- Верхний обычно открывали, но пружинки с защелок не снимали. Механику-водителю приоткрывать свой люк во время боя я не разрешал. Немцы тоже не дураки - они видят, что люк приоткрыт, и механика "убирают". У него два перископа стоят. Конечно, они быстро забрызгиваются. Но там же есть колпаки - можно один колпак закрыть, с другим работать - второй остается чистым. Потом этот закрыл, второй открыл. Приспосабливались! На маршах и я водил, и механик-водитель. Один раз на мне полушубок топором разрубали. Прошел дождь, а потом мороз ударил. Я сидел на шаровой установке и показывал дорогу. Когда машина остановилась, я не смог пошевелиться. Пришлось рубить топором. Но только один раз я танк в бой водил за механика-водителя. Надо сказать, механики у меня были хорошие. Вообще, от него очень много зависит в бою. Как он слушает тебя, как он выполняет твою команду. Где разворот, где короткая остановка. Механик-водитель должен работать как часы, должен все понимать. Общаться через переговорное устройство - это долго. Я должен сказать радисту, а он уже сообщает экипажу. Поэтому управлялись ногой! Так подтолкнул, сяк подтолкнул. Ну а на Т-34–85 я сам мог переключаться между радио и ТПУ.
Управление на Т-34 тяжелое. По днищу на коробку скоростей идут тяги. Они иногда выскакивали из креплений, и приходилось их кувалдочкой туда забивать. Рычаги переключать помогаешь себе коленом… тяжело. Что ломалось в танке? Летели топливные насосы, коробки скоростей, тормозная лента могла полететь, но это только от расхлябанности. Когда ленты натягивали, не полностью затянул, шплинты не поставил - и она уже начинает болтаться. Сама ходовая часть очень мощная. Наши танки Т-34, Т-34–85 - это незаменимые танки во время Великой Отечественной войны. Качественные были! И маневренность хорошая, и проходимость хорошая.
Могла гусеница порваться, но это опять от расхлябанности. Идешь, чувствуешь, что-то попало, - машина рвет - надо выйти посмотреть. Однажды у меня на противотанковой мине порвало гусеницу и выбило каток. Поставили запасные траки, и на четырех катках пошел. Конечно, намаялись - заводить ленивец, натягивать гусеницу очень тяжело. Один раз с экипажем меняли коробку передач и один раз снимали и ставили движок. Делали так: в башню вставляли бревно, таль на это бревно, а потом уже опускаешь.
- Сжатым воздухом для запуска двигателя часто приходилось пользоваться?
- В очень редких случаях. Это как НЗ: необходимо лишь тогда, когда машина заглохнет в бою, в атаке. Или стартер полетел, или аккумуляторы сели. Вот в этих, и только в этих случаях использовали сжатый воздух.
- Вы различали танки сормовские, тагильские?
- Конечно. У нас в основном были челябинские, поскольку пополнение шло в основном оттуда. Придет маршевая рота. Мы смотрим, сколько у нас командиров не хватает, сколько членов экипажей - столько оставляем. Остальные садятся на поезд, едут обратно - получать машины. Бывали случаи, ребята всю войну туда-сюда проездили. А чего ему? Паек хороший, кого-нибудь подсадит на платформу - еще приварок.
- Бывали случаи выведения из строя танка, с тем чтобы не идти в бой?
- Бывали. Выводили из строя мелочовку. Например, прицел. Иногда ломали боёк. Песок насыпали в баки. Такие случаи были редки, но были. Однажды прибыло новое пополнение, не наше, не челябинское. Двое надрезали себе подколенные сухожилия. Их судил трибунал - расстреляли. Были и самострелы.
- Как проводили атаку?
- Скорость держали 25–30, иногда и 12–15 километров в час. Старались двигаться зигзагами. Перед боем собираешь экипаж и говоришь: "Придерживаемся такого направления, ориентир такой, ориентир такой". Механик-водитель следит за дорогой. Стрелок-радист ничего не видит. Лобовой пулемет нужен был только для усиления огневой мощи, как пугающий - прицельность у него плохая. У многих стрелков не хватало, но у меня такого не было - всегда был полный экипаж. Пехота ходит - так наши поймают кого-нибудь, расскажут, как хорошо на танках воевать, - и зачисляют в экипаж.
Наблюдение ведут командир машины и заряжающий. У них смотровые щели, а на "восьмидесятипятках" появились перископические прицелы. Потом я уже вижу, какая цель, и командую заряжающему, каким заряжать - бронебойным или фугасным. Стрельбу вели и с короткой остановки, и с ходу. Но с ходу шанс на попадание - ноль, так что в основном с короткой остановки. Кстати, за подбитые танки платили деньги. Да только кто их получал? Все в Фонд обороны! Я открыл матери счет, и 1000 рублей каждый месяц ей посылали: у нее была доверенность, по ней она получала.
- Пехота с вами всегда была?
- Да, всегда с нами. У нас в корпусе была мотострелковая бригада (потом она стала 29-й гвардейской бригадой), ее батальоны были распределены по трем нашим танковым бригадам. На каждый танк по 5–8 человек. Но они всегда были с нами, как танковый десант. Один раз я столкнулся с пехотным командиром. У меня машина была неисправная, но мы отремонтировали ее и пошли догонять своих. Наткнулись на пехотный полк: ему надо двигаться вперед, а немцы перегородили дорогу. Командир полка подскочил ко мне: "Иди, выбей немцев!" А там уже, я вижу, танки горят. Спрашиваю: "Это вы послали?" - "Да, я послал". - "Поймите правильно, ни один танк там ничего не сделает. Туда нужно дать огонька". Он на меня как закричит: "Я тебя сейчас расстреляю! Невыполнение приказа! Я полковник!" Недолго думая, я вскакиваю в машину, люки закрыл. "Теперь, - говорю, - попробуй. Сейчас полк разнесу!" Уехал. Пришли две "катюши", дали залп - и полк пошел свободно. Вот такой дурак! Пристрелил бы меня за невыполнение приказа, а кто прав, кто виноват, пойди потом разберись. Хорошо, я сообразил, вскочил в танк.
- Вши были?
- У нас, танкистов, не было: мы же с солярочкой! Свое обмундирование "раз, два" - в солярку опустил. Еще было такое мыло "К". Холодной водой прополоскал - все, чистота. Так что у нас, танкистов, не было, - а вот у пехоты были. И после войны я много вшей видел у людей, даже на бровях.
- В бригаде женщины были?
- Одна механик-водитель была в другом батальоне. Причем такая, что куда там парню! Потом женщин много было: инструктора, связистки, радисты, на кухне, автоматчики, санитарки. Этим нужно было раненых вытаскивать. У них интересная психика: налет, и она ложится на раненого, закрывает его, чтобы спасти. Романы были. Многие женились! Мы-то пацанье были - женились те, которые постарше.
- Воспитанник бригады Анатолий Якушин за что получил орден Красной Звезды?
- За спасение командира бригады. Уложил немца…
- Как относились к немцам?
- По-человечески. Когда после Победы стояли в Германии, я жил на квартире у немца. Сначала нам не разрешали жить на квартирах, а потом разрешили. Двухкомнатная квартира, прекрасная мебель. Спрашиваю: "Откуда такая мебель?" Немец рассказал: "Было такое положение, если вступлю в нацистскую партию, буду иметь работу, питание". Он вступил - и жили они хорошо. Но сын у него погиб на нашем фронте.
- Что брали из трофеев?
- Ничего. А куда класть? В Германии я взял перламутровый аккордеон. Сам я играть не умею, но очень уж он красивый был. На одном складе взял тюк хрома разных цветов, привязал на башню, - а как пошел в атаку, все улетело. Мы показывали свою дисциплину, нам рабочие Южного Урала дали наказ: никакого мародерства. И ничего такого не было, потому что за нашей армией, корпусом следили, приезжал на фронт первый секретарь Челябинского обкома.
- Со Смершем были контакты?
- Уже в Германии; я был Герой Советской Союза. Деревню взяли, там большой пруд, утки плавают. Я штук 7 убил. Идем. Смершевец увидел: "Что за мародерство?" Я говорю: "Здесь же никого нет, какое мародерство?! А эти просто плавали!" - "Пойдемте в Смерш" - "В Смерш не пойду. Если хочешь разбираться, пойдем к нам в бригаду, там разберемся". Все-таки я его утащил к себе в бригаду. Заместителем командира батальона по политчасти был подполковник Денисов. Он говорит: "Мы ему показательный суд устроим! Идите, не шумите здесь". Тот только ушел, Денисов мне: "Быстрей ощипывай, готовь. Супчику хочется". Хороший мужик! Простой, душевный.
24 июня 1945 года состоялся Парад Победы. Я был его участником, шел в пешем строю. Мы долго готовились в Дрездене. Потом приехали в Москву, остановились в Лефортово, в училище Верховного Совета РСФСР. Готовились хорошо, старались. Попасть на Парад Победы с фронта - это же была такая радость, что описать нельзя. Большие тренировки были, в том числе и на Красной площади. А попробуй после фронта выдержи строй?! 24 июня в 5 часов нас подняли. Шел сильный дождь, обмундирование несколько раз меняли. У танкистов темно-синие комбинезоны, танкошлем, краги - видно, что идут танкисты!
Шишкин Григорий Степанович
(интервью Артема Драбкина)
Я с 1924 года. Родился в Москве. Летом 41-го уехал в село Воронежской области, где жили дедушка и бабушка, на каникулы. Объявление о начале войны я услышал, когда шел вместе с мамой и бабушкой в магазинчик, что находился в центре села. Я всегда ходил с ними, поскольку рядом с магазином был турник, самодельные брусья, на которых я тренировался, пока они делали покупки. В то время как-то было принято среди молодежи хвастаться тем, кто больше подтянется, быстрей пробежит, дальше заплывет… Жара стояла страшнейшая! Зной, все как будто вымерло - ни звука, ничего, такая тишина. И вдруг из репродукторов, что висели на столбах, слышим речь Молотова, объявившего о начале войны. Поднялся вой, деревенские бабы плачут, собаки залаяли, завыли, беготня сразу началась. Вот этот шум у меня в памяти остался… Я-то думал: "Чего они плачут, когда радоваться надо? Сейчас быстро разобьем фашистов!" Так воспитаны были… Мы, школьники, сразу побежали в военкомат. Военком говорит: "Рано, ребята, надо закончить 10 классов". Обратно в Москву меня уже не пустили, поскольку шла эвакуация, поэтому 10-й класс я оканчивал летом 1942 года в этом селе. 9 июня был выпускной вечер, а 10-го мы уже все были в военкомате.
- Как воспринималось отступление 1941 года?
- Тяжело было, когда начали приходить похоронки. Самым страшным человеком в селе был почтальон. Все с ужасом смотрели и гадали, к кому он завернет, ведь почти из каждого дома кто-то ушел на фронт… Молодежь рвалась на фронт, причем было позорно, если тебя не взяли в армию. С таким парнем девушки не хотели гулять. Его родители шли в военкомат и чуть ли не скандал устраивали, почему моего сына не берут. Учитывая такое настроение, можно сказать, что почти все мужчины села были призваны. И за первый год войны очень много пришло похоронок. Настроение у односельчан было подавленное. Поминали? Конечно. Придут соседи, родные, а в деревне все родные. Зайдут с бутылочкой. Таких роскошных поминок, как в обычной мирной жизни, конечно, не было - деревня не голодала, но и не роскошествовала. А так придут, поплачут…
В то время, когда нас призвали, немцы уже подходили к Дону. Всю живность: коров, овец, лошадей - угоняли на восток, чтобы не достались врагу. Собрали огромный обоз - телег, наверное, пятьдесят. Посадили на него нас и молодежь допризывного возраста и повезли на восток. Кроме того, что родные нам напихали всякой снеди, председатель колхоза Пустовойтов бегал от одной телеги к другой и каждому предлагал мед, сало, мясо, яички - только забирайте, потому что все равно все это подлежало уничтожению.
Надо сказать, что уезжала только молодежь. Крестьяне из села не уезжали. Они привыкли к смене власти в 20-е годы - то Махно придет, то красные, то белые, зеленые, семеновцы. Поэтому из деревни никто не эвакуировался, а вот скот угоняли.
И вот на этих телегах… Лето, благодать. В степи жаворонки летают, перепелки, мотыльки, бабочки. Запах чудесный. Не доезжая Хопра, на нашу колонну налетел немец - небольшой самолетик типа нашего У-2. На бреющем прошел вдоль колонны чуть ли не цепляясь колесами за гривы лошадей. Но не стрелял, видно, жалел, или закончились у него патроны. Лошади, конечно, в кюветы, телеги перевернулись, ребята разбежались. Когда он улетел, собрались, никто не пострадал.
Приехали в Мичуринск. Там шло формирование. Нас расспросили, где работал или учился. Поскольку я в Москве до войны окончил школу автолюбителей, то меня определили в первое Горьковское танковое училище, находившееся в знаменитых Гороховецких лагерях. Вот там, в полуземлянках, прожил девять месяцев.
Чему учили? Материальной части танка Т-34. Прежде чем посадить на Т-34, давали поездить на тракторе, автомашине, и только потом сажали на танк. Причем ничего записывать не давали. Говорили, что это связано с секретностью, а на самом деле просто не было бумаги - не на чем было писать. Тем не менее мы материальную часть знали великолепно. Бывало, едешь, где-то чуть-чуть застучало, уже знаешь, что полетела какая-нибудь шайба правого торсиона. Помню, лежали в землянке, мечтали о будущем. Один говорит: "Вот приеду домой. У нас есть дядя Вася, мастер по тракторам. Я его за пояс заткну!" Действительно, по сравнению с трактором танк сложная штука.
Что об училище сказать? Кормили неплохо - и сливочное масло, и хлеб давали, но мало - все время преследовало чувство голода. Мы же молодые, все время на воздухе, все время в движении. Зимой, помню, привезли картошку, и не успели ее убрать. Она замерзла. Охранять громадные бурты поставили часового - все равно воровали! По-пластунски подползали или договаривались с часовым. Мороженой картошки напихаем в карманы, кто сколько может, и у себя в землянках на печках ее, перемерзшую, поджариваем. Много стреляли и из танкового оружия, и из ручного - пулеметов, автоматов. Бросали гранаты из танка - отрабатывали оборону остановившегося танка от пехоты.
Окончили училище, присвоили звание "лейтенант", поскольку учился на "отлично". Те, кто имел троечки, четверочки, получали звание "младший лейтенант". А одному парню дали звание "младший лейтенант" за неуважение к технике. Когда сдавали экзамены, было холодно. Его спрашивают: "Где ведущее колесо?" Он пнул его ногой: "Вот!" Ну и снизили звание. И это несмотря на то, что шинельки были паршивенькие…
Так вот после окончания училища отправились в Сормово получать танки и экипажи. Я воспитывался в патриархальной семье. Дедушка у нас был довольно строгий. Если ребенок или юноша встретил на дороге старшего по возрасту, то он обязан первым поздороваться со встречным. И боже упаси, если ему кто-то скажет, что я прошел и не поздоровался. Он такой нагоняй задаст! Бить никогда не бил, но я его очень боялся. И вот стали комплектовать экипажи. Стоит строй свежеиспеченных офицеров, строй механиков-водителей, командиров башни, стрелков-радистов. Объявляют: "Экипаж танка 119. Командир танка лейтенант Шишкин!" - выходишь. "Механик-водитель старший сержант такой-то!" - выходит. А он с такого же года рождения, что мой отец! Для меня это… я совсем пацан, тепленький, маменькин сынок, прямо скажем. И вдруг мне в подчинение дают этого бывалого солдата, механика-водителя! Он стоит по струнке, смирно, а мне неудобно - как же я буду командовать человеком, который старше меня?! Нужно было быстро переломить себя.
Пришли на завод, а там пацаны работают по 12–15 лет. Буквально дети! Крышка моторного отделения прикручивается к заднему борту громадными болтами. Они ключ-то вставят, повиснут на нем, а провернуть не могут - не хватает силенок. И вот мы вместе с ними стали собирать себе машины. Собрали. Получили запасные триплексы, нож, часы Первого часового завода, которые крепились к приборной доске, - в пластмассовом футляре, громадные и тяжелые. Мы их откручивали и носили в кармане. Потому что без часов нельзя. Надо сказать, что на фронте первый, самый лучший трофей - часы. Немецкие часы, они штампованные. Ходили, правда, очень точно, но недолговечные.
Совершили пятидесятикилометровый марш, постреляли, погрузились на платформу и двинулись в Ломинцево Тульской области на формирование. Я попал в 118-ю отдельную танковую бригаду. Командовал ей грузин Шалва Бригвадзе. А командиром батальона был геройский мужик, осетин Петр Газмурович Джемиев. Наша бригада не входила ни в какую армию, а была в резерве командования фронтом. Нас бросали туда, где создается критическая ситуация - или немцы наметили прорваться, или наши наступают. За год, что я воевал, пришлось побывать и в 10-й армии, и в 22-й армии, и в 3-й ударной.
По дороге, надо ж такому случиться, мой механик-водитель заболел куриной слепотой. Вначале думали, что, может быть, шутит или притворяется. Ничего подобного, совершенно ничего не видел в темноте. Доложил фельдшеру. Он объяснил, что эта болезнь лечится каротином. Нужно много морковки или свежей печени. Морковку где возьмешь? А печень… воинский эшелон: товарные вагоны, платформы - двигался по степи. На нем танки под брезентом. Под этим брезентом вся наша жизнь протекала. И вот остановились на каком-то полустанке. Долго стояли. Смотрим, гонят на восток коров. Мы к пастуху. Объяснили, что нужна печенка. Он говорит: "Нет, я не могу отдать вам корову. Я же должен сдать их по счету". - "Мы тебе дадим расписку". - "Хорошо". Написали на бланке нашего батальона, печать поставили. Забили эту корову, вырезали печенку. И стали давать ему эту сырую печенку - чуть-чуть посолит и ест. И представь, пока доехали, болезнь прошла!