечества и национальной совестью!
Особенно важной мне представлялась проблема возвращения мужественных людей, лишившихся на войне конечностей, к полноценной личной и трудовой жизни на благо собственной семьи и отечества. С живейшим участием я следил за новейшими достижениями в области создания всевозможных протезов.
Проявлять заботу следовало не только о родственниках погибших и об инвалидах войны, необходимо было обеспечить солдат, вернувшихся с полей сражений целыми и невредимыми и желающих трудиться, подходящими местами работы. Это был священный долг государства и всех, остававшихся в безопасном тылу, перед теми, кто, не щадя жизни своей, мужественно переносил ради них неимоверные страдания. Солдатам нужно было предоставить недорогие квартиры и земельные участки с правом собственности на льготных условиях, исключавших спекуляцию. ОКХ обратилось к рейхсканцлеру с просьбой принять законы о праве на жилье и об обеспечении жильем фронтовиков, а также выделить денежные средства на строительство малогабаритных квартир, при этом исключить всякую недобросовестную наживу на участках, отводимых под застройку.
Мне очень хотелось вырастить после войны новое поколение счастливым и годным к военной службе. Кроме того, я намеревался создать в Балтии поселения для отслуживших солдат и ожидаемых в будущем в большом количестве немецких реэмигрантов из России. Значительные незаселенные и необработанные территории в этом районе позволяли осуществить этот план, не ущемляя интересов местных жителей. Использовать для поселений можно было и Эльзас-Лотарингию; исконно немецкая земля вновь приобрела бы истинно немецкий облик. Передо мной открывалось широкое поле деятельности величайшего национального значения. Были основаны общественные поселенческие организации, располагавшие опытнейшими специалистами, которые сразу же приступили к делу. Вокруг поселенческих организаций и их практической деятельности разгорелись жаркие споры. Насколько идея была правильной, покажет будущее. На первых же порах республиканское правительство подготовило проект закона о поселениях, включившего основные положения приказа ОКХ, касавшегося Курляндии. Его претворению в жизнь, однако, препятствуют непомерный рост цен и колоссальные трудности с приобретением строительных материалов. Да и с социальным обеспечением фронтовиков не все в порядке: революция больше отняла, чем дала. Деньги растранжирили, заслуженные солдаты остались ни с чем.
Помимо руководства военными действиями, мне приходилось в Кройцнахе заниматься и многими другими делами, в том числе на первый взгляд мелкими, но непременными составными частями целого. Работа здесь была организована точно так же, как и ранее в других штаб-квартирах. Генерал-фельдмаршал фон Гинденбург, я и другие работники штаба разместились на вилле, в которой когда-то останавливался Вильгельм I, великий монарх и прекрасный знаток человеческих душ, осуществивший давнюю мечту всех немцев о единой Германии. Наши рабочие кабинеты располагались неподалеку от виллы, в Ораниенхофе. По пути к месту службы многие благоволившие мне люди старались порадовать меня сердечным приветствием или букетом цветов.
Во время моих ежедневных пеших прогулок я посещал обычно или розарий, господствовавший над городом, или парк Ораниенхофа. И прекрасный розарий, и парк Ораниенхофа были уничтожены бушующими потоками воды весной 1918 г. Все произошло внезапно, как революция в Германии осенью того же года. То, что создавалось трудами ряда поколений, было уничтожено за несколько часов. К очистке строений и прилегающих территорий от мусора и грязи приступили немедленно, и работы продолжались долго, очень долго, но следы паводка тем не менее все еще видны повсюду. Не было ли это наводнение грозным символическим предупреждением?
У нас постоянно были посетители. И хотя мы набрали достаточно помощников, каждому гостю требовалось лично уделить время и для каждого найти нужные слова. С представителями военных министерств Пруссии и Баварии обсуждали, например, проблему сохранения и повышения боеспособности войск. Не сходили с повестки дня такие темы, как настроение населения в Германии и обеспечение воинских частей пополнением в необходимых количествах. Говорили также о перспективах развития вооруженных сил, о проблемах всеобщего разоружения, нового устройства мира и о прекращении войны путем переговоров. Нам, практически мыслящим людям, как и демократическим правительствам Англии, Франции и Соединенных Штатов, разоружение без предварительного изменения мирового порядка представлялось невозможным. Меня часто одолевали заботы, связанные со снабжением продовольствием и другими трудностями, которые переживало население Германии. Другими словами, все основные условия и предпосылки успешного ведения войны нами непрерывно анализировались, исследовались и совершенствовались, а если это выходило за пределы наших правомочий и возможностей, то мы обращались с соответствующими предложениями в правительство, и, как было продемонстрировано на примере с укреплением боевого духа нации, с весьма печальными результатами.