С трудом одолев комплекс боевого офицера, в ратных делах утратившего изысканность манер в обращениях с дамой, я испытывал вожделенное чувство человека, которому судьба отвалила невиданный кусок счастья. Я мгновенно пьянел в ее жадных объятиях и сгорал в ее голодной страсти. А смутно мелькнувшее в моем хмельном мозгу подозрение, навеянное потрясающей раскованностью моей суженой в ведении половых игр и сражений, я изгнал простым объяснением "разбуженного настоящей любовью девичьего сердца".
Усталый и пресыщенный счастьем ночных оргий, я садился по утрам за щедрый стол. Будущие тесть и теща опекали меня с тем навязчивым, липким вниманием, которое могло быть только меж страстно желающими породниться людьми. Я не успевал еще после вареников с сыром отведать кусок сала, "засмаженного на соломци", а моя невеста уже зазывно поглаживала под столом своей теплой ножкой мою боевую офицерскую ногу…
И день превращался в ночь…
Потом, еле переставляя ноги от усталости и стараясь не уснуть на ходу, я бродил следом за тестем по его имению и корчил восхищенную рожу, когда он показывал мне машину в гараже, мотоцикл в сарае, свиней в свинарнике, гусей в гусятнике, курей в курятнике… В его погребах бродило в бочках виноградное, яблочное, сливовое и еще какое-то вино. А количество кадушек с солениями чем-то напоминало мне овощной склад нашего мотострелкового полка. Особой гордостью тестя был самогонный аппарат на десять ведер. Поглаживая его пузатые бока, папенька с толстым намеком грустно говорил:
- Случись что со мной, кому все это достанется?..
Посетив с кандидаткой в жены славный город Харьков, я был поражен ее необычайной популярностью среди явных завсегдатаев дешевых кабаков и мест проведения молодежных тусовок. И опять смутное подозрение шевельнулось в душе. Но любовь моя к ней была столь ослепительна, что я сам же превратился в тайного ее адвоката, отогнав грешные мысли самоубеждением, что все это - от ее творческой популярности и божественной красоты…
Однажды ранним утром, решив побродить по необозримому саду быстро зреющего тестя, я встретил у межи толстенную соседку, орудующую тяпкой. Она стрельнула в меня прожигающим взглядом, поздоровалась и заговорщицким тоном сказала:
- Мой материнский совет тебе, женишок. Уноси отсюда поскорее ноги. С невестой твоей только мой кабан Иннокентий не переспал!
Еще через час пришла телеграмма от моей тети, которая сообщала, что мама в тяжелом состоянии и мне надо срочно возвращаться домой.
Дом был недалеко - в трех часах езды. Я застал маму в полном здравии.
Сидя у материнской печки, в которой, как и в недавнем детстве, потрескивали дрова, я сгорал от любопытства: что заставило маму послать мне ложную телеграмму? Донос бабьей ли разведки, густой сетью которой был покрыт весь харьковский край, или что-то другое?
- Сердце заставило, - сказала мама.
И мне стало еще теплее…
ДЫРА
…Когда служишь в дыре, любой областной городишко кажется тебе маленькой Москвой, в которой особенно страстно мечтаешь отдать долг Родине. А вопрос о твоей замене на новое место начальство всегда связывало с результатами боевой и политической подготовки, состоянием дисциплины в твоем подразделении. Работал древний и незыблемый армейский закон: подчиненный делает карьеру начальнику, начальник - подчиненному. Так мы и двигаемся "до степеней известных"…
И уж когда наступает время итоговой проверки - лови счастливый миг удачи.
Итоговая проверка начинается с того, что вылизываются места отдыха инспекторов и тщательно продумываются их "культурные программы", выносится приговор очередной свинье в полковом прикухонном хозяйстве, ремонтируются бани и закупаются в несметных количествах водка, коньяк и закуски.
Инспектор - особенно если он еще и московский кадровик - для провинциального полкового или дивизионного офицера, мечтающего о переводе к новому месту службы, Бог и царь. А может, и больше.
Прожженные командиры отлично знают, что банька, охота или рыбалка - еще далеко не полный перечень "блюд", которые желает отведать любой московский гость, если он не язвенник и не импотент. Потому втихаря готовится десерт - испытанная незамужняя молодуха, о наличии на правой ягодице у которой большой родинки знают многие гарнизонные половые разбойники.
Во имя защиты доброго имени родной части наиболее патриотично настроенные полковые командиры раскладывают перед инспекторами целый пасьянс из подпольных гарнизонных проституток, после общения с которыми полк становился, как правило, отличным и побеждал в социалистическом соревновании.
В дни приезда инспекторов весь гарнизон от мала до велика превращался в единый боевой лагерь, подчиненный одной цели - добыть полку или дивизии высокую оценку. Лилипуты в детских садах пиликали на скрипочках, пионеры на стадионе запускали свои авиамодели, комсомольцы рапортовали о новых спортивных успехах, коммунисты первыми выходили на рубеж открытия огня, офицерские жены хвастались домашней выпечкой и активной работой женсовета.
В тихой речной заводи солдаты с раннего утра прикармливали карасей и карпов перловкой, в холодильнике продукгово-го склада стыли ящики с водкой, зам командира по тылу готовился к затопке баньки, как Гагарин к запуску в космос, на дальних заповедных угодьях подкармливались кабаны или лоси, а назначенные в ночные жрицы любви красавицы получали от начальников гарнизонов отгул и готовили себя к инспекционному прелюбодеянию…
ЭКЗЕКУЦИЯ
Мне было дано задание особой государственной важности - быть у одного из инспекторов чем-то вроде денщика и телохранителя.
Поздней ночью, намотавшись за день по штабам, стрельбищам и полигонам за своим инспектором, с таким же, как и я, денщиком - лейтенантом Юрой Двоеглазовым, я дремал на бревнах подле полигонной бани вместе с собаками в ожидании конца попойки.
Порученец комдива вынес нам огромную, как люк танка, тарелку со снедью, бутылку водки и стаканы. Собаки оживились и замахали хвостами. Мы с Юрой поделились с ними провиантом. Вскоре открылась дверь и комдив позвал меня.
- Значит, так, - сказал хорошо нагруженный и грозный полковник, - у одного из наших дорогих гостей не включается автопилот. Сейчас со вторым поедете к бабам на явку и ты заменишь вышедшего из строя товарища.
Загрузив веселого инспектора в командирский "уазик", я дал команду водителю двигаться в заданный квадрат.
В полутемном двуспальном номере гарнизонной гостиницы тихо играла интимная музычка, на столе среди жутко навороченной снеди горели две свечки, а в креслах восседали две нафуфыренные и ароматные, до боли знакомые мне гарнизонные дамочки. Одна имела подпольную кличку Фугас, а другая - Шульц. О Шульце даже самые могучие гарнизонные половые разбойники уважительно говорили: "Она из любого Буратино сделает"…
Шульц некоторое время была любовницей моего начальника, и иногда по ее просьбе я звонил законной жене майора и передавал условный сигнал: "Шульц просил сообщить, что будет на объекте в семь". Добросовестная и ничего не подозревавшая жена старательно доводила сигнал до мужа.
На мою беду, инспектор сконцентрировался на Фугасе. Уже через несколько минут Фугас ласково гладила тающего полковника по лысой голове и нежно мурлыкала:
- Я утоплю тебя в Атлантическом океане любви, мой мужественный и храбрый воин…
Почти двухметровая хмельная Шульц, к моему ужасу, наливала до краев водки в гигантские фужеры, подавала их всем членам компашки и, скатив сигарету в угол рта, вторила Фугасу:
- Мальчишки, - за любовь!
Хряпнув фужер водки и смачно хукнув, Шульц по-матерински посадила меня на колени, хрустко закусила огурчиком и романтично сказала:
- Мальчишки, давайте читать стихи… "По вечерам над ресторанами вечерний воздух тих и глух…"
Давно зная Шульца, я все чаще убеждался, что эти две строчки из Блока - единственное, что было в ее поэтическом запасе.
Хорошо нагруженный инспектор гигантским усилием воли пытался напустить на свое отсутствующее лицо хотя бы тень мысли. Получалось плохо. Он держал голову как месячный ребенок.
Дослушав Шульца, инспектор что-то сказал. Фугас с трудом перевела:
- Мой Вовик тоже прочтет стишок. Ну, звезда любви моей!..
Инспектор забубнил:
- Встаю я утром рано,
Ласкает солнце грудь,
Течет вода с-под крана,
Забытая заткнуть…
Шульц и Фугас яростно заржали.
Я чувствовал себя младенцем на руках гарнизонной Сикстинской Мадонны.
Когда полковник бережно опустил лицо в тарелку с груздями, Шульц сказала:
- Брысь по койкам, ребята.
И, положив свою гигантскую руку на мою пригревшуюся среди двух теплых футбольных мячей голову, добавила:
- Брысь на горшок!
После душа я нырнул под новенькую казенную простыню, трезвея и трепеща от грешных мыслей.
Вскоре в комнату явилось подобие мамонта, завернутое в простыню.
Фигура застыла предо мною, словно готовившийся к открытию памятник с уже обнаженной головой. Белое покрывало медленно поползло вниз, и лейтенантским очам моим в ярком лунном свете открылось блистательное и мощное женское тело. Зубы не слушались меня и предательски тарахтели чуть потише танкового двигателя. Высота монгольской юрты под моей простыней достигла максимальной высоты. Это оригинальное архитектурное строение вызвало у Шульца дикарский интерес…
После нескольких рейдов в душ я возвращался на поле битвы, как на очередную жестокую пытку. Я был весь в царапинах и совершенно без сил, словно меня потоптал медведь. Тяжело контуженным пехотинцем я по-пластунски заполз под простыню и обреченно затаился в щели между ковром и краем кровати. Почему-то хотелось превратиться в неуловимого таракана…
Перед моим мысленным взором проистекала вся моя жизнь, начиная с солнечных картин детства, - как у князя Болконского в предчувствии смерти. Я молил Бога, чтобы он наконец-то дал мне хотя бы еще одну передышку перед очередной атакой Шульца. Но она, мятежная, просила новой половой бури…
Когда шум в ванной в очередной раз прекращался, звуки тяжелых шлепков босых ног вновь грозно приближались ко мне и я опять чувствовал себя человеком, за которым идет палач…
- Я хочу быть твоей рабыней, мой ласковенький Аполлончик, - страстно и хищно шептала в ночи Шульц, выковыривая меня из-под простыни цепкими руками борца-тяжеловеса и взгромождаясь на мое тощее гвардейское тело с победным сладостным воплем.
Я спасал свою честь древнекитайской трахагандрой, изо всех сил задерживая дыхание и размышляя при этом о методике ремонта танковых двигателей в полевых условиях…
Когда же в очередной раз дикие крики моей рабыни стали похожи на предсмертные вопли удушаемого человека, казенное ложе любви рухнуло, я ощутил жуткий удар в затылок каким-то ребристым предметом и на некоторое время потерял сознание…
Очнулся уже тогда, когда Шульц забинтовывала мою голову своими колготками.
Потом уставшим, изнасилованным и израненным младенцем так и заснул на полу в камере пыток на гигантской груди своего ночного палача, убаюкивающего меня тихим ласковым приговором:
- Какой же ты у меня дохленький…
Я ответил ей любимой поговоркой полового маршала Свидлевского:
- Хороший петух жирным не бывает…
Усталость была такой, что даже язык казался килограммовым.
Но проходили очередные полчаса - и тяжело сопящая Шульц вновь взгромождалась на меня и орала на весь гарнизон:
- Милый, я твоя наездница… Будь неистощим, как баобаб!
Были когда-то и мы рысаками…
Утром ухмыляющаяся Фугас притащила на кухню жалкую тень вчерашнего холеного инспектора. Было такое впечатление, что его всю ночь швыряли на кусты шиповника и ставили банки даже под глазами.
Дивизия получила высокую оценку.
Московский инспектор при разборе проверки особо отметил "самоотверженность офицерского состава, готового выполнить любую задачу".
При этом он лукаво посмотрел в мою сторону…
- Вы с честью выдержали комплексную проверку!
Проверка получилась действительно "комплексной"…
ВИННЫЙ ПОГРЕБ
…Еще об одном инспекторе я всегда вспоминаю с улыбкой. К нам в Белогорскую дивизию он приезжал из Хабаровска. Однажды я заманил его в дом, в котором квартировал. Дом был бревенчатый и огромный. Едва построив его, старик-хозяин помер. Старуха Романовна боялась одиночества и потому пускала к себе постояльцев, отдавая предпочтение офицерам. В городе она славилась тем, что втихаря гнала сумасшедшей силы самогон и владела несметным количеством рецептов засолки овощей. В подполье дома ее находился огромный погреб, в котором всегда стояли полчища банок с дарами природы и бутылок с "огненной водой".
К моему приходу с инспектором Романовна капитально приготовилась: стол трещал от яств. Прежде чем усадить подполковника Жихарина за стол, я сводил его на экскурсию в погреб. Спустившись в него, инспектор на минуту потерял дар речи. Взяв в руки литровую бутыль времен атамана Семенова, он обратил внимание на таинственную клинопись, сделанную рукою Романовны на самодельной бирке: "С. бр. св. 55. анг."
- Самогон сорта "бронебойный", пятьдесят пять градусов, лучше всего воздействует на ангину, - перевел я.
Подполковник тяжело сглотнул слюну. Его глаза туманились, как у боксера, пребывающего в нокдауне.
- А у меня с утра что-то в горле першит, - задумчиво и с лукавой ухмылкой сказал он, неохотно помещая бутыль на прежнее место.
В тот вечер мы сумели перепробовать с ним лишь малую Долю "подпольного ассортимента", но и этого оказалось достаточно, чтобы мы свалились спать, даже не сняв одежд. Утром я обнаружил его тяжело храпящим на дне погреба в обнимку с бутылью. У него не хватило сил даже открыть ее. Мне стоило больших трудов поднять его наверх и уложить в кровать. Присланная за инспектором машина комдива уехала ни с чем: у подполковника была ангина…
Через неделю, выставив моей службе "отлично" с плюсом, он уехал в Хабаровск. Легенда о "винных погребах" белогорской Романовны быстро распространилась по штабу Дальневосточного военного округа. Вскоре в дивизию нагрянул целый десяток штабных инспекторов, среди которых был и уже до боли знакомый мне подполковник Жихарин. Комдив срочно вызвал меня к себе и с отеческим волнением сказал:
- Сынок, так велено распорядиться истории, что теперь судьба дивизии вручается тебе и твоей Романовне. Иди и готовься со старухой к приему очень дорогих гостей.
Дюжина инспекторов-полковников славненько оттянулась в тот вечер. Половина их, скошенная "бронебойным", глубоким сном чапаевских часовых уснула на многочисленных кроватях Романовны. Остальных мы с комдивом с великим трудом свезли в гостиницу.
На рассвете Романовна разбудила меня тревожным шепотом:
- Беда! Не хватает ботинка! И еще правых больше, чем левых!
Оказалось, денщик Романовна приводила в порядок обувь дорогих гостей и недосчиталась одного полковничьего ботинка. Я еще раз провел тщательную инвентаризацию инспекторской обуви и убедился, что хозяйка дома права. Была смутная догадка, что кто-то из увезенных в гостиницу инспекторов умудрился напялить два левых и два правых ботинка. Но одного для шести оставшихся явно не хватало. Эта пропажа могла перерасти в ЧП. А ведь мне была вручена судьба дивизии…
Голова Романовны в то роковое раннее утро была гораздо светлее моей. Пока я тяжело скрипящими мозгами выстраивал логические схемы, спаривая ботинки и пересчитывая их, старушка схватила фонарик и метнулась на улицу. Вскоре она влетела в дом с радостным воплем:
- Нашелся!
В руках она держала мокрый и грязный ботинок:
- Я фонариком в лужу посветила, а он затаился там, как подводная лодка! Видать, кто-то по дороге в туалет потерял…
Судьба дивизии была спасена…
С тех пор подполковник Жихарин в течение года почти каждую неделю стучался в мое окно и, сладко улыбаясь, приговаривал:
- А это я… Инспекция. Можно добавить?
Он потихоньку спивался.
Однажды в полигонной палатке на учениях мне стало страшно, когда я увидел, что лыка не вяжущий подполковник выковырнул из стакана со спиртом кем-то брошенные туда вместо пепельницы два окурка и тут же допил рыжую и вонючую жидкость…
ПЛЕМЯННИК БРЕЖНЕВА
Бывают особые инспектора-охотники местного масштаба.
Один из них чуть было не сломал судьбу доблестного отличника боевой и политической подготовки, моего сослуживца капитана Савчука. Его выручила какая-то безвестная дородная красавица, ничего не подозревавшая о своей чудодейственной силе…
Незадолго до весенней проверки командир отдельного батальона капитан Савчук написал рапорт с просьбой разрешить поступление в академию. Капитан был уже старожилом в дивизии, а его батальон обставлял по всем статьям другие подразделения. Впереди светило три года студенческой жизни в столице и новое назначение в человеческое место. Но капитан однажды сильно навредил сам себе - отказался отдать стройматериалы, предназначенные для оборудования караульного помещения, какой-то шишке из штаба армии на дачу.
И пошел террор: караульная служба - плохо, содержание техники - преступно, казарменный фонд - отвратительно. В ленинской комнате - бычки, офицеры пьют, забор покосился.
На итоговую проверку батальон Савчука выходил обреченным на полный разгром. Капитан находился в состоянии человека, ожидающего казни. Начало инспекторской проверки - отсутствие бирки с фамилией ответственного за огнетушитель - означало подрыв боеготовности и суровый приговор, не подлежащий обжалованию. Зам начальника штаба дивизии подполковник Востров, которого я сопровождал, успешно выполнял заданную программу.
- Не видать тебе академии, Савчук, как ежу собственной задницы! Спишь на должности, мыши Боевое знамя скоро сожрут! Тащи чемоданы с оперативными документами, если их еще китайцы не украли!
Мы зашли в комбатский кабинет. Грозный подполковник сел на рабочее место Савчука и закурил. В следующее мгновение он замер, как от удара инфаркта. Под стеклом лежал цветной снимок, вырванный из какого-то журнала. На Вострова смотрел Генеральный секретарь ЦК КПСС - Верховный главнокомандующий Вооруженными Силами СССР Леонид Ильич Брежнев. Рядом с ним - группа симпатичных девушек. Лицо одной их них было жирно обведено фломастером. И надпись - "Узнаешь?".
То была одна из фотографий Брежнева в кругу передовиков машинного доения.
Высокомерное и самоуверенное лицо Вострова превратилось в маску до смерти напуганного человека.
Глубоко затянувшись сигаретой, он снял фуражку и подвинул к себе пепельницу. Потом посмотрел на Савчука уже не свирепо-тигриными, а испуганными кроличьими глазами и, осторожно ткнув пальцем в снимок, робко спросил:
- Кто эта девушка рядом с Леонидом Ильичом?
Савчук решил сыграть по-крупному:
- Сестра… Она… Она… Главный бухгалтер Днепродзержинского обкома партии… Похожа?
- Ну ладно, Савчук, - потеплевшим голосом строгого, но справедливого отца сказал Вострое, - пошумели и хватит. Чего нам делить - одно дело делаем. Устраняй недостатки…
И мигом слинял в штаб дивизии.
- Теперь бы батальон хотя бы для виду проверили, - резко обнаглевшим тоном сказал Савчук, задыхаясь от смеха, - а то влепят пятерку ни за что.
- Слушай, а все-таки - кто эта девушка? - спросил я его на полном серьезе.
- А хрен его знает, - ответил он. - Этот снимок еще от старого комбата остался. Шутка…