- Одевайтесь, больной! - и показала на новенькое командирское обмундирование, лежавшее на стуле.
Ничего не понимая, но привыкший подчиняться, я натянул на себя диагоналевую гимнастерку, синие галифе, хромовые сапоги.
"Ну прямо как на смотрины!" - подумал я. И не ошибся.
- Готов, жених? - спросила сестра, придирчиво осмотрев меня со всех сторон, и добавила: - А теперь пошли.
- Куда, сестричка? - робким, неприятно-вкрадчивым голосом спросил я в надежде выяснить наконец, что все это значит.
- К начальнику госпиталя пойдем.
- Почему к начальнику? Это что, на выписку?
- Много будешь знать - скоро состаришься! - отрезала она.
Сестра открыла дверь с табличкой: "Начальник госпиталя" и, пропустив меня вперед, доложила:
- Товарищ начальник, больной Николаев по вашему приказанию доставлен. Разрешите идти? - И, получив разрешение, вышла.
Я стоял, потихоньку осматриваясь. В кабинете находились начальник госпиталя и двое незнакомых - высоких, тоже в белых халатах, но только внакидку.
- Проходи, Николаев, присаживайся! - услышал я голос начальника госпиталя. - Расскажи-ка товарищам, как себя чувствуешь.
- Отлично, товарищ начальник. Здоров, почти свободно передвигаюсь и очень вас прошу направить меня обязательно в свою двадцать первую дивизию, в свой полк.
- Э… Не то говоришь! Ты же еще и ходить-то как следует не можешь, и слаб еще, и шов пока не сросся. Товарищ полковник, - обратился начальник госпиталя к одному из двух незнакомых мне командиров, - сегодня он нетранспортабельный. А вот недельки через две - пожалуйста.
- Ну что ж, рады были познакомиться, товарищ старший сержант. Выздоравливайте! Мы еще зайдем к вам, - сказал таинственный полковник. - А пока свободны, отдыхайте, старший сержант!
Прошло десять дней. И снова старшая сестра принесла мне обмундирование. Только теперь она дала мне еще и шинель, шапку-ушанку, меховые рукавицы. Я стал нервничать: долго возился, пришивая свежий подворотничок к гимнастерке да прилаживая к петлицам шинели красные треугольнички старшего сержанта и эмблему пехотинца - белую эмалевую мишень с двумя крест-накрест винтовками на ней. Потом надраил до блеска каждую пуговицу. Но вот все было готово. Мы спустились к подъезду.
Там стояла черная "эмка". Открылась задняя дверца, и кто-то произнес:
- Прошу! Давно ждем.
Я с трудом забрался и сел. Рядом сидели известные уже мне полковники. Мы поздоровались как старые знакомые.
- Поехали! - приказал шоферу один из них. - Жми теперь побыстрее, только не очень тряси.
Рванув с места, машина уверенно понеслась по заснеженным, промерзшим улицам Ленинграда. По пути, по привычке разведчика, смотрю по сторонам, стараюсь запомнить ориентиры.
- Разрешите спросить, куда едем?
- Какой любопытный! Да ты не волнуйся, скоро сам все узнаешь.
Машина остановилась. Все вокруг было сверху затянуто камуфляжной маскировочной сеткой. "Когда же я тут был, когда это уже видел? Почему знаю, но не помню? - лихорадочно пронеслось у меня в голове. - Вот два павильона, такие простые и выразительные по форме, с отличными пропорциями… Да это же… Это же парадный въезд в Смольный!"
- Так это же Смольный, товарищи! - с облегчением вырвалось у меня. - Я по картинкам и фильмам хорошо помню это здание. Смольный!
- Что, узнал? Молодец! Бывать тут раньше не приходилось?
Оба полковника улыбнулись, видя мою растерянность и радость одновременно.
- Никак нет, не приходилось. Но вот тут, перед фасадом, должен быть памятник Ленину. Где же он?
- Заложен мешками с песком, спрятан от артобстрела. Вот двинем немца от Ленинграда, откроем снова! Пошли, товарищи.
Поднявшись по широким ступеням, мы прошли мимо козырнувшего нам дежурного командира и двух красноармейцев, стоявших с автоматами у входа в здание.
"Майор стоит! Ну дела… Да и немудрено, ведь тут теперь штаб Ленинградского фронта".
Полковник что-то сказал дежурному майору, показал документ. Тот утвердительно кивнул.
- Пойду доложу, - сказал один из "моих" полковников и пошел куда-то вверх по лестнице.
- Пойдем и мы, старший сержант, подождем немного в приемной, скоро нас пригласят, - сказал второй.
Ждали мы минут семь, не больше.
- Ну, пошли, Николаев, - сказал полковник.
Я поднялся, расправил за поясом складки на гимнастерке, кое-как пригладил волосы и шагнул в распахнутую дверь.
Мы очутились в просторном кабинете. Я осмотрелся. У дальней стены между двух окон стоял большой письменный стол, покрытый зеленым сукном. На нем - массивный малахитовый письменный прибор. У стен - заполненные книгами застекленные шкафы, над ними - портреты Маркса, Энгельса, Ленина. У стола - два кожаных кресла, а между ними - маленький полированный столик.
Хозяин кабинета продолжал стоя что-то писать в блокноте, склонившись над столом. Он посмотрел на нас, молча пригласил подойти поближе и в то же время, не бросая ручки, которой продолжал писать, пальцем сделал знак, явно предлагавший секундочку подождать, помолчать. Закончив писать, распрямился, положил ручку на чернильный прибор и произнес:
- Извините, теперь все. Прибыли, значит?
- Так точно! Ваше приказание выполнено, Андрей Александрович. Мне разрешите идти?
- Да-да, благодарю вас, товарищ полковник. Вы свободны. - Потом, обращаясь ко мне, спокойно так произнес: - Ну, здравствуйте, товарищ Николаев. Присаживайтесь вот сюда, располагайтесь поудобнее. - И протянул мне руку.
Я пожал ее и вдруг, совсем уж не к месту, выпалил, вытянувшись по стойке "смирно":
- Здравия желаю! Спасибо, товарищ… - и замялся, не зная, как быть дальше. Назвать его Андреем Александровичем, как тот полковник, я не имел права, а фамилии его не знал. Не было на нем и спасительного в таком случае военного мундира, глядя на который я мог бы назвать его по званию. Выручил меня сам хозяин, увидевший, в каком я состоянии:
- Жданов. Можно Андрей Александрович, - представился он. - Вот, теперь будем знакомы, товарищ Николаев? - И снова протянул мне руку. - Будем знакомы! - еще раз повторил он. Усадил меня в мягкое кресло, сам сел напротив.
С минуту мы сидели так, молча, внимательно изучая друг друга. Он, видимо, давал мне возможность прийти в себя, не торопил с разговором.
Передо мной сидел плотный, но, видимо, успевший здорово похудеть, невысокого роста мужчина лет сорока пяти. Одет он был в защитного цвета френч с орденом Ленина на груди. Прямой нос, небольшие черные усики и такого же цвета волосы. Под глазами резко обозначились мешки от сильного переутомления и недосыпания. Глаза большие, умные, серьезные и в то же время добрые, располагающие.
Андрей Александрович улыбнулся, и я ясно вспомнил его лицо, не раз виденное на портретах, и оробел: "Ну как же я сразу-то не догадался? Это же он и есть, тот самый товарищ Жданов, член Политбюро ЦК ВКП(б), секретарь ЦК и первый секретарь Ленинградского областного и городского комитетов партии, член Военного совета фронта!"
Жданов молча улыбался, глядя на мое смущение.
- Ну как, освоились немного, товарищ Николаев? - наконец заговорил он. - Уверен, что на переднем крае вы чувствуете себя куда свободнее! Ничего. Вы не стесняйтесь! Я о вас и ваших делах слышал много, а вот теперь нам представилась возможность немного поговорить, так сказать, вплотную. Ну, расскажите о себе: как здоровье, как вас лечат, как вам воюется, как ведут себя немцы на переднем крае? Видите, сколько вопросов к вам? Теперь попробуйте на них мне ответить.
- Хорошо, Андрей Александрович. Здоровье отличное, лечат нас в госпитале хорошо, так что скоро я вернусь в свой родной полк и снова буду бить фашистов, как прежде…
- Вы о своем опыте, о том, как начали уничтожать фашистов, расскажите поподробней. И о себе тоже. Вы ведь до войны работали в театре? Художником?
"Откуда это ему все известно?" - удивился я. И, немного подумав, начал рассказывать.
Я рассказал ему о себе и о своих товарищах. Старался говорить покороче - только о самом главном и интересном. Андрей Александрович внимательно слушал, не перебивал меня, только изредка, когда хотел что-либо уточнить, задавал вопросы, направлял нашу беседу. Его интересовало, кажется, все: и как мы питаемся, и как одеты, какие у нас командиры, и многое другое. Разговаривать с ним было очень легко.
- Ну а трудно вам когда-нибудь бывало? Страшно, например?
- Бывало всяко, Андрей Александрович. Ведь снайпер - он тоже человек со своими слабостями.
Бывает порой и страшновато, когда ты один на один остаешься с фашистом. Но это быстро проходит, особенно когда близко увидишь его рожу да подумаешь, что не человек это перед тобой, а бандит и зверь. Обозлишься сразу и про все остальное забудешь. Главное - перебороть страх, если он появится. Тогда все становится проще, легче.
- А на какое расстояние вы обычно стреляете? Как близко подходите к противнику?
- А это зависит от того, как ты сумеешь перехитрить фашиста. И, само собой, от местности зависит. Мое любимое расстояние - шестьдесят-сто метров от их траншей. Чем ближе к немцам, тем, по-моему, безопасней: и их хорошо видно, и есть гарантия уцелеть от попадания немецкого снаряда.
- А не взялись бы вы, товарищ Николаев, написать обо всем этом? Чтобы ваш опыт стал достоянием всего нашего фронта. Да и не только нашего! Пусть и другие товарищи поучатся у вас. Как сумеете. Своими словами и о самом главном. Об остальном не беспокойтесь - вам помогут наши политработники.
- Постараюсь, Андрей Александрович, хотя, кроме сочинений в школе да статей в стенгазету, писать мне не приходилось.
Товарищ Жданов посмотрел на часы и сказал:
- Что ж, поговорили мы хорошо.
Он нажал какую-то кнопку, и в кабинет вошла девушка с белой, аккуратной наколкой на голове, похоже, официантка из столовой. Она вопросительно посмотрела на товарища Жданова.
- Ниночка, угостите-ка нас горячим чайком, пожалуйста!
Я смутился:
- Не беспокойтесь, Андрей Александрович, я ведь совсем недавно в госпитале плотно поел.
- Ну нет… Вы сегодня мой гость. И не сочиняйте, знаю я, как вы "плотно" поели!
Ниночка молча вышла и вернулась с подносом. На нем стояли два стакана жиденько заваренного, но горячего чая. В двух розетках для варенья лежало по два кусочка пиленого сахара, а на маленьких тарелочках - по паре ломтиков черного блокадного хлеба. Ломтики эти были до того тонки, что, когда я взял один из них, он сразу же переломился у меня в руках и упал бы, не подхвати я его вовремя.
Выпив с удовольствием горячего чая, я поблагодарил товарища Жданова за угощение.
- Нет, это вам спасибо за хорошую службу Родине и за исчерпывающий рассказ, - сказал Андрей Александрович. - Двадцать второго февраля у нас в Смольном состоится слет снайперов фронта. Надеюсь, вы будете среди его участников, товарищ Николаев. А пока поправляйтесь, окончательно поправляйтесь. И не забывайте о моем предложении поделиться своим опытом, - сказал он, вставая. - Это нам сейчас вот как нужно! - И он выразительно провел ребром ладони по горлу. - Так что успеха вам! Будет готова рукопись - приезжайте, заходите прямо ко мне. Помощь моя в чем понадобится - не стесняйтесь, звоните. Вот вам телефоны на всякий случай. - И он протянул мне листок из блокнота, на котором крупно и разборчиво были написаны два телефонных номера. - А об остальном я распоряжусь. Ну, будьте здоровы! - И он снова нажал на невидимую кнопку в столе.
На этот раз вошел мой сопровождающий.
- Товарищ полковник, прошу вас отправить на машине в госпиталь нашего снайпера, и распорядитесь там, как я говорил. Создайте товарищу Николаеву все условия: ему предстоит важная и срочная работа. Будете продолжать над ним шефство. Я дал Николаеву и ваш телефон.
- Слушаюсь, Андрей Александрович! Будет исполнено! - Полковник щелкнул каблуками, вытянувшись по стойке "смирно". - Разрешите идти?
- Да, пожалуйста. Ну, еще раз успеха вам! Мы хорошо поговорили, отдохнули, теперь будем работать! - И товарищ Жданов снова на прощание пожал мне руку.
- Ну, рассказывай! Где был? - накинулись на меня с вопросами товарищи по палате.
- Был в Смольном, пил чай с Андреем Александровичем Ждановым.
- Да ну! О чем разговор-то был? Да не томи, рассказывай!
Слушали меня внимательно, не перебивая, и только когда я закончил свой рассказ, посыпались вопросы: как выглядит товарищ Жданов, как одет, как разговаривал со мной и так далее. Все их интересовало!
Я охотно ответил на все вопросы: мне и самому хотелось еще раз все пережить, чтобы эта встреча запомнилась на всю жизнь.
В этот же день мне принесли стопку тетрадей в клеточку и с десяток карандашей "Тактика". Предупредили, что по мере надобности машинистка хозчасти госпиталя будет находиться в моем распоряжении.
С жаром взялся я за работу. Надо было не только все потолковей изложить, но и уложиться в срок. Что и говорить, задача для меня была не из легких.
Все свободное от процедур время, прихватывая порой и ночь, сидел я в палате или за столом дежурной медсестры в коридоре и усиленно писал. Писал о том, что знаю, что сам пережил и испытал. Как умел, изложил, кажется, все. Привел примеры из жизни и работы наших снайперов - моих друзей и учеников. Написал и о том, что нужно для успешной работы снайпера: как его одеть, снарядить, чтобы ему было тепло, легко и удобно. Сказал и о специальных карточках-книжках для учета уничтоженных фашистов, об особых пропусках для сверхметкого стрелка - разрешении ходить по территории всей дивизии, когда это бывает необходимо. Упомянул и о неправильном использовании снайпера в обороне, что иногда случалось, и об эффективном использовании его в бою.
Когда рукопись, на мой взгляд, была готова, обсуждена и одобрена в палате, еще раз окончательно вычитана и обработана мной, а потом и перепечатана на машинке, я позвонил из кабинета начальника госпиталя по оставленному мне номеру телефона.
В Смольный мы отправились вдвоем. Проводить до Политуправления Ленинградского фронта меня вызвался майор Петр Антонович Глухих, уже выписанный к тому времени из госпиталя.
В Смольном с его помощью мы быстро нашли человека, которому нужно было сдать рукопись. И только тогда я с облегчением вздохнул, когда передал ее из рук в руки.
В тот же день там же, в Политуправлении, мне вручили новые именные часы - точную копию тех, что побывали в моем животе, только надпись на крышке часов была уже другая: "От Политуправления Ленинградского фронта снайперу Николаеву". Вместе с часами я получил и пригласительный билет на первый слет снайперов фронта в Смольном.
На слете снайперов
22 февраля 1942 года с пригласительным билетом в кармане я уже самостоятельно шагал из госпиталя в Смольный. Сопровождать меня туда на этот раз вызвалась наша Аленка.
- Ты еще слаб, да и плутать будешь один, опоздаешь, чего доброго. А я хорошо знаю город и проведу тебя коротким путем, - сказала она тоном, не терпящим возражений. Доводы Аленки были убедительны, а действия одобрены нашей госпитальной палатой и, главное, старшей медсестрой отделения Александрой Ивановной, ее мамой.
Город Аленка действительно знала очень хорошо. Времени до 15.00 оставалось в обрез. Мы торопились: рассчитывать приходилось только на собственные ноги. По дороге нам встречались троллейбусы, стоявшие у обочин широких улиц города, занесенные снегом. Транспорт в Ленинграде не работал: электроэнергии, питавшей до войны троллейбусы и трамваи, теперь не было.
К Смольному, как ни торопились, мы подошли едва-едва к сроку. Мужественная Аленка, пожелав мне удачи, тут же повернула обратно: ей предстоял неблизкий путь. А я с замиранием сердца уже протягивал дежурному по Смольному свой пригласительный билет.
- Почему опаздываете и почему один? - строго спросил он, рассматривая пригласительный. - А ваши документы?
- Документов у меня нет, вот только это… Я из госпиталя, меня пригласил товарищ Жданов, - попытался я объяснить дежурному. - Можете позвонить, там подтвердят! - И я протянул ему листок с номерами телефонов, написанными рукой Андрея Александровича Жданова.
Дежурный начал названивать, и, на мое счастье, все выяснилось очень быстро - буквально через пару минут я сдавал на вешалку шинель. Раздевшись и приведя себя в порядок перед огромным зеркалом, я поднялся по лестнице.
В коридоре было пустынно. Редко-редко мимо меня пробегали задержавшиеся где-то бойцы в закопченных войной гимнастерках и скрывались за дверью Шахматного зала. Мне было неловко перед ними в своем новом, с иголочки, обмундировании, и я стоял, нерешительно озираясь вокруг.
Вот, оживленно разговаривая, прошли мимо два бойца, направляясь в зал. Один из них показался мне знакомым.
- Юрка! Семенов! - в отчаянии крикнул я. - Подожди-ка меня!
Оба, остановившись, удивленно посмотрели в мою сторону, потом подошли поближе, и Семенов кинулся ко мне.
- Женька! Здорово! Откуда ты взялся? - И вдруг, не дослушав меня, бросился в зал, скрылся за дверью.
- Что это с ним? - спросил я бойца.
- Сам не понял, - ответил он.
Мы разговорились. Оказалось, что боец - снайпер из 6-го полка нашей, 21-й дивизии. Я узнал, что на слет явилась большая группа - человек тридцать - наших. И он стал перечислять знакомые фамилии. Но договорить так и не успел: из зала вышла группа ребят, которых я сразу узнал.
Во главе группы быстро шагал Юрий Семенов, а за ним, улыбаясь, шли мои верные друзья и напарники по работе - снайперы Иван Добрик, Иван Карпов, Загид Рахматуллин, Сергей Корчагин, Алексей Шестерик и другие наши ребята.
- Смотрите-ка, а ведь это и правда наш Женька! Жив, значит? - И Иван Карпов стиснул меня что есть силы.
- Николаев! Здоровэньки булы, земляк! - обнимал меня Добрик.
За ними начали тискать меня и остальные. Они хлопали меня по спине, плечам и рукам, как будто хотели испытать на прочность, убедиться, что я живой.
- Пойдем с нами, там найдем место и для тебя, - сказал Юра Семенов и потащил меня за собой в зал. За нами двинулись и остальные ребята.
Все мы были в приподнятом настроении и от нашей встречи, и от той обстановки, в которую попали, - ребята прямо с переднего края, а я из госпиталя. От того, что все мы находились сейчас в Смольном.
Мне не терпелось узнать, как там дела в полку, все ли наши живы-здоровы, каковы успехи друзей, что делается на переднем крае, но поговорить об этом было уже некогда: из боковых дверей к столу президиума шли люди в военных и гражданских костюмах.
- А я, ребята, от вас, пожалуй, больше не уйду! - успел шепнуть я.
- Да не отпустят тебя из госпиталя!
- Не отпустят добром - сбегу! В полку долечат!
- Тогда давай сразу к нам. Мы на Литейном, в Доме Красной Армии остановились.
Как только члены президиума расселись за столом и в зале утихли аплодисменты, наступила полнейшая тишина. Слово было предоставлено члену Военного совета Ленинградского фронта, дивизионному комиссару Кузнецову.
- Товарищи! - начал он. - Завтра вся страна отмечает День Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Мы собрались с вами, чтобы вместе со всей страной встретить этот знаменательный для Родины день…