- Ребята еще не успели сесть, а им уже благодарность пришла от генерала Петрова.
На штурмовки вражеской пехоты на поле боя, а также огневых точек и других наземных целей приходится теперь в истребительном полку Шестакова примерно половина всех вылетов. К плоскостям И-16 давно научились подвешивать бомбы обычно две осколочные по пятьдесят килограммов или четыре по двадцать пять (впоследствии на вооружении у наших летчиков появились и эрэсы - реактивные снаряды)" Сбросив бомбы, истребители с бреющего полета - пока не кончатся боеприпасы - разят врага огнем своих скорострельных пушек и пулеметов.
Но когда одни самолеты заняты штурмовкой, другим нужно прикрывать их от "мессершмиттов", которые в таких случаях быстро появляются над полем боя.
На днях чапаевцы видели из окопов, как "ястребок" из группы прикрытия вступил в бой с четверкой "мессеров". Одного сумел сбить огнем, другого таранил: очевидно, летчик понимал, что от этой четверки ему все равно не оторваться - другие наши самолеты были связаны боем в стороне. Затем от подбитого "ястребка" отделился парашют. Радуясь, что его относит к нашим позициям, бойцы выскакивали из траншей, бежали туда, где летчик должен был опуститься. Но опустился он уже мертвым - фашисты вели по парашютисту огонь…
Погибший на глазах у чапаевцев летчик оказался комиссаром эскадрильи старшим политруком Семеном Андреевичем Куницей - любимцем авиаполка. Немецкие самолеты, сбитые в тот день, были пятым и шестым на его личном боевом счету. Чапаевцы с почестями похоронили летчика в расположении своей дивизии.
Самоотверженные штурмовки летчиков помогают чапаевцам удерживать занимаемые позиции. Хорошо используется в Южном секторе и артиллерия. Однако та огневая сила, которая в большинстве случаев позволяет отражать вражеские атаки, не обеспечивает сейчас успеха даже самых скромных наступательных действий. Как ни обрабатывали артиллеристы клин у Ленинталя, срезать его не удавалось. Орудия не всемогущи, если мало пехоты!..
Что же еще сделать, пока мы не можем подкрепить левый фланг армии какими-то стрелковыми частями? Об этом я упорно спрашивал себя, не мирясь с тем, что все возможности как будто уже использованы.
Командованию сектора мог сообщить пока лишь одно: в его распоряжение будет передан вступающий в строй новый бронепоезд. Завод имени Январского восстания обещал сдать его армии завтра-послезавтра.
Мужество граждан и доблесть солдат
Вторую неделю Одесса находилась под артиллерийским обстрелом. Вражеские снаряды долетали теперь уже до центра города. По телефону принимались такие донесения:
- Разорвался снаряд вблизи оперного театра. Убиты две женщины и ребенок, ранено трое…
Город притих. Резко сократилось движение на улицах. Только южные и западные кварталы Одессы оставались недосягаемыми для вражеских батарей.
Больше всего снарядов ложилось вокруг порта и непосредственно на его территории. Стоя у причалов, получили повреждения эсминец "Шаумян", один тральщик, портовый буксир. Лишь по счастливой случайности обходилось пока без жертв при погрузке на транспорты раненых, при посадке эвакуируемых женщин и детей (2 сентября отплыли на Большую землю 1680 воспитанников одесских детских домов).
Коллектив Одесского порта, возглавляемый его начальником П. М. Макаренко и военно-морским комендантом П. П. Романовым, уже давно жил жизнью воинской части. В свое время в порту, как и на всех предприятиях города, многие записались в истребительные батальоны. Но портовиков на передовую не послали для них фронтом стали знакомые причалы.
С середины августа около двухсот пятидесяти кадровых рабочих и инженерно-технических специалистов порта - в их числе было более ста коммунистов - находились на казарменном положении. Они трудились, не считаясь ни с какими нормами. С некоторых пор срочные работы не прекращались и во время налетов авиации, кроме особенно сильных. Команды разгружаемых судов обязаны при всех условиях оставаться на борту. И грузчики, портовые механизаторы тоже не уходили в убежища, продолжая свое дело.
Но и этим мужественным людям нелегко было привыкать к работе под орудийным огнем. Особенно когда выгружались боеприпасы…
Под непрекращающимся обстрелом шла 2 сентября разгрузка транспорта "Белосток". Потом к обстрелу прибавился и воздушный налет. Но никто из портовиков не покинул своего поста. Транспорт обработали на 40 минут раньше установленного жесткого срока.
Порт прикрывался дымовыми завесами. Это старое средство маскировки, помогающее скрывать маневры кораблей в морском бою, использовали теперь - и довольно успешно, - чтобы не дать противнику корректировать откуда-либо огонь по причалам.
Решили также производить разгрузку транспортов и погрузку на них раненых по возможности в ночные часы.
Конвойная служба военно-морской базы стала соответственно планировать приход и уход судов. Противник, однако, быстро это обнаружил и начал вести особенно интенсивный обстрел по ночам. Но тут он неожиданно помог нам эффективнее организовать борьбу с обстреливающими порт и город батареями.
Главная беда заключалась ведь в том, что мы не знали точных мест, откуда ведется обстрел. Природные условия по обе стороны Большого Аджалыкского лимана благоприятны для маскировки батарей, и нашим летчикам никак не удавалось их обнаружить. Николай Кирьякович Рыжи высказывал предположение, что у этих батарей, может быть, вообще нет постоянных позиций - огонь ведут кочующие орудия.
Засечь дальнобойную вражескую батарею - впервые после того как одну из них ненадолго привел к молчанию "Ташкент" - удалось ночью.
Штурман стоявшего в гавани крейсера "Коминтерн" позвонил в штаб военно-морской базы и доложил, что он только что взял с мостика пеленг на вспышку орудийного выстрела, за которым последовал разрыв снаряда в порту. Начальник штаба базы, имевший прямую связь с 1-м морским полком, сразу позвонил туда и попросил, чтобы постарались запеленговать одну из следующих вспышек. Это тоже удалось. Пересечение двух пеленгов, взятых из разных точек, обозначило - конечно, весьма приблизительно - вероятное место стреляющей батареи или орудия.
По предполагаемой позиции неприятельских орудий ударила через город 411-я тяжелая береговая батарея. После третьего ее залпа обстрел порта прекратился. Он возобновился лишь через два часа, причем уже с какой-то другой позиции: в прежнем месте вспышки больше не наблюдались.
Вновь обнаружить и подавить батарею в ту ночь не удалось. Однако приобретенный опыт оказался полезным.
Утром моряки из штаба базы информировали меня, что у них и начальника гидрографической службы базы капитан-лейтенанта Б. Д. Слободника возникла идея оборудовать на высоких зданиях в северной части города теодолитные посты с необходимыми приборами, телефоном и рациями.
Три таких поста были развернуты за один день. И оттуда начали довольно точно обнаруживать по вспышкам выстрелов позиции неприятельских орудий. Выделенные для их подавления береговые батареи из дивизиона майора А. И. Дененбурга немедленно получали координаты цели и открывали ответный огонь. Обычно хватало нескольких залпов, чтобы привести противника к молчанию.
Правда, через некоторое время обстрел возобновлялся. Но все же в порту, да и в городе стало по ночам спокойнее. Однако враг вернулся к дневным обстрелам, пресекать которые было труднее. С тех же постов на высоких зданиях пытались определять позиции батарей по облачкам дыма в момент выстрелов, но это получалось далеко не всегда.
Город и порт оставались под обстрелом. В Аркадии - курортном пригороде Одессы, и на Большом Фонтане, куда снаряды не долетали, спешно сооружались новые причалы. Однако они годились для швартовки судов не во всякую погоду. Да и могли ли эти причалы с неудобными подъездными путями заменить целый порт?
Просмотрев как-то донесение о разрушениях и жертвах, принесенных городу вражеским обстрелом за истекшие сутки, Георгий Павлович Софронов сердито сказал:
- Забрать у них нужно весь этот район вместе с пушками, которые они там понаставили! Другого тут ничего не придумаешь…
Командарм энергично обвел на карте участок по обе стороны Большого Аджалыкского лимана - за правым флангом нашего Восточного сектора.
У Софронова кроме меня был Н. К. Рыжи. Кажется, для нас обоих это прозвучало одинаково неожиданно. Такой выход из создавшегося положения, разумеется, был бы лучшим, что и говорить. Но речь шла о районе, который армия недавно оставила, не имея сил его удерживать. А подкрепления, полученные с тех пор, едва восполняли боевые потери. На что же рассчитывал командарм?
Вряд ли в тот момент Георгий Павлович мог знать о видах на существенное усиление армии в недалеком будущем. Однако в нем жила уверенность, что какие-то добавочные силы и средства мы все-таки получим. И мысль его работала над тем, как использовать, где приложить эти силы.
Вспоминая потом оброненную Софроновым фразу, я понял, что он тогда уже думал о контрударе в восточном направлении, ставшем для нас реальной возможностью примерно через две недели. Но до этого произошло еще немало событий.
Истекал первый месяц Одесской обороны. Месяц жизни большого города во вражеской осаде, Срок этот исчисляли тогда с введения осадного положения, приказ о котором вступил в силу 8 августа. Но уже с 6 сентября начались собрания и митинги, посвященные месяцу боев под стенами города. Они проходили на всех предприятиях, которые продолжали действовать, в кинотеатрах, где собирались жители соседних улиц, в клубах. И на каждое собрание горожане требовали представителя армии - командира или бойца.
Руководители городской партийной организации просили, чтобы представители приморцев, выступающие перед коллективами трудящихся, по возможности подробнее знакомили их с тем, как идут бои на одесских оборонительных рубежах. На собрания посылали, конечно, таких бойцов и командиров, которым было что сказать о собственных боевых делах. Но в какой-то мере каждый из них отчитывался перед жителями города за всю Приморскую армию.
Насколько задержали бои под Одессой фашистское наступление на Донбасс и Крым - это стало ясно позже. Но мы и тогда пытались дать отчет - прежде всего самим себе - в том, какой урон сумели нанести фашистским захватчикам, какие силы не пустили дальше на восток.
В сентябре были основания считать, что на подступах к Одессе разгромлено уже несколько неприятельских дивизий. Если некоторые из них и появлялись вновь перед нашим фронтом, то лишь потому, что неоднократно пополнялись и доукомплектовывались.
Конечно, находясь в обороне, трудно точно определять нанесенный врагу урон. Называя те или иные цифры, мы подчас ошибались. Однако, пожалуй, не так уж сильно. Об этом говорят данные, ставшие впоследствии известными из трофейных документов, в которых подсчитал свои потери сам противник.
В боях за Одессу участвовало до двадцати неприятельских дивизий. К началу войны в каждой из них насчитывалось от 13 до 14 тысяч солдат и офицеров. А общие потери (убитыми, ранеными, пленными), например, в 6-й пехотной дивизии составили 20132 человека, в 14-й пехотной - 18 001, в 13-й и 15-й - более чем по 16 тысяч. Из остальных лишь три дивизии потеряли меньше половины своего первоначального численного состава.
Эти данные, как говорится в румынском документе, относятся к периоду с начала войны до конца операции под Одессой. Но из итогового счета неприятельских потерь, без сомнения, немало пришлось на первый месяц осады города.
Если мы говорили тогда, что под стенами Одессы выведены из строя десятки тысяч вражеских солдат и офицеров, это соответствовало действительности. И уже одиннадцать - двенадцать дивизий, принадлежавших к шести армейским корпусам, было сковано боями на рубежах нашего плацдарма, отвлечено от остального фронта.
Похоже было на то, что и враг по-своему отмечает эти дни, очевидно напоминавшие ему о сорвавшихся планах и сроках. Мстя городу за свои неудачи, фашистское командование бросало на Одессу десятки бомбардировщиков. 7 сентября бомбы разрушили несколько жилых домов в центре и терапевтическую клинику, на следующий день - один из корпусов университета, часть здания вокзала и обувную фабрику. Поврежден был Дворец пионеров, возникло много пожаров. В порту аварийные команды героическими усилиями спасли получивший пробоины во время разгрузки транспорт "Ташкент" - тезку приходившего к нам лидера.
Но злобные и бессмысленные удары с воздуха по городским кварталам не могли сломить волю и мужество людей, в чей каждодневный быт уже вошли и артиллерийский обстрел, и карточки на воду, и дежурства около уличных баррикад. Массированные налеты не вызвали смятения, не остановили работы предприятий. На "Январке", в цехе, где превращали тракторы в танки, шло рабочее собрание. Наши товарищи, находившиеся там, рассказывали: когда начался налет, к выходу поспешили лишь бойцы МП ВО - им надо было занять свои посты.
9 сентября состоялся общегородской митинг. Выступали секретарь горкома партии Н. П. Гуревич, дивизионный комиссар Ф. Н. Воронин, а затем рабочие, инженеры, домашние хозяйки. Все они были теперь не просто жителями Одессы, но и ее защитниками, и каждый говорил о том, что делает для обороны города его завод, цех, дом, подъезд. От имени трудящихся Одессы митинг принял письмо Центральному Комитету партии с клятвой защищать город до последней капли крови. Были приняты также обращения к ленинградцам и киевлянам, которых война поставила перед такими же суровыми испытаниями.
А в воинские части приходили коллективные письма с одесских предприятий. Они были одновременно и приветствиями, и наказами бить врага еще крепче. Подписи под этими посланиями стояли главным образом женские. И это еще раз напоминало бойцам, кто изготовляет для них минометы и гранаты, печет хлеб, кто возводит вместе с солдатами стройбатов новые линии укреплений и тушит в городе фашистские "зажигалки". Из 50 тысяч человек, трудившихся на предприятиях Одессы в сентябре, более трети составляли вчерашние домохозяйки, студентки, школьницы, пришедшие в цеха за время обороны. Тысячи женщин изо дня в день выходили на строительство оборонительных рубежей, дежурили в командах МПВО.
Немало одесских женщин и девушек было и непосредственно на фронте. Причем не только в качестве медицинских сестер. В истребительных батальонах, которые еще в августе выводились на передовую, а затем вливались в регулярные войска, были и девушки-бойцы. Имена некоторых из них теперь знали - прежде всего благодаря нашей армейской газете "За Родину" - едва ли не все приморцы.
Кто в нашей армии не слышал, например, про Нину Онилову? Впрочем, иногда ее называли не Ниной, а Анкой. Комсомолка с одесской трикотажной фабрики попала в Чапаевскую дивизию, была там медсестрой, а потом, освоив пулемет, добилась, чтобы ей доверили это оружие. Тогда она и стала для своих боевых товарищей новой Анкой-пулеметчицей: так звали бесстрашную девушку, знакомую всем по фильму "Чапаев".
Эта новая Анка-пулеметчица не раз изумляла своим бесстрашием даже видавших виды бойцов. Воевала она и в экипаже одного из одесских танков. Нина Онилова истребила сотни фашистов. Под Одессой она была ранена и эвакуирована в тыл. Но после госпиталя добилась направления в Приморскую армию, сражавшуюся уже под Севастополем.
В сентябре уже знали на одесских рубежах и Людмилу Павличенко. Студентка Киевского университета, историк по специальности, она стала одним из лучших снайперов нашей армии. Счет уничтоженных ею вражеских солдат и офицеров дошел за время Одесской обороны до внушительной цифры - 187.
Одесское ополчение, вливавшееся в части армии или сражавшееся плечом к плечу с ними, дало и массу других неустрашимых бойцов - и мужчин, и женщин.
Несколько лет назад, когда в Одессе собирались ветераны обороны, секретарь обкома ЛКСМУ тех дней Н. Оленович рассказала в своем выступлении, как дралась с врагом группа молодых патриотов, мобилизованных на фронт комсомолом.
Среди них были грузчики морского порта Николай Капустянский, Иван Полозов и Тихон Коляда, парикмахер Александр Песецкий, рабочий табачной фабрики Николай Дорохов, Семен Трунов с канатного завода, рабочий Лев Руднев, модистка из ателье Нина Воскобойник… Они отбили на своем участке шестнадцать вражеских атак, теряя каждый раз кого-нибудь из товарищей. В конце концов в окопе остались в живых двое - Лев Руднев и Нина Воскобойник. У них кончились патроны, оставалось лишь несколько гранат. Руднев собрал комсомольские билеты погибших, присоединил к ним свой и, как старший, приказал девушке: "Ползи к нашим и скажи, что мы честно сражались до последнего вздоха". Сам он встретил последними гранатами приближавшийся фашистский танк.
Мне кажется, один такой эпизод способен дать представление о том, как защищали свой город вчерашние его мирные жители, об атмосфере героической самоотверженности, царившей на одесских рубежах.
И пусть меня правильно поймут те, кто был тогда не ополченцем, а красноармейцем, служившим еще до войны или призванным из запаса: о подвигах народных добровольцев я говорю сейчас не потому, что они сражались лучше кадровых солдат.
Подвиги, совершавшиеся под Одессой красноармейцами и краснофлотцами, поистине неисчислимы, и в этой книге я старался, как мог, показать, что значили они на нашем участке фронта.
Но солдата подготавливает к проявлению мужества вся армейская служба. Его доблесть в бою - это честно выполненный воинский долг. А когда на такую же доблесть способны люди, недавно еще и не думавшие, что им придется драться с врагом, это говорит о еще большем. В конечном счете - о том, что такой народ никому и никогда не одолеть.
Охваченные тревогами и заботами дня, отрезанные от Большой земли, мы подчас не успевали сознавать, как само имя Одессы становится для страны символом стойкости и непреклонности в борьбе с врагом. Помню, как, услышав по радио передовую "Правды", я был взволнован словами о том, что среди бесчисленных подвигов, уже совершенных нашими людьми в Отечественной войне, оборона Одессы, так же как Ленинграда и Киева, является изумительным проявлением массового героизма.
Московские газеты приходили к нам нерегулярно, о большим опозданием. Не знаю, попал ли вообще мне в руки тот номер "Правды". Но передовая, услышанная по радио, дала почувствовать, какое внимание стали привлекать события на нашем маленьком - в масштабах всего театра войны - участке фронта.
В те дни Одесса узнавала, что за ее борьбой следят и в других концах земли. Пришла к была опубликована в местной печати телеграмма, принятая на рабочем митинге в английском городе Бристоле. "Мы с вами в этой замечательной борьбе против общего врага, - говорилось в ней, - ибо знаем, что счастье, прогресс и прочный мир для всего человечества могут быть достигнуты только после уничтожения фашизма". Прислал приветствие защитникам Одессы и гарнизон Тобрука - крепости, осажденной фашистами в далекой Африке. "С гордостью, с затаенным дыханием следим за вашей мужественной борьбой", - телеграфировал из Лондона от имени советской колонии полпред И. И. Майский.
А колхозники Ставрополья (тогда - Орджоникидзевский край) сообщали, что отправляют в подарок Одессе через Новороссийский порт первую тысячу тони картофеля нового урожая. Высылали свои подарки городу и хлеборобы Дона. Московское радио транслировало одесские передачи. Большая советская земля давала почувствовать защитникам осажденного города, что она с ними.
* * *