Легенды Белого дела - Вячеслав Бондаренко 7 стр.


На должности начштаба Марков не пользовался в новорожденной армии популярностью. Его резкость и прямота в обращении многих коробили и задевали, так что, по свидетельству Деникина, "войска относились к нему сдержанно <…> или даже нестерпимо (в ростовский период Добровольческой армии)" . По свидетельству историка Марковских частей В. Е. Павлова , не приняли Маркова и штабные работники, так как "он боролся с "канцелярщиной" и требовал дела" . Но продолжалось такое положение недолго: те самые качества, за которые не любили Маркова-штабиста, мгновенно превратились в достоинства, стоило ему вернуться в строй…

Новый год, начало последнего года своей жизни, Сергей Леонидович встретил с юнкерами-артиллеристами. Они были для него своими, ведь по образованию он был "констапупом", а у "михайлонов" преподавал перед войной. По традиции выпускники двух этих училищ, Константиновского и Михайловского, относились друг к другу настороженно, но на новогоднем вечере с этой традицией было покончено - юнкера решили больше никогда не вспоминать былой вражды и считать друг друга братьями. Когда Марков пришел в батарею, там только начали расставлять тарелки на столах, и юнкера сконфуженно оправдывались - мол, не все еще готово.

- Не смущайтесь, я могу быть полезен и при накрывании стола, - засмеялся генерал, принимаясь помогать по хозяйству.

Первый тост Марков поднял за гибнущую Россию, за ее императора и за Добровольческую армию. На этом официальная часть кончилась, и за глинтвейном начался общий разговор. Марков заметил, что в черный период русской истории страна недостойна иметь своего царя, но когда все закончится, он не может представить себе Россию республикой. Насколько правдиво описывает эту сцену В. Е. Павлов - неясно, возможно, что он задним числом приписал Маркову свои политические симпатии. Будь Сергей Леонидович убежденным монархистом, он вряд ли упомянул бы в письме А. Ф. Керенскому 15 июля 1917 года "кошмарное распутинское владычество" , а впоследствии не вступил бы в конфликт с М. Г. Дроздовским, не скрывавшим своих симпатий к низложенной династии.

Прощаясь с юнкерами, Сергей Леонидович сказал:

- Сегодня для многих последняя застольная беседа. Многих из собравшихся здесь не будет между нами к следующей встрече. Вот почему не будем ничего желать себе. Нам ничего не надо, кроме одного… - Он помолчал и крикнул: - Да здравствует Россия!

Все начало 1918 года прошло для молодой Добровольческой армии в тяжелых боях. С 10 января штаб армии размещался в Ростове-на-Дону, но большевики теснили добровольцев со всех сторон, и 21 (по новому стилю) февраля Корнилов подписал приказ о выводе армии из города. Куда - он и сам толком не знал, единого мнения по этому поводу не было, но выбор был невелик: или степные хутора в Сальских степях, так называемые зимовники, или Кубань, где сопротивлялись большевикам местные добровольческие отряды В. Л. Покровского . В конце концов остановились на втором варианте - Кубань, ее столица Екатеринодар. В ночь с 22 на 23 февраля 1918 года армия выступила из Ростова. Так начинался легендарный 1-й Кубанский (Ледяной) поход, впрочем, тогда еще не имевший никакого названия…

"Срез" добровольчества первых, самых тяжелых дней Белого дела был чрезвычайно широк. За Корниловым по весенним степям шли генералы и офицеры, военные чиновники и вольноопределяющиеся, солдаты и матросы, юнкера и кадеты, врачи и сестры милосердия, гражданские чиновники и священники. Шли бароны, графы, князья и шли крестьяне, мещане, рабочие. Шли великороссы, малороссы, белорусы (впрочем, все они, как правило, считали себя русскими), болгары, калмыки, чехи, словаки, туркмены, эстонцы, сербы, евреи, немцы, австрийцы, латыши, литовцы, поляки, грузины, армяне. Шли мужчины и женщины (причем женщины были не только сестрами милосердия, но и офицерами, и добровольцами). Шли седые ветераны двух войн и шли шестнадцатилетние мальчики. Последних было гораздо больше: лишь одна шестая армии - около шестисот человек - были старше сорока лет. Больше половины участников похода (54,5 процента) составляли молодые офицеры военного времени, главным образом прапорщики, подпоручики и поручики, выглядевшие в глазах седых генералов детьми. "Крестовый поход детей! Да, пожалуй, - вспоминал С. Н. Ряснянский. - Эти "дети", руководимые самоотверженными офицерами, спасли честь России. В то время, когда зрелые, мудрые "мужи совета" признали власть коммунистов или отошли от дел, эти "безумцы" взялись за винтовку и шашку" .

Во многом поход был "родственным" - в него уходили братья, сестры, мужья с женами, отцы с детьми, уходили целыми семьями, "ветвями" родственников и свойственников. Шли братья Бирюковы - трое добровольцев, трое братьев Ливенцовых - вахмистр, сотник и подъесаул, трое братьев Мяч - все поручики, трое братьев Рябченко - хорунжий, сотник и подъесаул, трое братьев Колюбакиных - капитан, штабс-капитан и кадет, трое братьев Зекрач - подъесаул и двое есаулов, трое братьев Никиша - казак, старший урядник и сотник, трое братьев Ляхницких - прапорщик, поручик и штабс-капитан… Братья Смильгины - оба подпоручики, братья Томазо - прапорщик и доброволец, братья Ковчаны - вахмистр и лекарский помощник, братья Фесенко - хорунжий и прапорщик, братья Милютины - доброволец и поручик, братья Мошкины - доброволец и прапорщик, братья Перевозовские - есаул и сотник, братья Коротченко - оба прапорщики, братья Буряки - есаул и полковник, братья Дидыки - вахмистр и прапорщик, братья Чекаловы - сотник и полковник, братья Малышенко - есаул и полковник, братья Шатовы - капитан и вольноопределяющийся, братья Возионовы - доброволец и прапорщик, братья Ржищевы - штабс-ротмистр и ротмистр, братья Гетмановы - оба полковники, братья Беловы - капитан и полковник, братья Ненашевы - доброволец и врач, братья Гольдшмидты - прапорщик и подпоручик, братья Бойченко - подпрапорщик и подпоручик, братья Новосельские - рядовой и доброволец, братья Смагины - полковник и ротмистр, братья Гречишкины - коллежский и статский советники, морские офицеры братья Ильвовы - оба лейтенанты, добровольцы братья Гиршберги и Денисенко… Брат и сестра Сериковы - хорунжий и доброволец… Сестры Шапошниковы и Энгельгардт - сестры милосердия… Отец и сын Щупляки, Озаровские, Парицкие и Куницыны, отец и сын Фирсовы - генерал-майор и кадет, отец и сын Ивановичи - генерал-майор и прапорщик, отец и двое сыновей Лисицыны, отец и дочь Шпилиотовы - штабс-капитан и доброволец, отец и двое сыновей Чистяковы, семья Целебровских… Муж и жена Гусак - прапорщик и доброволец… И это еще далеко не все. Примеры можно продолжать и продолжать.

Заодно отметим и некоторые курьезы Ледяного похода. Не могут сегодня не вызвать невольной улыбки фамилии таких первопоходников, как Ульянов, Ворошилов, Каменев, Калинин, Пилсудский, сестра милосердия Троцкая, поручик Чехов, доброволец Шолохов, поручик Пелевин, поручики Андрей Сахаров и Владимир Высоцкий. Участвовали в походе в будущем знаменитый советский драматург, а тогда прапорщик Евгений Шварц, муж Марины Цветаевой прапорщик Сергей Эфрон…

Участвовал в Ледяном походе и дальний свойственник автора этих строк - Василий Павлович Горда (1898–1968). К Корнилову он, уроженец Саратова, юнкер Елисаветградского кавалерийского училища, а потом студент Донского политехнического института, ушел добровольцем вместе с братом Константином. Уже в парижской эмиграции Василий Павлович, работавший шофером такси, стал мужем моей двоюродной прабабки, дочери генерала, оперной певицы Натальи Михайловны Михайловой-Весле. Могилы супругов находятся на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа…

Вскоре после выхода из Ростова маленькая, недотягивавшая по численности даже до полка образца 1914 года армия была реорганизована: батальоны свели в полки, разрозненные части объединили. Сергей Леонидович возглавил один из полков - Сводно-офицерский, состоявший из четырех рот (в трех было примерно по 200 штыков, в четвертой - 110), команды связи и подрывников (28 человек), пяти ординарцев, обоза и лазарета (около 100 раненых, 5 сестер милосердия). Всего около восьмисот человек. Перед строем своего полка Марков обратился к нему с речью:

- Не много же вас здесь! По правде говоря, из трехсоттысячного офицерского корпуса я ожидал увидеть больше. Но не огорчайтесь! Я глубоко убежден, что даже с такими малыми силами мы совершим великие дела. Не спрашивайте меня, куда и зачем мы идем - я все равно скажу, что идем мы к черту на рога, за синей птицей. Теперь скажу только, что приказом Верховного главнокомандующего, имя которого хорошо известно всей России, я назначен командиром Офицерского полка, который сводится из ваших трех батальонов, роты моряков и Кавказского дивизиона. Командиры батальонов переходят на положение ротных командиров, ротные командиры на положение взводных. Но и тут вы, господа, не огорчайтесь: здесь и я с должности начальника штаба фронта фактически перешел на батальон.

В этот момент командир 1-го батальона полковник Борисов громко сказал из строя:

- Я считаю для себя невозможным с должности командира полка возвращаться в роту.

Марков резко ответил ему:

- Полковник, вы мне не нужны! - И обратился к подполковнику Плохинскому: - Назар Борисович, примите роту!

- Слушаюсь, Ваше Превосходительство! - отозвался офицер.

После паузы Марков продолжил:

- Штаб мой будет состоять из меня, моего помощника, полковника Тимановского, и доктора Родичева, он же и казначей. А если кто пожелает устроиться в штаб, так пусть обратится ко мне, а я уж с ним побеседую. Вижу, что у многих нет погон. Чтобы завтра же надели! Сделайте хотя бы из юбок ваших хозяев .

Отличительными особенностями обмундирования Сводно-офицерского полка во время похода стали черные погоны (у офицеров - с белыми просветами, у солдат - с белыми лычками). Черный цвет трактовался как траур по погибшей Родине, белый - как ее воскресение. Вечером 16 марта, после взятия станции Выселки, Марков приказал чинам своего полка нашить на головные уборы белые ленточки. Впрочем, выполнили приказ не все, так как Марков повторил его накануне штурма Екатеринодара, 12 апреля.

К этому времени белый цвет уже стал для добровольцев привычным маркером. Историки до сих пор спорят, когда именно началось деление сторон Гражданской войны на "красных" и "белых". Корни этого деления уходят еще во времена Великой французской революции, когда сторонники "старого режима" использовали белые знамена Бурбонов, а санкюлоты шли на штурм Тюильри в августе 1792-го под красным знаменем. В русской традиции слово "белый" звучало как символ стабильности, спокойствия, приверженности традициям и законным порядкам ("Белый царь", "Белая Русь", "Белый генерал" - прозвище М. Д. Скобелева, "белоподкладочник" - обозначение богатого и непременно "реакционного" студента). У "красного" же была довольно бурная история. В народной традиции этот цвет означал все лучшее, красивое и почетное (Красная площадь, красная цена, красна девица, на миру и смерть красна), но со временем у него появился и политический смысл. С 1860-х годов так называли сторонников вошедших в моду в Европе либеральных теорий - у поэта П. А. Вяземского есть стихотворение "Вот и у нас заводят речь о красных…", изданное в 1862 году; в том же году герой тургеневских "Отцов и детей" жалуется, что его "во всей губернии красным величают". Тогда же в России впервые было использовано красное знамя как символ восстания (крестьянский бунт в селе Кандиевка, март 1861 года) и политической демонстрации (Петербург, декабрь 1876 года). В начале XX века на военном жаргоне "красным" назывался юнкер, отказывавшийся подчиняться традициям своего училища. Таким образом, к 1917-му слово "красный" уже приобрело в русском языке устойчивый неодобрительный обертон и в широком смысле обозначало смутьяна, человека, не соблюдающего порядки и общепринятые правила. Ну а первое деление на "белых" и "красных" в границах Российской империи - это 1863 год, Польское восстание. Тогда "белыми" среди самих повстанцев считались умеренные либералы, а "красными" - радикалы.

В 1917-м красный цвет в России смело можно было называть "цветом года" - он буквально заполонил собой все города и веси сразу же после свержения монархии. К осени он был уже привычным и, в общем, банальным символом новых ценностей - революции, свободы, равенства, братства, и использовали его как противники войны до победного конца, так и ее сторонники. С августа 1917-го красный начали понемногу монополизировать большевики - недаром их отряды назывались Красной гвардией, а с января 1918-го Красной армией. Поэтому в боевых действиях Гражданской противникам большевиков, пусть даже и не монархистам по убеждениям, очень быстро понадобился новый, принципиально иной маркер. Им и стал белый цвет. По легенде, первыми белые повязки на рукава надели московские студенты - участники уличных боев конца октября - начала ноября 1917-го. Надели просто для того, чтобы отличать своих от чужих. Так и появились первые "белые" (хотя сами себя они так никогда не называли). Противопоставление "белые - красные" в силу своего удобства стало очень устойчивым, хотя на деле понятие "белые" оказалось чрезвычайно широким и трактовалось как угодно, вплоть до появления в политических словарях "белополяков", "белофиннов" и "белокитайцев"…

…Сначала в полку, а затем и во всей маленькой армии Сергей Леонидович быстро приобрел огромную популярность. Те самые люди, которые еще вчера считали его надменным и грубым штабистом, теперь боготворили его за энергичность, распорядительность, беззаветную храбрость, простоту в общении. В походе Сергей Леонидович, как правило, передвигался верхом на невысокой лошади. Казалось, он ни минуты не находится на месте, все видит и в курсе всех событий. Одет Марков был в подбитую ватой серую куртку до колен, на которую были нашиты серебряные погоны Генерального штаба генерал-лейтенанта, и высокую белую папаху, сильно пожелтевшую от времени. Эта папаха по праву считалась одним из символов похода. К гимнастерке генерала был крепко пришит орден Святого Георгия 4-й степени. Личным оружием Маркова был револьвер. Через плечо генерала обычно висела плеть, которую он частенько пускал в ход, если нужно было "подбодрить" заробевших. Но за такой непримиримый подход к шкурникам его скорее уважали и любили.

Любили Маркова и за его хладнокровный юмор. Вот картинка одного из боев Ледяного похода:

"Перебежками с болтающейся на ремешке через плечо плеткой генерал Марков добрался до передовой цепи, держа в руке свою белую папаху. Не обращая внимания на стрельбу со стороны противника, он обычным бодрым голосом спросил радостно встретивших его офицеров:

- Жарко?

- Жара, Ваше Превосходительство! Патронов нет! - сразу ответило несколько голосов.

- Вот нашли чем успокоить! В обозе их также нет. По сколько? - также весело спросил он.

- Десять - пятнадцать - двадцать… - вразнобой ответили ему.

- Ну, это еще неплохо. Вот если останутся одни штыки, то будет хуже" .

Другие случаи, казалось, могли вызвать в офицерской среде отторжение Маркова. Например такой: после жаркого боя офицеры сели поиграть в карты на деньги. Вошедший Марков "подходит к столу, сгребает в одну кучу лежащие на нем серебряные монеты и… приказывает одному из офицеров отнести эту "военную добычу" генералу Алексееву, пояснив:

- Так как вы не нашли для денег лучшего применения.

Нравоучений не было никаких, и, не сказав больше ни слова, генерал Марков вышел. <…> У всех один восторг им, даже у любителей карточной игры" . Конечно, такое подчиненные могли простить лишь по-настоящему любимому командиру.

К пленным красным Сергей Леонидович был беспощаден, без всякой жалости отправляя их в "третью роту" (этот эвфемизм у белых означал то же, что и "штаб Духонина" у красных, то есть расстрел). Особенно это касалось мобилизованных офицеров, некоторые из которых в начале 1918 года даже не снимали погон:

"На площади к генералу Маркову подвели пленных артиллеристов, среди них командир батареи. Офицеры видят, что генерал Марков вне себя от гнева, и слышат возбужденный его голос:

- Ты не капитан! Расстрелять!

Но подъехал генерал Корнилов:

- Сергей Леонидович! Офицер не может быть расстрелян без суда.

- Предать суду!"

Первопоходник лейтенант Б. Я. Ильвов 1-й запомнил, что на его сомнения, что делать с захваченными 85 пленными, Марков ответил: "Странный вопрос", и пленные были расстреляны. В дальнейшем к Маркову даже не обращались с вопросами наподобие "Что делать с пленными?", а священнику, который просил о помиловании "заблудших", генерал резко ответил: "Ступайте, батюшка, здесь вам нечего делать" .

Назад Дальше