Доверие нашего правительства к большевикам зашло так далеко, что оно вознамерилось обеспечить господина Иоффе оружием и боеприпасами. Господа, доставившие мне соответствующее письмо ведомства иностранных дел, заметили: "Это вооружение останется в Германии, господин Иоффе использует его против нас".
Подробно описывать другие события на Востоке я здесь не стану. Затрону я только те, которые, на мой взгляд, имели важное значение для нашего военного и экономического положения. Я не грезил наполеоновскими планами мирового господства. Повседневные заботы не оставляли места для фантазий. Я вовсе не собирался захватывать территории ни на Украине, ни на Кавказе, а хотел лишь получить для Германии только самое необходимое, чтобы вообще иметь возможность жить и воевать. Я надеялся таким путем прорвать блокаду, помочь нашей экономике и придать немецкому народу новые физические и духовные силы. Людские ресурсы этих территорий я предполагал использовать в военных целях, либо для создания воинских формирований, либо в качестве замены немецких рабочих, способных носить оружие и пополнить фронтовые части. Я стремился осуществить эти планы на всей восточной территории и надеялся из числа живущих в этом регионе немцев получить новых рекрутов. Мы действовали, однако, недостаточно быстро.
Только в вопросах, касавшихся охраны и развития немецкой расы, я позволял себе выходить за рамки непосредственных потребностей войны. Мне хотелось собрать вместе всех немцев и тем самым сделать немецкую нацию более могущественной. Я часто предавался своей любимой мечте – компактно поселить на восточных землях рядом с нашими солдатами разбросанных по всей России немцев.
В течение лета я неоднократно обращался к имперскому правительству с просьбой о четких директивах для восточных областей, находившихся под управлением главного командования германских войск на Востоке, чтобы можно было действовать там в соответствии с позицией имперского руководства. Но мы так и не сдвинулись с мертвой точки. Застопорилось и решение польского вопроса. Стали известны письма императора Карла принцу Сиксту Пармскому с предложением о мире с Австрией, посланные весной 1917 г.
Подготовка к третьему решающему наступлению на западе проходила точно так же, как и сражения 21 марта и 27 мая. 7-й армии надлежало, форсировав Марну восточнее Шато-Тьерри, продвигаться по обе стороны реки в направлении Эпернэ, 1-я и 3-я армии должны были атаковать в полосе от района восточнее Реймса до Массижа и наступать, обходя реймский лес, правым флангом также на Эпернэ, а основными силами на Шалон. Нанося удар, группа армий рассекала вражеские позиции от Ардра до пункта к востоку от Реймса; в неприятельской обороне возникла бы солидная брешь, которая должна была благоприятствовать дальнейшему развитию операции. Движение обеих наступающих групп в направлении Эпернэ могло способствовать успеху общего замысла. Осуществление операции возлагалось в основном на дивизии, уже участвовавшие в наступлении у Шмен-де-Дам. Конечно, этим частям приходилось нелегко, но обстановка вынуждала. А соединения группы армий кронпринца Рупрехта могли тем временем хорошо отдохнуть и подготовиться к предстоявшим боям во Фландрии.
Первоначально наступление группы армий кронпринца Германского планировалось на 12 июля. Однако, чтобы лучше подготовиться, его, к сожалению, пришлось отложить до 15 июля. В этот период, 11 и 12 июля, перебежчики сообщили о готовившейся противником крупной танковой атаке из леса у Виллер-Коттерэ. Эти сведения побудили еще раз тщательно проверить и усовершенствовать наши оборонительные сооружения. Полностью оборудовать позиции мы к тому моменту еще не успели. Высокие хлеба затрудняли не только передний, но и общий обзор. В войсках наблюдалась эпидемия гриппа. Объявленная вражеская танковая атака не состоялась. Я надеялся, что сообщение здорово встряхнуло солдат. Этот эпизод лишний раз напомнил о необходимости создавать глубоко эшелонированную оборону.
С командованием выделенных для операции армий я находился в постоянной связи. Прежде всего мне было важно знать, стало ли известно противнику о наших приготовлениях. И командующие, и командиры частей это отрицали. Только артиллерийский обстрел на Марне несколько усилился.
Я особо запретил проводить разведывательные вылазки на южном берегу Марны. И тем не менее один саперный офицер переплыл на ту сторону и попал в плен. Как стало известно уже после сражения, он о многом поведал противнику. Точно так же повел себя и унтер-офицер тяжелой гаубичной батареи, плененный на Ардре. В нескольких местах Антанта провела разведку боем и захватила пленных; что они рассказали, мне неизвестно. Как это ни печально, но факт остается фактом: и в самой Германии повсюду шли разговоры о скором наступлении у Реймса. Об этом извещали меня в многочисленных письмах с родины, которые я, к моему великому сожалению, получил только тогда, когда все было кончено. В радиопередачах, прошедших после сражения, противник открыто признавал, что о нашем плане наступления знал заранее. Да и трудно сохранить в полной тайне приготовления такого масштаба: о подобных намерениях обычно свидетельствует концентрация артиллерийских и минометных подразделений, участников всякого крупного наступления.
Сколько мы ни ломали голову, ничего другого придумать не могли. Мы прекрасно понимали всю многосложность подготовительной процедуры. Как обычно, были приняты все меры для дезинформации противника. Но запрещать посылать письма родным в Германию было бесполезно: существовало слишком много других каналов связи с родиной; отменить отпуска я не мог: это была единственная радость, которую ОКХ могло доставить солдатам.
И пока командование изо всех сил старалось хранить тайну, из-за прирожденной склонности немцев к откровению и бахвальству широкой общественности, а значит, и врагу, стали известны важнейшие и секретнейшие детали предстоявшей операции.
Атака началась ранним утром 15 июля. Форсирование Марны прошло без сучка без задоринки, хотя вражеская оборона и готовилась к отражению, 7-я армия продвинулась между Марной и Ардром, преодолев упорное сопротивление. Развернутые на данном участке итальянские дивизии понесли значительные потери.
Примерно в 5 километрах южнее Марны наступавшие германские войска столкнулись с крупными силами противника, справиться с которыми без серьезной артиллерийской поддержки были не в состоянии. Продвижение застопорилось. С тяжелыми боями нам удалось 16 июля расширить занятую территорию вверх по течению Марны и в сторону реки Ардр.
1-я и 3-я армии остановились перед второй позицией обороны противника, куда он планомерно отвел свои войска. 16 июля ОКХ приказало этим армиям прекратить наступление. Его продолжение обошлось бы нам чересчур дорого. Приходилось довольствоваться некоторым улучшением линии фронта в связи с приобретением утраченных весной 1917 г. высот. Одновременно мы заполучили и обширное предполье. Отведенные германские части были переведены в резерв группы армий кронпринца Германского и ОКХ. Я придавал их наличию важное значение.
После принятия трудного решения о прекращении наступления 1-й и 3-й армии не имело смысла и дальше держать наши войска на южном берегу Марны. Но и немедленный отход был невозможен: немногочисленные мосты находились под прицельным артиллерийским огнем и подвергались постоянным бомбежкам и пулеметным обстрелам с вражеских самолетов. Прежде чем начинать отвод, требовалось подготовить соответствующие условия. 17 июля мы отдали приказ об отходе 7-й армии. Южнее Марны на ее долю выпали тяжелые испытания, которые она с честью выдержала.
По мнению ОКХ, продолжать наступление можно было только севернее Марны, вверх по течению Ардра, чтобы теснее охватить и, быть может, даже занять Реймс. Соответствующие распоряжения группа армий кронпринца Германского получила еще 16 июля.
Другие фронты я считал надежно стабилизировавшимися. Ранее ОКХ намеревалось организовать наступление группы армий кронпринца Рупрехта во Фландрии, хотя ожидавшееся ослабление тамошних вражеских позиций так и не наступило. Я лично отправился в ночь с 17 на 18 июля в ставку кронпринца Рупрехта, желая разузнать, в какой стадии находятся подготовительные работы. Этот удар планировался как продолжение приостановленного в апреле наступления.
Во время совещания 18 июля я получил первые сообщения о том, что французы внезапной танковой атакой прорвались юго-западнее Суассона. Закончив совещание в величайшем нервном напряжении, я выехал назад в Авен, куда и прибыл в 2 часа пополудни. Генерал-фельдмаршал фон Гинденбург встретил меня на вокзале, и мы немедленно отправились в его рабочий кабинет. Ситуация на левом фланге 9-й и на правом фланге 7-й армии была чрезвычайно серьезной.
В Шампани генерал Фош 17 июля безуспешно пытался атаковать в реймском горном лесу между Ардром и Марной и южнее Марны, а 18 июля повторил атаку юго-западнее Реймса и к югу от Марны с таким же результатом. Одновременно он предпринял наступление юго-западнее Суассона между реками Урк и Эна и занял обширную территорию. Этому наступлению предшествовала мощная артиллерийская подготовка, затем под покровом дымовой завесы генерал Фош бросил на штурм наших позиций невиданное до тех пор количество танков и густые цепи пехоты. Здесь впервые были использованы небольшие, низкие и быстроходные танки, способные вести прицельную пулеметную стрельбу поверх колосьев зрелого хлебного поля. Нам же для этого приходилось ставить пулеметы на высокие платформы. Правда, боевой эффект танкового оружия был незначительным. Французы впервые применили здесь бронированные машины, предназначенные для транспортировки пехоты. С ходу преодолев наши оборонительные линии, они высаживали солдат с пулеметами для создания за нашей спиной пулеметных гнезд, а сами возвращались за подкреплением.
Германская пехота не везде смогла устоять. Юго-западнее Суассона в наших позициях образовалась брешь, быстро расширявшаяся в сторону этого города. И далее к югу противнику удалось вклиниться в нашу оборону. Однако наличные резервы помогли повсюду сдержать продвижение неприятеля. Атаки между реками Урк и Марна были отбиты. Ситуация севернее Урка вынудила отвести наши войска, сражавшиеся южнее этой реки, что позволило противнику на данном участке энергично продвинуться вперед.
Такова была обстановка, когда я познакомился с ней в первые послеполуденные часы в Авене. Речь шла о крупном контрнаступлении генерала Фоша против нашего выступа между Суассоном и Реймсом. В нем участвовали и английские дивизии. Основные удары наносили в направлении Суассона и юго-западнее Реймса, в нижнем течении Ардра. Вне всякого сомнения, Фош собирался срезать этот выступ. У Ардра атака потерпела неудачу, у Суассона Фош отвоевал у нас значительное пространство. С нашей стороны были приняты все возможные меры противодействия. Пока ОКХ не могло больше ничем помочь.
Нужно было дождаться дальнейшего развития событий. Неразумно было германские части, оборонявшиеся южнее Марны, отводить сломя голову. Приказ об отходе на северный берег Марны в ночь с 20 на 21 июля мы ради порядка оставили в силе. Отсюда вытекала необходимость подольше удерживать местность к западу от Шато-Тьерри и оставить ее только после отступления с южного берега Марны, а также стойко держаться юго-западнее Суассона и на Ардре.
18 июля ситуация вновь резко обострилась, однако в конце концов все более или менее обошлось. Противник лишь незначительно продвинулся в сторону Суассона. Атаки далее к югу и южнее Марны и Ардра захлебнулись. В общем, положение заметно улучшилось, и германские части, оправившись от внезапного нападения, 19 июля уже воевали вполне достойно.
Я поинтересовался причинами неудач 18 июля. Оказалось, что наши войска просто расслабились, не веря в возможность возобновления боев. Как рассказал мне знакомый командир одной из дивизий, 17 июля он лично побывал на передовых позициях и у него создалось впечатление абсолютного покоя на противоположной стороне. И в самом деле, приказ о наступлении французские войска получили всего за несколько часов до его начала. Сведения, поступившие к нам непосредственно перед боями, уже не могли ничего изменить. Появление юрких быстроходных танков на полях с высокими хлебами умножило силу воздействия элемента внезапности. Кроме того, на боеспособность наших дивизий отрицательно повлияли эпидемия гриппа, однообразное скудное питание, а кое-где и крайнее утомление после недавних изнурительных сражений. Все это усилило воздействие фактора неожиданности. Преодолев 19 июля негативные явления, солдаты вновь воспрянули духом.
20 и 21 июля мы в основном успешно отражали массированные вражеские атаки с применением большого количества танков южнее Суассона и юго-западнее Реймса.
Отход германских войск в ночь с 20 на 21 июля с южного на северный берег Марны проходил в образцовом порядке. Помогло и то, что противник 20 июля на данном участке фронта не предпринимал активных действий. Когда он 21 июля пошел здесь на штурм, то удар пришелся по уже пустым позициям.
22 июля наступило затишье. Вражеское наступление было окончательно приостановлено, сражение завершилось в нашу пользу.
ОКХ предстояло в эти дни принять ответственные решения. Положение 7-й армии в выступе, вытянутом в сторону Марны, из-за трудностей с тыловыми коммуникациями было серьезным. Мы постоянно сражались в самых невыгодных условиях с неприятелем, имевшим превосходную связь с тылом. Любой прорыв противника у Суассона или у Ардра мог иметь далеко идущие последствия. Удерживать выступ длительное время было просто невозможно, повторный удар в направлении Реймса казался абсолютно бесперспективным.
Я послал штабных офицеров на передовые позиции, чтобы они представили мне полную картину ситуации на местах. Их описание подтвердило правильность принятого вечером 22 июля решения отвести в ночь с 26 на 27 июля наши части на линию Фер-ап-Тарденуа – Вилль-ан-Тарденуа. По данному вопросу я, разумеется, постоянно обменивался мнениями с командованием группы армий кронпринца Германского и 7-й армии. На этой линии предполагалось короткое время оказывать сопротивление противнику, по-прежнему атакующему густыми цепями, и нанести ему возможно больший урон. Отход за реку Вель, выпрямлявший фронт от Суассона до Реймса, предусматривался в начале августа. До этого следовало организовать уход из местности южнее реки Вель, т. е. из ее долины, запасы которой были нам жизненно необходимы.
Соответствующие распоряжения были спущены в войска. От наступления группы армий кронпринца Рупрехта пришлось отказаться. Сможем ли мы после выхода на реку Вель и каким образом вновь захватить инициативу, сказать я тогда, естественно, не мог.
В ночь с 26 на 27 июля наши войска планомерно и в полном порядке отошли от Марны на новые позиции. В последующие дни генерал Фош вновь настойчиво, но безуспешно атаковал и, по сообщениям с фронта, понес значительные потери. Конечно, и наши потери в живой силе были очень чувствительными. Как и в прежних оборонительных боях, приходилось вводить в сражение свежие дивизии.
В ночь с 1 на 2 августа наши части начали отступать от реки Вель, противник преследовал буквально по пятам и пытался атаковать, но был повсюду отбит.
Маневренное сражение между Марной и Велью на этом закончилось. Последствия неудачи, постигшие наши войска 18 июля, были таким образом преодолены. В эти дни германские солдаты, невзирая на переутомление, доблестно воевали и явственно ощутили свое превосходство над противником. В некоторых дивизиях, однако, имели место менее радостные явления. Позднее я получил письменное сообщение, яркими красками рисовавшее состояние духа в одной из таких дивизий. Я передал послание командованию 7-й армии для проведения расследования.
Как и во всяком сражении, наши потери в боях, начавшихся 15 июля, были довольно высокими. Особенно дорого нам обошлись оборонительные бои 18 июля и в последующие дни. Боеспособность многих частей оказалась настолько подорванной, что мы были вынуждены расформировать 10 пехотных дивизий и использовать их личный состав для пополнения оставшихся соединений. Другие рода войск мы почти не затронули.
Выведенные из боя пехотные дивизии и другие части распределили в качестве резерва по всему Западному фронту. В результате с конца июля начались усиленные железнодорожные перевозки, объем которых в начале августа еще больше возрос и уже не уменьшался. Обескровленные части должны были пополниться, отдохнуть и вновь обрести боевой дух.
Мне не удалось получить точные сведения относительно потерь неприятеля за прошедший период, т. е. с 15 июля. Вместе с тем их количество ввиду применения Антантой тактики массовых атак, безусловно, было не меньше нашего. Это сражение обошлось противнику тоже не дешево. Франция явно берегла своих коренных жителей: в ее войсках служило необычайно много чернокожих генералов и воевало внушительное число солдат-марокканцев. Особенно жестоко пострадали участвовавшие в сражении шесть американских дивизий. Как говорили, для их пополнения понадобилась целая полнокровная дивизия. Несмотря на высокий боевой настрой отдельных американских солдат, для настоящего сражения американские части были малопригодны. Понесли чувствительные потери также английские и итальянские соединения.
Не удалась попытка путем наших побед склонить народы Антанты к миру до прибытия американских войск на европейский континент. Воодушевления и энергии германских вооруженных сил оказалось недостаточно для нанесения врагу решающего удара до появления американцев на полях сражений. И я прекрасно сознавал, что после этого наше положение сделалось очень серьезным.
В начале августа мы перешли по всему фронту к обороне, прекратив всякие наступательные операции. И в данном случае наша пассивность была вполне обоснованной. Но я сомневался, что противник оставит нас, хотя бы временно, в покое, и ожидал его наступательных действий на различных участках. Однако я предвидел лишь отдельные вылазки местного значения, ибо неприятель пострадал не меньше нашего. Но тому, что эти бои переросли в решающее сражение, способствовали значительные успехи Антанты 8 и 20 августа. Они, видимо, убедили противника в нашей слабости и побудили его усилить нажим. А я в начале августа рассчитывал отражать отдельные вражеские атаки и осуществлять контрудары, но в меньших масштабах, чем прежде.
Как только фронт стабилизируется, думал я, можно будет вместе с рейхсканцлером, которого я постоянно информировал о положении дел, принять решение о дальнейших действиях. Скрывать не стану: многие мои надежды пришлось похоронить. Обо всем этом я советовался со своими сотрудниками. Я пребывал в стадии глубоких раздумий, когда разразилась катастрофа 8 августа.