Постояли в Ломинцево - крупной узловой станции в Туле. Я в то время исполнял обязанности начальника поезда. Моя обязанность была на станциях подойти к военному коменданту, узнать маршрут следования, продолжительность остановки, передать это начальству и донести его распоряжения до личного состава. Вдруг меня вызывают командир бригады с замполитом. Прихожу, сидят: "Военный комендант доложил, что наши танкисты вскрыли и ограбили вагон с копченой свининой. Срочно проверить! Не дай бог будет проверка! Найдут - тебя же и расстреляют". Я, конечно, перетрусил. Собрал своих коллег, лейтенантов, объяснил задачу. К себе прихожу, залез в танк, посмотрел во всех закутках - ничего нет. Поехали дальше на фронт, никакой проверки не было. Кто будет воинскую часть проверять?! Надо сказать, кормили паршивенько - бульон из гороховой муки. А тут на второй или третий день после этого случая приносит мне командир башни, сержант, котелок: "Лейтенант, обед". Я опустил ложку, а там кусок копченой ветчины. Думаю: "О! наконец-то начали кормить. Видимо, подъезжаем к фронту". Потом узнаю, что другим ничего не давали. Я так и так - молчат. Спрашиваю: "Японский бог! - Мы тогда в выражениях не стеснялись. - Откуда это?!" - "Лейтенант, да все прошло уже, мы уехали". - "Покажите, где вы спрятали? Я искал, не нашел". Так они что, мерзавцы, сделали?! Они из снарядных ящиков вытащили часть снарядов и разложили их в ниши. Ветчину положили на дно ящиков и прикрыли ее снарядами. Оказывается, все танкисты бригады так сделали! Ладно. "Как украли-то?! Там же каждый вагон охраняется!" - "Мы подошли, спросили: "Ты откуда будешь-то?"" - "Да я ивановский". - "А, ивановский, а у нас есть ивановский! Петь, подойди сюда". - "Какой район?" - "Да елки-палки, я тоже с этого района". Короче говоря, разговорили. А в это время сняли пломбы, открыли двери. И несколько тушек копченой свинины свистнули…
Приехали на фронт под Невель. Это уже конец лета - начало осени 1943 года. Ехали к передовой ночью, устали, конечно, страшно. Видно только синий огонек впереди идущей машины, потому что фары зажигать нельзя. Вокруг какие-то вспышки, осветительные ракеты летят… Расположились. А танк, когда приезжаешь на место, он же теплый - махина большая. На моторное отделение брезент накинешь - там и в морозы благодать. Вот уже позже, зимой, пока танк едет, нарочно закрываешь жалюзи, чтобы он нагрелся до предела. Приезжаешь, брезент на моторное отделение, края прикидываешь снегом или землей. И там кайф! Можно до гимнастерки раздеться! Только задремали, вдруг вызывают командиров танков моего взвода к командиру батальона: "Утром идет в наступление батальон пехоты. Ваша задача поддержать этот батальон, вырваться вперед, подавить огневые точки. Пройти, проутюжить немецкие позиции, чтобы наша пехота могла двинуться дальше. По данным разведки, у немцев в обороне несколько пулеметов и рота автоматчиков".
Выехали рано утром, чуть-чуть начало светать. Открыл люк башни, высунулся, чтобы ориентироваться, потому что опыта особого не было - надо же видеть, куда едешь.
Шоссе, вдоль которого шло наступление, поднималось на бугор, по которому шли немецкие траншеи. Движемся. Видим огонек - из пулеметов строчат - туда снарядик, еще заметил огневую точку - туда снарядик. Настроение боевое. Да еще воспитали нас в том духе, что наши танки вообще неуязвимы. Только мы вышли на бугор, меня по башне как трахнет! И все. Лампочки в танке погасли, рация от сотрясения перестала работать. Механик поворачивается: "Лейтенант, пушка!" А во взгляде такая надежда, что лейтенант все знает… Куда там! Но не дай бог показать экипажу, что ты струсил или ты не понимаешь, что делать. И вот первый снаряд… Поскольку мы только выбрались на бугор, он срикошетил, хотя орудие было всего метрах в семидесяти от нас. Дурак дураком был - маленький еще, а все-таки быстро сообразил, что другого выхода у меня нет. Кричу: "Вперед!" Механик жеманул на полной скорости. Второй снаряд оторвал шаровую установку на лобовой броне. Третий выстрел, и сразу треск, стук, танк намертво встал. Сразу пошел дым. Потом я уже разобрался - у нас внизу лежало несколько дымовых гранат, которые и загорелись. Командую: "К машине!" Выскочили. Вдоль дороги лежали срубленные ели - немцы боялись партизан и вырубали лес вдоль дорог. Мы выскочили и под эти поваленные деревья забились. Командир башни Колесников должен был взять автомат, который всегда был в танке. Вижу, он залез под соседнюю кучу, спрашиваю: "А автомат?" - "Забыл, лейтенант". Я зарылся, уже не смотрю на него. Потом оглянулся. Он, чтобы исправить свою ошибку, залез в танк, вытащил автомат, а у него изо рта дым - наглотался. Короче говоря, лежим. Смотрим, немцы идут цепью вниз. Ну, думаем, нас захватить. Первый раз я решил стреляться. Почему? Потому что они танкистов и летчиков не щадили. Про издевательства мы вначале наслушались, а потом и насмотрелись. Так что это уже как закон был - в плен попадать нельзя. И вот знаешь, интересное чувство. Перед глазами протекает все, что помнил, все, что пережил. Причем с фотографической четкостью. Вот сестренка … как я ее отлупил. Вот школа… Уже приставил наган, а потом смотрю, они бегут, а сами стреляют не вперед, а назад. Я понял, что единственную пушку я раздавил, а два танка, что шли за мной, подходят, и те драпают. Немцы пробежали. Сижу я под валежником, смотрю, наши бегут - пилоточки со звездочкой, наши автоматы. Стреляют. Напряжение большое. Страх смерти присущ каждому человеку. А у меня еще дурости много было. Прямо из-под этой елки кричу: "Ура, ребята! За Сталина!" Тот боец, что ко мне ближе всех был, как направит на меня автомат. То ли закончились у него патроны, то ли заел автомат - повезло, а то бы скосил запросто. Пробежала пехота, проехали наши танки. Я подхожу к своему. Он колоссально дымит - в нем штук 10 дымовых шашек загорелось. Оказывается, что ствол орудия ударил в приоткрытый люк механика-водителя, сорвал его и влез в танк. Шашлычок такой получился. Тут я вспомнил, что что-то меня ударило под сиденье. Видимо, это был ствол орудия. Обошел танк - в лобовой броне хорошая дырка. Влез внутрь, включил вентилятор - заработал. Танк оказался исправным. Дали задний ход, съехали с пушки нормально. Я в этом столкновении не пострадал, механику-водителю ободрало щеку. Осколки попали в коленку командиру башни - его отправили в госпиталь, а оттуда в училище, откуда он вернулся к нам командиром танка. Кстати, танк у нас огнеметный был. Хорошо, что не загорелся бак с горючим, иначе не было бы нас в живых. Вообще, эти огнеметные танки не любили. Конечно, блиндаж какой-нибудь спалить или вдоль окопов струю пустить хорошо, но все равно, гораздо эффективнее просто гусеницами поработать. Короче говоря, заменили заряжающего и поехали за другими нашими танками. Видим, танк Цибенко Ивана, моего друга, сгорел. Сам он ползет по кювету в нашу сторону. Одна нога на штанине держится. Выскочили, хотели помочь, но что мы там могли сделать… Поехали дальше. Дошли до речушки. Задача пехотного батальона была оседлать мост и не дать немцам отойти. На другой стороне реки, вижу, идут несколько немецких машин с пехотой. Скрылись в какой-то низинке. Я разворачиваю башню, жду. Появилась - бах! Как на стрельбище, как в кино. Только каски подлетают вверх метров на пятьдесят. Несколько машин подбили. Двинулись дальше. Смотрю, стоят пушки, которые расстреляли танк моего друга, ведут огонь по пехоте. Я туда снаряд. Хорошо попал.
Закончили мы эту атаку… танк у меня забрали, потому что в башне была трещина, а в корпусе дырка. Получил новый танк. 1 сентября, я еще подумал, что ребята сейчас в школу пошли, выстраивают бригаду: "Лейтенант Шишкин за проявленное мужество и героизм в бою… награждается орденом Красной Звезды". Это для пацана тогда… я же помню по школе, когда орденоносец приходил - это было событием! А тут и мне орден дали! Ну, вообще! Конечно, детство еще было. Помню, когда из училища выпустили, портупею дали, наган. Бывало, в туалет идешь, вытаскиваешь его и начинаешь в руках крутить и так и эдак! Дети! Хотя все это в себе приходилось давить, да и прошло довольно быстро. В общем, этот бой был самым запоминающимся. Во-первых, потому что первый, а во-вторых, довольно драматичный.
Пошли дальше. Расскажу такой эпизод. Через некоторое время после того боя меня назначили комсоргом роты. Это не освобожденная должность, не дававшая никаких привилегий - просто комсомольское поручение. Наступаем, продвигаемся за немцами. Заходим в одну деревню - только трубы стоят, еще головешки дымятся. Выпрыгнул из танка, заглядываю в печку, а рядом ниша такая, где ухваты и кочережки лежали. Смотрю, а там две книги. Я их вытаскиваю кочергой - Ветхий и Новый Завет в кожаном переплете. Это же ценность какая! Я их к себе в танк. И на досуге почитывал. Ребята, естественно, знали. В этом отношении на фронте было полнейшее доверие и искренность. Теперь, когда надо сделать ребятам замечание, говорю: "В стихе седьмом Евангелия от Матфея сказано… Поделись с другом последним куском хлеба". И всякий раз я ссылался на Библию: приходят, просят закурить, или поссорятся - все равно ссылался на Библию. И как-то все приняли эту игру. Как что-то: "Ну-ка пойдем посмотрим, что там в Священном Писании сказано". Сидишь с таким важным видом и что-нибудь выдаешь. Вот такая была игра. И вот уже в Белоруссии зашли в какой-то хуторок, затерявшийся в болотах. Причем туда ни наши ни немцы до этого не заходили. Домики там целые были. Расположились на ночь. Офицеры в одной избе, постелив себе соломы на земляном полу, легли спать, а солдаты и сержанты - в другой. Наша хозяйка-старушка - в чуланчике. Легли во всем, только сапоги сняли, чтобы ноги отдохнули. Вдруг посреди ночи меня дергают за ноги. Смотрю, а это наша хозяйка. Думаю: "Может быть, что-то подозрительное". Быстро надел сапоги, кобуру застегнул и за ней - она раз - и в чулан к себе. Захожу. На столе стоит коптилка из гильзы и на тарелке гора блинов. Она мне: "Кушай, сынок". Меня, после армейских-то харчей, уговаривать не надо - нажимаю. А блины были хорошие, с маслом! Потом думаю: "А что это она меня выбрала? Медалей у меня не больше, чем у других, и по годам я ничем не выделялся…" Она сидит, прямо в рот смотрит. Знаешь, как эти деревенские? А потом говорит: "Ты офицер, командир, а бога-то не забываешь!" Она слышала, когда мы общались, и я ссылался на Луку или еще кого. Видимо, посчитала, что я глубоко верующий человек, да к тому же с Библией.
Как-то нам объявляют, что приезжает с инспекцией начальник БТМВ фронта генерал-лейтенант Чернявский. И раньше приезжали с инспекциями: выстроят нас, в штабе о чем-то поговорят с высшими офицерами, потом выходят: "Благодарю за службу, за боевые заслуги!" - "Ура-ура!!" Уезжают, мы расходимся. А тут приехал этот генерал, сразу шинельку сбросил, а под ней комбинезон. Я был командиром первого танкового взвода. Мой танк, естественно, стоял первым. "Откройте". Мой экипаж свое дело знал. Я был спокоен, что у меня все нормально. Смотрю, через некоторое время появляются эти две книги, и он влезает. Все ребята замерли. А ведь не надо забывать, что я был комсоргом! И вдруг в моем танке такая литература! Если на дурака попадешься, и из комсомола тебя, и за Можай загонят. Генерал подзывает нашего комиссара: "Поинтересуйтесь, почему в танке такие книги". Потом подошел ко второму танку, но уже туда не залезал. Просто днище посмотрел, обошел строй: "Благодарю за службу!" - "Ура-ура". Сел в машину и уехал. Стоим все по стойке "смирно". Все ждут, что будет. Как потом мне признавались ребята, перетрусили больше они, чем я. Комиссар: "Старший лейтенант Шишкин!" Я выхожу, он, ни слова не говоря, отдает мне эти книги. "Разойдись!" Сам повернулся и ушел. Умница какой был!
Зимой стояли в обороне. Наш танк поставили в засаду прямо на переднем крае. Выкопали капонир, поставили машину, закидали ее соломой и ветками. Только ствол торчал поверх земли. Требовалось не обнаружить себя и ждать команды по рации. Мы там дней сорок просидели, завшивели все! А какие вши на фронте были! Это кошмар! Как только становится трудно, они как будто откуда-то зарождаются. Ладно… Не в этом суть. По ночам мы танк прогревали. Днем нельзя - заметят. Однажды механик недосмотрел, да и я тоже. От искр из выхлопной трубы загорелся брезент, от него занялись солома, ветки. Сверху стояли запасные бачки с горючим. Мы выскакиваем из земляночки, которую вырыли рядом с танком. Машина горит. В небоевой обстановке потерять танк - это страшная штука. Начал сбрасывать ветки, загорелась бочка с топливом, раздулась, из нее, как из пульверизатора, огненные брызги - вот-вот взорвется, и хана танку. В горячке, как схватился за эту бочку, чтобы скатить, обжег ухо и правую руку. В общем, кое-как потушили.
У нас в бригаде было два Героя Советского Союза. Они застряли в болоте на немецкой территории, просидели 13 суток, но танк не сдали. 22 декабря послали два танка их выручать. Ехало нас вместе с техниками двенадцать человек. Меня послали просто "за компанию", поскольку после пожара лечился в санбате. Двигались лесом по просеке. Я ехал на втором танке. По данным разведки, эта территория была свободна от немцев. Смотрю, вырыт свежий окоп. Чуть-чуть еще проехали. Справа два орудия сбрасывают камуфляж - один выстрел и второй выстрел. Мы не успели даже сообразить… Короче говоря, нас расстреляли в упор. У командира башни голова буквально к ногам свалилась. Механик-водитель только высунулся из танка, его сразу скосили. Я выскочил и под танк. Лежу. Черный дым горящих танков низко стелился в сторону немцев. Прикрываясь им, я пополз в сторону немецких позиций. Решил для себя, что отползу немножко в сторону, дождусь, когда стемнеет, и тогда стану к своим пробираться. Прополз, смотрю - окопы, заглянул, вижу свежие следы, но никого в окопах нет. Запрыгнул в окоп. Рядом река Великая, на другом берегу наши. Я по этому окопчику продвинулся поближе к берегу. Окоп заворачивает. Заглянул за угол, а там немец - в годах, с усиками. Смотрит на меня. Я выстрелил, но поскольку стрелял с левой руки (правая была обожжена во время пожара) - промахнулся… Промахнулся, хотя стрелял хорошо и расстояние было небольшое, но напряжение такое… Он как застрочит из своего автомата, у меня перед глазами песок сыпется. А потом патроны закончились, он перестал стрелять. Я выглянул и выстрелил. Он упал. Я быстро на берег, снял полушубок и в одном комбинезоне спустился вниз к реке. Немецкий берег крутой, поросший соснами, а наш - пологий и совершенно без леса. Сообразил, что если я сейчас реку переплыву и вылезу, то меня с крутого берега запросто снимут. Я вдоль берега пошел вниз по течению. Чуть подальше лес на нашем берегу углом подходил к самой реке. Думаю: "Там и переплыву". Иду по берегу, льдинки скользят, кажется, что гром гремит, сейчас услышат. Меня спасло то, что в танках стал рваться боекомплект, и, конечно, внимание немцев было отвлечено. Я подхожу, смотрю, у берега сосна лежит - ствол, сук от него большой и между суком и стволом голова немца. Смотрит в сторону нашего берега. Или разведчик, или еще кто. Аккуратненько целюсь, стреляю, смотрю - упал. Я быстро к берегу, переплыл реку, вваливаюсь в окоп, там наши сидят, смотрят на меня: "Это ваши танки?" - "Да". До штаба бригады километров семь. Так и пошел во всем мокром - натер себе ноги и еще кое-что. Хотя стоял крепкий мороз, но мне всю дорогу было жарко. На следующий день хоть бы насморк был! Прихожу. Комбат, осетин Джемиев, спал. Разбудили, докладываю. Спросонок ничего не понял. Пришлось еще раз рассказать. Он: "Ух, как же так! У вас же было задание выручить Героев Советского Союза. Пошли к комдиву". Комиссар дал мне свои сухие валенки, кто-то дал шинель, а комбинезон так и остался мокрый. Приходим к комдиву - здоровому грузину. А для меня, для старшего лейтенанта, полковник - это царь и бог. Он: "Не может быть! Вы офицер! В карте разбираетесь?!" - "Так точно". - "Покажите, где это было". Показываю. "Что вы мне говорите?! Вот донесение разведки! Там нет немцев!" Вызывает начальника разведки, капитана: "Разведайте! Чушь какая-то получается". Капитан берет двух автоматчиков и меня в придачу, чтобы я показал это место. Идем. Смотрю, первая траншея, к которой мы подъехали. Говорю: "Дальше идти нельзя". - "Да брось ты!" Буквально еще два-три шага сделали - как дали по нам из пулемета. Мы бежать, этот капитан первым. Прибежали, доложили. Тут мне уже водки стакан дали, накормили как следует. Лег и уснул. Просыпаюсь голым под шинелью. Все мои шмотки висят около пышущей жаром бочки. С утра меня в Смерш. А мы с нашим контрразведчиком приятельствовали, я еще подумал, что сейчас начнет мне сочувствовать. А вместо этого он ко мне обращается на "вы": "Я должен снять с вас показания". - "Да ладно тебе!" - "Расскажите, как вы…" Все еще раз повторил.
Новые танки приходят. Обычно их стараются заполнить опытными экипажами, а прибывших отправляют обратно. А мне не дают! Раз прибыло пополнение, второй раз - мне не дали. Обидно! Стыдно перед друзьями, товарищами! Я же не виновен! Вот так в течение двух недель примерно. Меня назначили офицером связи. Пакет отвезти в штаб армии, фронта. Хоть и был под подозрением, но не под таким, чтобы совсем не доверяли. И на лошадке скакал, и на мотоцикле, как придется. Как-то, помню, вез пакет, произошел обстрел. И вот на поляночке две девчонки из медсанбата. Ревут страшно. Я подхожу. Они: "Как вам не стыдно! Уйдите!" Одной из них осколок попал в ляжку, в мягкое место. Ничего страшного нет, только мякоть задета. "Что за шутки?! Вы где находитесь? Забыли, что ли?!" Поднял юбчоночку, перевязал.
Потом, когда это место, где нас расстреляли, освободили, осмотрели танки, нашли погибших, тогда дали мне танк.
Кстати, кроме вот этого эпизода мне еще только раз приходилось применять личное оружие. Летом 1944 года мы шли рейдом по тылам немцев. Дорога проходила мимо небольшого сарайчика. Смотрю, немец из леска бежит к этому сарайчику. Думаю: "Как выскочит из-за него, я его и скошу". Проехал уже этот сарайчик, а он и не думал выскакивать. Какое-то сработало подсознание, что он может быть на танке. Достал наган, приоткрыл люк, а он уже на танк вспрыгнул. Мне ничего не оставалось, как застрелить его.