Снова началась прекратившаяся было стрельба с нашей стороны: надо отсечь Пилипчука от противника, не дать фашистам взять его живым, помочь Ивану отползти и приблизиться к нашим траншеям.
Видим, замер наш Пилипчук. Чувствуем, ползти он уже сам не может. Неужели это конец?! Нет, мы слышим его стоны, видим, как в беспамятстве он нет-нет да и раскинет руки. Чем ему помочь? Как? Любому из нас понятно, что проползти теперь к Ивану уже невозможно: простреливается каждый вершок земли, стало совсем светло.
Добить Пилипчука для немцев сущий пустяк - вот он лежит, стонет прямо перед ними. Но они выжидают, не трогают его. Они радуются, глядя на его и наше беспомощное положение. Не могут фашисты и сами взять лейтенанта в плен: мы не подпустим их к нему.
- Рус зольдат! Забирайт свой командир! - кричат фашисты, хорошо зная закон красноармейцев: не бросать товарища в беде.
Уже поплатились своей жизнью двое разведчиков, попытавшихся было пробраться к своему командиру. Мы смотрим друг на друга: что делать? Выхода нет. Вся надежда на ночь, а до нее почти целые сутки.
- Всем быть на своих постах, вести наблюдение! Не подпускать к Пилипчуку фашистов и не давать им поднять головы! - принимает решение командир батальона майор Морозов. - По своим траншеям они из минометов стрелять не будут! Лишь бы он выжил до ночи!
И вдруг в наступившей тишине раздался девичий голос:
- Что ж мы, товарищи, дадим погибнуть лейтенанту? Эх вы, герои, туды вашу!.. - И уже взвилась, выскочила из траншеи фигурка в серой солдатской шинели, встала на бруствере и, сбросив с головы пилотку, направилась к немецким траншеям.
Немцы опешили. Девчонка, презирая смерть, шла во весь рост на выручку командиру.
- О! Карош баба! Иди к нам в плен! - кричали фашисты, прекратив автоматную стрельбу.
Теперь мы слышали, как кроет Женя фашистов последними словами, и видели, как деловито продолжает приближаться к лейтенанту. Вот она подошла к нему, нагнулась, обхватила его руками, подняла и взвалила себе на спину. Так же спокойно, как ни в чем не бывало, она понесла его к нашим траншеям. Только ниже пригнулась под непосильной ношей.
"Вот сейчас! Вот сейчас убьют ее фашисты!" - замерли мы в ожидании неминуемого выстрела. Но и немцы как бы онемели от этой дерзости. Они не могли понять, что же только что произошло у них на глазах. Такого хладнокровного мужества от русской девчонки они не ожидали. А Женя, еле передвигая ноги, уже почти подходила к нашим траншеям.
- Женя, ложись! Сейчас они тебя подстрелят! - кричали ей из наших траншей. - Ныряй скорей в воронку! Мы поможем тебе!
Не доходя десятка метров до наших траншей, Женя бережно опустила свою ношу на землю. И тут только фашисты опомнились. Как осатанелые, они открыли ураганный огонь из своих пулеметов и автоматов, но было уже поздно. Наши бойцы успели выскочить, подхватить обмякшее тело лейтенанта и спустить его в траншею. Кто-то сильным рывком сбросил в траншею и Женю. Сама она двигаться уже не могла…
В себя пришла наша Женя только тогда, когда перестали выть мины, которыми засыпали нас немцы.
- Закурить дали бы! - произнесла она, и тут же несколько рук протянули ей туго набитые кисеты, уже заготовленные самокрутки. Тяжело дыша от пережитого, Женя жадно затягивалась махоркой. Она полусидела в траншее, привалившись к ней спиной, и улыбалась, как бы не веря в то, что осталась жива.
А буквально через неделю нашей Жене, растерянной от непривычного к ней внимания, перед строем бойцов и командиров полка командир дивизии вручал орден Красного Знамени. Это была ее первая награда - за беззаветное мужество и спасение жизни советского командира.
Где теперь наша маленькая героиня? Миновали ли ее фашистские пули? Дожила ли она до дня Победы? И знают ли на ее родине о совершенном подвиге? Это мне еще предстоит узнать. Зато мне известно другое: командир взвода разведки лейтенант Пилипчук остался жив. Перенесший впоследствии еще несколько операций, Иван и сейчас продолжает работать в Тамбовской области. Он, как и прежде, в строю.
Прошло много лет с тех пор, как мы отпраздновали Победу над фашистской Германией. Во многих городах мне довелось побывать за эти годы. Немало повидал я памятников, установленных в честь павших солдат, летчиков, танкистов, артиллеристов, моряков. Но я ни разу не видел памятника, сооруженного в честь наших медиков, спасших тысячи жизней воинов всех родов войск. Может быть, я не все видел. Но я нигде и не читал о таком памятнике…
Я говорю об этом не только потому, что вспомнил о нашей Жене, - много доброго мне сделали за войну военные медики, да и дружба с работниками дивизионного медсанбата у меня была крепкая, постоянная и надежная. Родилась она задолго до войны, продолжается по сей день, хотя ни полка, ни дивизии, ни тем более самого медсанбата уже и в помине нет: дивизию и все ее "хозяйства" расформировали еще в 1945 году.
С военфельдшерами Иванами Михайловичами Муравьевым и Васильевым, в 1939 году окончившими Тамбовскую медицинскую школу, мы начинали свою воинскую службу еще в Карело-Финской ССР. Оба Ивана работали тогда в полковой санчасти. Там же несли свою службу и военфельдшеры Верочка Ярутова, Иван Новостроенный и Саша Замашкин - наш полковой поэт. А начальник медсанбата, майор медицинской службы Сергей Николаевич Поликарпов, перед призывом в армию окончивший медицинский институт, работал в полку врачом. Однако, будучи не аттестованным, ходил тогда в красноармейской форме без знаков различия: воинского звания у него еще не было. Знающие люди про него говорили: "Подающий большие надежды хирург!" Так оно впоследствии и произошло.
А тогда, в 1940 году, мы все быстро сдружились. Не помню как, но только не на медицинской почве, так как болеть в мирное время мне не приходилось.
В хороших отношениях я был и с другими военными медиками - может быть, потому, что был живуч и не надоедал им своими хворями. Во всяком случае, когда мне представлялась возможность отдохнуть в тылу часок-другой, я всегда был желанным гостем в нашем дивизионном медсанбате. И стоило мне там появиться, как друзья сразу же поручали дежурной сестре:
- Верочка, устрой, пожалуйста, Николаеву баню, дай чистое белье и свободную койку - пусть переспит в человеческих условиях.
А на себя они брали самую ответственную и сложную в то блокадное время задачу - накормить и напоить меня сладким чаем.
Обычно надо мной шефствовали неразлучные подруги - медсестры Тамара Смолова, Верочка Татарникова и замполитрука, секретарь комсомольской организации медсанбата Дашуня Копелевич. Они же снабжали меня припрятанными "до случая" папиросами - пайком, который они получали наравне со всеми бойцами и командирами. Курить я научился в голодное блокадное время: табаком нас снабжали аккуратно. Я и сейчас с удовольствием вспоминаю отличный, довоенного производства "Беломорканал" - папиросы фабрики имени Урицкого в Ленинграде.
После того как меня перевели из родной дивизии на оперативную работу в органы "Смерш", я оторвался от своих друзей, стал реже у них бывать. Но не настолько, чтобы совсем их забыть. Наша 96-я артиллерийская бригада, в которой я служил оперуполномоченным контрразведки "Смерш", поддерживала огнем своих 152-миллиметровых пушек-гаубиц соединения фронта и появлялась то на одном, то на другом участке. Спидометры автомашин, тянувших наши гаубицы, наматывали порой не один десяток километров за сутки по фронтовым дорогам в погоне за фашистами.
Но и тогда, вначале на Карельском перешейке, а потом освобождая Прибалтику, мы часто встречались на фронтовых путях-дорогах с моими друзьями. Я выкраивал время между боями или марш-бросками, находил стоянку медсанбата и забегал к ребятам на часок-другой.
Отважные девушки
Шел 1942 год. Почти год мы не выпускаем из рук оружия. Третьим глазом и третьей рукой стала для меня снайперская винтовка: она помогала мне искать, находить и уничтожать врага.
Появился опыт в ведении окопной войны. Он оттачивался ежедневно - в дуэлях с немецкими снайперами, в искусстве маскироваться самому и обнаруживать замаскировавшегося фашиста, в стрельбе днем и ночью.
Я охотно делился своим опытом не только с товарищами по работе - опытными уже снайперами, но прежде всего с начинающими истребителями.
Многих бойцов и командиров обучил я за это время снайперскому делу. Среди моих учеников были и девушки. Известно, что девушки пусть редко, но допускались к службе в рядах Красной Армии еще в мирное время. Особенно много их было у нас во время войны. Они занимали различные посты - от скромной должности машинистки в штабе, санинструктора в подразделении, поварихи, прачки, связистки до летчицы и танкиста, не говоря уже о женщинах - врачах, переводчицах, преподавателях, следователях и т. п.
Все узнали имя легендарной партизанки Зои Космодемьянской, уроженки села Вердеревщина Тамбовской области, которой посмертно было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.
Было широко известно и имя прославленного снайпера из Севастополя Героя Советского Союза Людмилы Павличенко.
Как-то, возвращаясь после очередного слета снайперов из штаба дивизии в свой полк, я проходил мимо подразделения наших минометчиков. Оно располагалось в каменном здании заводского типа справа от шоссе на Урицк. Вдруг слышу, кто-то кричит:
- Эй, товарищ снайпер! Остановись на минутку!
Я остановился, оглянулся. Ко мне подходила девушка в военной форме с санитарной сумкой за плечом. Она протянула мне свою ладошку с тонкими длинными пальцами и сказала:
- Еле догнала! Ну, теперь давайте познакомимся. Я - санинструктор Маруся Митрофанова, ефрейтор. А вас я знаю.
Мы разговорились. Оказывается, у нее есть ко мне просьба - научить ее снайперскому делу.
- Что ж, товарищ Митрофанова, пожалуйста!
Подробно о себе она мне ничего не рассказала в тот раз. А позже от знакомых ребят я узнал, что она комсомолка, ленинградка. В военкомате на фронт ее не брали - по возрасту. Но все же она добилась своего - ушла на передовые с ополченцами и успела повоевать. Где-то рядом, только в другой дивизии, бил фашистов и ее старший брат. А в Ленинграде у нее остались мать, три сестры и четыре брата. Отец умер еще в 1936 году, когда Марусе было всего тринадцать лет. В семье она была самой младшей.
- Ты не куришь? - неожиданно спросил я ее.
- Немного балуюсь, а что?
- А то, что брось! Будешь курить - не возьму с собой. Вдруг закашляешься, лежа в засаде? Пропадем тогда оба.
- Брошу!
Мария оказалась толковой ученицей. Через несколько дней она уже метко била по самодельным мишеням, посылая пули кучно в "десятку". А в первый же выход на "охоту" уничтожила сразу двух фашистов.
Особенно злой Маруся стала после того, как осколком близко разорвавшегося снаряда ее снова, в какой уже раз, ранило. Теперь ей повредило рот - нижнюю губу. Она не ушла в госпиталь, отлежалась в дивизионном медсанбате. Ей предлагали эвакуироваться, поехать в Москву, где есть специальный косметический институт, в котором отлично сделают пластическую операцию, но она наотрез отказалась:
- Некогда мне сейчас по тылам таскаться!
Губу ей заштопали в нашем медсанбате. И Маруся не выглядела от этого хуже. Только еще мужественнее стало ее лицо.
В перерывах между боями Маруся Митрофанова находила меня в полку, и мы отправлялись с ней в свободный поиск - за гитлеровцами.
- Экономь патроны, - учил я ее. - Будь хладнокровней и бей только наверняка. Чувствуешь, что не попадешь, не стреляй, иначе следующего выстрела можешь и не сделать. Немцев много, выбор большой. Но не торопись, не всегда это хорошо. Бери на прицел не просто солдата, а кого поважнее - в этом и заключается главная наша задача.
Маруся при мне уничтожила шестнадцать фашистов, а спустя недели три уже ходила на "охоту" самостоятельно. Она не боялась трудностей, но и не лезла очертя голову куда не нужно, не рисковала зря - знала цену снайперскому выстрелу.
С Марусей, давно уже не Митрофановой, а Барсковой, я переписываюсь до сих пор. Она живет в Ленинграде и ведет большую общественную военно-патриотическую работу. Сейчас она ответственный секретарь комитета ветеранов нашей дивизии. Воспитала двух дочерей, похожих на свою мать.
Комиссар полка Иван Ильич Агашин обещал мне дать рекомендацию для вступления в партию. Для беседы он вызвал меня к себе на КП полка к 15.00.
Часовой, охранявший землянку комиссара, сказал:
- Подожди, Николаев, комиссар сейчас занят. Он тебя позовет сам. Немного посиди, отдохни.
Сняв с себя плащ-накидку, я сложил ее и присел на пенек под зеленым шатром деревца, стоявшего метрах в десяти от землянки комиссара. Прошло минут двадцать. Дождь, который захватил меня в пути, прекратился, выглянуло солнце. Полковой почтальон передал мне для батальона письма. Было там письмо и для меня из Тамбова.
Я вскрыл конверт. Дома все в порядке, мама, как всегда, ждет сына домой с победой. Сразу стало теплее на душе.
Вдруг из землянки комиссара вышла девушка с пилоткой в руках. "Возможно, новая машинистка или военфельдшер из медсанбата - кто ее знает!" - подумал я. Петлиц под плащом не разглядишь.
- Что же это вы меня не приветствуете? - вдруг спросила она.
Я вскочил, натянул пилотку, вытянулся и приложил руку к виску.
- Будем знакомы. Я - Маргарита Борисовна Котиковская, военный следователь прокуратуры дивизии. - И она первой протянула мне руку.
Я догадывался, что заговорила она со мной неспроста. И немного встревожился: чем я мог заинтересовать прокуратуру дивизии?
- Научите меня стрелять из снайперской винтовки!
Я удивился. Это было неожиданно.
- Сомневаетесь во мне? Смотрите!
И она показала на телеграфный столб. На нем, курчавясь, раскачивались на ветру оборванные провода, а на железных перекладинах одиноко торчали зеленые "стаканчики". Прогремели один за другим три выстрела, и после каждого на землю зелеными брызгами осыпались осколки.
- Вот так! - проговорила Маргарита Борисовна, пряча в кобуру свой ТТ.
- Лихо! - сказал я. - Чистая работа.
То, что Маргарита Борисовна отличный стрелок, я убедился. Но, для того чтобы стать истребителем фашистов, этого мало. Выстрелить в цель может каждый. Правда, не каждый в нее попадет. Но - допустим! Однако найти цель, выследить ее - вот настоящее искусство.
И я решил обучить Маргариту Борисовну этому искусству. Она пришла на наш передний край недели через две после той памятной встречи на КП полка. Я взял запасную снайперскую винтовку, и мы отправились на передний край.
Поначалу Маргарита Борисовна только присутствовала в роли напарника, наблюдала за моей работой, присматривалась к обстановке. Огневые точки я выбирал специально для нее самые безопасные, о чем она, конечно, не подозревала. В то же время я рассказывал своей прилежной ученице, что нужно знать и уметь снайперу, как действовать в той или иной обстановке, как вести себя при любой ситуации. Схватывала она все моментально, понимала меня с полуслова.
Однако она вскоре поняла, что я только вожу ее за руку. И тогда я решил, что срок стажировки окончился и пора моей ученице переходить к практической работе.
Десятка три фашистов уничтожила только при мне эта симпатичная, отважная девушка. Сейчас она живет и работает в Ленинграде.
В гостях у кировцев
Первого мая 1942 года меня и Ивана Добрика вызвали в штаб дивизии. Еще в полку нам сказали:
- Явитесь к начальнику политотдела дивизии Матвееву.
Невысокого роста, худощавого полкового комиссара Матвеева, с выправкой старого кадрового военного, с красивыми чертами лица, умным и строгим взглядом, мы с Иваном знали давно. В полку Матвеева видели часто, у нас его уважал и любил каждый боец и командир. Он был требователен, но всегда справедлив. Был прост в обращении, любил бойцов, и они отвечали ему тем же.
- Пойдете представителями от дивизии на наш подшефный Кировский завод: вас пригласили на торжественное первомайское собрание, - поздоровавшись, сказал Матвеев. - Быть там надлежит в четырнадцать ноль-ноль. Возможно, придется выступить. Отправляйтесь сейчас же, иначе опоздаете. Там долго не задерживайтесь - время не то… О возвращении доложите. Вот ваше командировочное предписание. Николаев - старший.
За два часа нам предстояло прошагать около четырех километров, отделявших КП дивизии от Кировского завода. И путь этот был, прямо скажем, не из легких: фашисты то и дело обстреливали шоссе и все вокруг него.
Ни одна машина не обогнала нас за все время пути. Редко-редко встречался одинокий путник, направлявшийся в сторону передовой, - то были либо командиры связи, либо такие же командированные, как мы. Чаще всего мы обгоняли направлявшихся в тыл раненых бойцов и командиров, с помощью санитаров добиравшихся до медсанбата.
Чем ближе подходили мы к городу, тем чаще встречались на пути КПП - контрольно-пропускные пункты, на которых приходилось каждый раз предъявлять командировочное предписание вместе со своей красноармейской книжкой. На посту у КПП стояли бойцы и командиры в фуражках с зеленым околышем - из погранвойск НКВД. Они тщательно проверяли наши документы, а проверив, желали счастливого пути, предупреждая о наиболее опасных местах по дороге.
Не доходя метров пятьсот до знаменитого Кировского завода, мы с Иваном привели себя в порядок: сняв гимнастерки, стряхнули с них окопную грязь. Сразу же подшили и свежие подворотнички - из сложенного вчетверо куска марли, израсходовав индивидуальный санитарный пакет из моего НЗ. При помощи песка и земли, поплевав, старательно надраили ременную пряжку и пуговицы. За неимением обувной щетки травой пообтерли от пыли свои "кирзачи". И только тогда, еще раз критически осмотрев друг друга, нашли, что каждый выглядел вполне прилично.
С волнением подходили мы к проходной, через которую когда-то шли на завод и Киров, и Калинин, где несколько раз бывал великий Ленин.
Мы пришли чуть раньше назначенного времени и теперь, остановившись на противоположной стороне улицы, остывали от быстрой ходьбы, ожидая провожатого: он еще не появился.
Мимо нас, едва передвигая ноги, шла сухонькая старушка, покрытая, несмотря на теплый день, шерстяным платком, перевязанным на спине крест-накрест. Глаза ее были печальными, а лицо морщинистое, серое. Вдруг остановившись и внимательно посмотрев на нас, она спросила:
- Сынки, за что же это такие ордена красивые у вас?
- Снайперы мы: фашистов бьем, бабуся, - ответил я.
- И много ли вы их уничтожили?
- Хотелось бы больше. Вот он - сто пятьдесят два, а я - сто двадцать четыре.
Услышав это, бабуся как-то нараспев запричитала:
- Миленькие вы мои, спасибо вам! Если бы каждый солдат-то так! Тогда и мой Витюшка жив бы остался…
- Отомстим мы за вашего Витюшку обязательно, бабушка!
- Ведь, поди, и вас матери ждут домой? - спросила она.
- А как же иначе - ждут, конечно! Ну, извините нас, опаздываем!
- Что ж, счастливого вам пути и удач! - И, помахав нам на прощание, пошла своей дорогой. Мы же, закинув за спину свои снайперские винтовки, поспешили к проходной.
В помещении, куда привел нас провожатый, было людно. Зная, что территория завода непрерывно обстреливается противником, я спросил:
- Не опасно ли для вас собираться в одном месте в таком количестве?
Мне спокойно ответили: