Далее я заметил, что в состоянии усталости способен думать о двух вещах сразу. Я обнаружил это, внутренне разговаривая с собой и между тем воображая, что к краям моей кровати привязаны две перекинутые через блоки веревки, что они наматываются на вращающийся цилиндр, медленно поднимая кровать. Я не сознавал, что воображаю эти веревки, пока не начал тревожиться, что одна из них захлестнется за другую, и они станут сматываться неравномерно. Тогда я сказал себе: "Ничего, об этом позаботится натяжение" - и тут первая моя мысль прервалась, и я сообразил, что думал о двух вещах сразу.
Я заметил также, что, когда засыпаешь, мысли продолжают идти своим чередом, но становятся все менее логически взаимосвязанными. Вы не замечаете этого отсутствия логической связи, пока не спрашиваете себя: "Что заставило меня подумать об этом?" и не пытаетесь вернуться назад - и часто не можете вспомнить, откуда, черт возьми, эта мысль взялась!
То есть иллюзия логической связи у вас имеется, однако факт состоит в том, что мысли ваши становятся все более абсурдными, пока связь между ними не утрачивается окончательно - вот тогда вы и засыпаете.
Проспав таким манером все четыре недели, я написал эссе, в котором рассказал о моих наблюдениях. Под конец я отметил, что наблюдения эти делались, пока я следил за тем, как засыпаю, и потому, на что похоже засыпание, за которым ты не следишь, мне не известно. Завершалось все сочиненным мной стишком, посвященным проблеме самонаблюдения:
Я дивлюсь, почему. Я дивлюсь, почему.
Я дивлюсь, почему я дивлюсь.
Я дивлюсь, почему я дивлюсь, почему.
Я дивлюсь, почему я дивлюсь!
Сочинения мы сдали, и на следующем занятии профессор зачитал одно из них: "Мум бум вугга мум бум…". О чем в нем говорилось, я бы сказать не взялся.
Потом профессор принялся за следующее: "Мугга вугга мум бум вугга мугга…". О чем идет речь здесь, я тоже не понял, но под конец вдруг прозвучало:
Мугга вугга мум бум. Мугга вугга мум бум.
Мугга вугга бум бум мугга ву.
Вугга юга ум ум вугга юга ум ум
Вугга вуггу угуга угу.
- Ага! - сказал я себе, - так это же моя работа!
Честное слово, до самого конца я ее так и не признал.
Эссе-то я написал, однако любознательность меня не покинула, и я продолжал практиковаться в наблюдениях за собой засыпающим. И одной ночью мне приснился сон, и я понял, что наблюдаю за собой и во сне тоже. Я прошел весь путь наблюдений, до самого конца!
В первой части сна я ехал на крыше железнодорожного вагона, приближаясь к туннелю. Перепугавшись, я распластался на крыше, и со свистом влетел в туннель. Я сказал себе: "Стало быть, ты способен испытывать страх и слышать, как меняется звук, когда поезд входит в туннель".
Я обнаружил также, что вижу краски. Некоторые говорят, что сны бывают только черно-белыми - нет, я видел цветные.
К этому времени я уже оказался в одном из вагонов поезда и почувствовал, как он кренится. Я сказал себе: "Значит, во сне ты получаешь и кинетические ощущения". Я не без затруднений прошел в конец вагона и увидел большое, точно магазинная витрина, окно. Только за ним виднелись не манекены, а три девушки в купальниках - очень милые!
Я начинаю переходить, хватаясь за ремни над головой, в следующий вагон, и тут говорю себе: "Постой! Интересно было бы испытать возбуждение - сексуальное, - возвращайся-ка ты в прежний вагон". Тут выясняется, что я могу повернуться и пойти по поезду назад - могу управлять во сне направлением моего движения. И я возвращаюсь в вагон с этим особым окном, смотрю: за ним три старика играют на скрипках, - но, правда, они тут же опять обратились в девушек! Стало быть, направление, в котором идет мой сон я изменять могу, но совершенства в этом пока не достиг.
Ну хорошо, я начал возбуждаться - и интеллектуально, и сексуально, - говоря что-то вроде: "Ух ты! А ведь работает", - и проснулся.
Сделал я во сне и еще кое-какие наблюдения. Я не только постоянно спрашивал себя: "Действительно ли мне снятся цветные сны?", но и гадал: "Насколько точно ты видишь ту или иную вещь?".
На следующий раз мне приснилась рыжеволосая девушка, лежавшая в высокой траве. Я попытался выяснить, удастся ли мне разглядеть каждый ее волос. Знаете, на волосах, в том месте, где отражается солнце, из-за дифракции возникает разноцветное пятно, - и я его видел! Каждый волосок я видел с полной отчетливостью: совершенное зрение!
В другой раз мне приснилась воткнутая в дверную раму чертежная кнопка. Увидев ее, я провожу пальцами по раме и осязаю кнопку. Выходит, что "зрительный отдел" мозга связан с "осязательным отделом". И я говорю себе: "А может быть, такой связи существовать и не должно?". Я снова смотрю на дверную раму - никакой кнопки на ней нет. Провожу по раме пальцами - вот она, кнопка!
Потом мне приснилось, что я слышу удары - тук-тук, тук-тук. Во сне происходило что-то, порождавшее эти звуки, но это было чувство не очень уверенное - стук казался посторонним. Я подумал: "Могу дать полную гарантию, что стук раздается вне моего сна, я просто придумал эту часть сновидения, чтобы приладить его к стуку. Мне следует проснуться и выяснить, какого дьявола тут происходит".
Стук все продолжается, я просыпаюсь и… Мертвая тишь. Ни звука. Выходит, стук доносился не снаружи.
Люди говорили мне, что они встраивают в свои сны внешние шумы, однако когда я проводил этот мой эксперимент, тщательно "наблюдая за всем снизу", и был уверен: шум проникает в сон извне, однако оказалось, что это не так.
В то время, когда я производил наблюдения над моими снами, процесс пробуждения обрел черты несколько страшноватые. Когда вы только еще начинаете просыпаться, наступает миг, в который вы ощущаете себя неподвижно закрепленным, привязанным к кровати - или придавленным множеством ватных одеял. Это трудно объяснить, однако в такой миг вы чувствуете, что не способны подняться, не способны проснуться. В итоге, мне приходилось твердить себе, - уже проснувшись, - что это просто смешно. Насколько я знаю, не существует такого заболевания, при котором человек засыпает естественным образом, а проснуться не может. Проснуться ты можешь всегда. После нескольких таких собеседований с самим собой, я стал пугаться все меньше и меньше, на деле, пробуждение начало доставлять мне волнующее удовольствие - это как с "американскими горками": поначалу страшно, а после становится весело.
Вам, может быть, интересно будет узнать, как прекратились эти наблюдения за снами (а они по большей части прекратились, с тех пор это случалось со мной лишь несколько раз). Как-то ночью я смотрел сон, вел наблюдения и вдруг увидел на стене перед собой флаг. Я уже в двадцать пятый раз сказал себе: "Ну да, я вижу краски" и тут вдруг сообразил, что сплю, прижавшись затылком к медному стержню. Я ощупал затылок и обнаружил, что голова у меня стала мягкой. И подумал: "Ага! Так вот почему мне удавалось производить во сне наблюдения: медный стержень раздражал зрительный центр коры. Значит, если я буду класть эту медяшку под голову, то смогу вести наблюдения в любое время, стоит лишь захотеть. А стало быть, на сей раз можно наблюдения прекратить и как следует выспаться".
Когда я потом проснулся, выяснилось, что никакого медного стержня нет и голова у меня вполне твердая. Видимо, я уже устал от наблюдений и мой мозг изобрел ложную причину, по которой я мог им больше не предаваться.
В результате этих наблюдений у меня возникла небольшая, но теория. Одна из причин, по которой мне нравилось пристально вглядываться в сны, состояла в следующем: мне было любопытно понять, как можно увидеть образ - человека, к примеру, - когда глаза у тебя закрыты и ничего не происходит. Говорят, что это дело случая, нерегулярных нервных разрядов, но ведь не может же спящий человек заставить нервы разряжаться, создавая точно те же картинки, какие возникают, когда он бодрствует и смотрит на что-то. Как же тогда мне удается "видеть" во сне краски да еще и с большим числом подробностей?
Я решил, что в мозгу должен существовать некий "интерпретирующий отдел". Когда действительно смотришь на что-то - на человека, на лампу, на стену, - ты не просто видишь краски и пятна. Что-то тебе подсказывает, что именно перед тобой находится, интерпретирует увиденное. Когда же ты спишь, этот интерпретирующий отдел продолжает работать, но только вполсилы. Он уверяет, будто ты видишь мельчайшие детали человеческого волоса, хоть это и неправда. Просто он истолковывает всякий всплывающий в мозгу сор как отчетливый образ.
И еще о снах. У меня был друг по фамилии Дейч, жена его происходила из семьи венских психоаналитиков. Однажды вечером в ходе долгого разговора о сновидениях он сказал мне, что сны полны значения: в них присутствуют символы, которые способен интерпретировать психоанализ. Большей части услышанного от него я не поверил, однако той же ночью мне приснился интересный сон: Мы играли в бильярд тремя шарами - белым, зеленым и серым, - а игра называлась "титьки". Надо было загнать шары в лузу: с белым и зеленым все оказалось просто, а вот серый никак у меня в лузу не шел.
Я проснулся и без особых трудов истолковал мой сон: ключ, разумеется, давало само название игры - это же девушки! С белым шаром разобраться было легко, поскольку у меня тогда происходил тайный роман с замужней женщиной, которая работала в кафетерии кассиршей и носила на работе белую униформу. С зеленым тоже затруднений не предвиделось: за две ночи до того я был в автомобильном кинотеатре с девушкой, одетой в зеленое платье. Но вот серый - какого дьявола означал серый? Я знал, что он должен кого-то обозначать, я чувствовал это. Так, бывает, пытаешься вспомнить чье-то имя, оно вертится у тебя на языке, но поймать его никак не удается.
У меня ушло полдня, прежде чем я вспомнил, что два или три месяца назад распрощался с уехавшей в Италию девушкой, которая мне очень нравилась. Замечательно милая была девушка, я говорил себе, что, когда она вернется, нужно будет обязательно снова увидеться с ней. Не знаю, носила ли она серое платье, однако едва я подумал о ней, как мне стало совершенно ясно - серая это она.
Я пошел к моему другу Дейчу и сказал ему, что, похоже, он прав, - в снах есть что анализировать. Однако услышав о моем интересном сне, он сказал: "Ну, тут все слишком ясно, просто по полочкам разложено. Как правило, анализа требуется куда больше".
Ведущий химик-исследователь корпорации "Метапласт"
Закончив МТИ, я стал искать работу на лето. Подал два или три заявления в "Белл лэбраториз", несколько раз навестил их. Билл Шокли, с которым я был знаком по лаборатории МТИ, всякий раз проводил меня по помещениям компании, мне там очень понравилось, однако работы я не получил.
У меня имелись письма от некоторых моих профессоров, адресованные разным компаниям. Одно, к примеру, компании "Бош и Ломб", я, мол, смогу вычерчивать для них ход лучей в линзах; другое нью-йоркской компании "Электрикал Тестинг Лабз". В то время никто толком не понимал, что такое физик, рабочих мест для физиков в промышленности не было. Инженеры это да, но физики - никто не представлял, какой от них может быть прок. Интересно, что очень скоро - после войны - все стало в точности наоборот: всем потребовались физики. Так что дело, которым я занимался - поиски работы физика в конце Депрессии, - было безнадежным.
И тут я повстречался на пляже моего родного города Фар-Рокавей со старым другом, мы с ним вместе росли. Когда нам было по одиннадцать-двенадцать лет мы вместе ходили в школу, вообще были близкими друзьями. Нас обоих интересовала наука. У него имелась своя "лаборатория" и у меня была своя. Мы с ним часто играли и обсуждали всякие вещи.
Мы устраивали для детей нашего квартала магические представления - вся магия была химическая. У друга было хорошее чутье на эффекты да и мне это занятие нравилось. Фокусы мы показывали на небольшом столике, по двум краям которого у нас пылали бунзеновские горелки. Мы укладывали на горелки стеклышки от часов (плоские стеклянные диски) с нанесенным на них йодом и получали прекрасные фиолетовые пары, поднимавшиеся, пока шли фокусы, столбами. Великолепно! Фокусов мы показывали много, к примеру, превращение "вина" в воду, другие химические изменения цвета. А для финала у нас был припасен трюк, основанный на сделанном нами открытии. Я тайком опускал руки сначала в воду, потом в бензин. А после "случайно" проводил рукой над одной из бунзеновских горелок, и рука вспыхивала. Я хлопал в ладоши - вспыхивала и вторая. (Больно мне не было, поскольку бензин сгорает быстро и вода остается холодной.) Я начинал размахивать руками, метаться из стороны в сторону и вопить: "ГОРИМ! ГОРИМ!" - зрители наши жутко пугались, выскакивали из комнаты, чем представление и завершалось!
Впоследствии я рассказал об этом в колледже ребятам из моего братства, и они сказали: "Ерунда! Ты не сможешь это сделать!".
(Я часто сталкивался с проблемой демонстрации им чего-то, во что они не верили, - однажды, например, мы заспорили о том, истекает ли из человека моча всего лишь под действием силы тяжести, и мне пришлось показать, что это не так, что мочиться можно, и стоя на голове. В другой раз кто-то заявил, что человек, который принимает аспирин и выпивает "Кока-Колу", тут же падает замертво. Я сказал, что, по-моему, это полная чушь, и вызвался выпить и то, и другое. Тут они заспорили о том, следует ли принимать аспирин до "Кока-Колы", после нее или вместе с ней. И я принял подряд шесть таблеток аспирина и выпил три бутылки "Кока-Колы". Сначала аспирин, а следом "Кока", потом "Кока", а следом аспирин, и наконец, аспирин, растворенный в "Коке". И каждый раз идиоты, верившие в этот бред, обступали меня, желая не упустить момента, когда я грохнусь в обморок. А я так и не грохнулся. Помню, в ту ночь я не очень хорошо спал - пришлось поработать над некоторыми формулами для так называемой функции Римана-Зета.)
- Ладно, - сказал я. - Добудьте мне немного бензина.
Бензин они добыли, я сунул руку под воду, текшую из крана, потом в бензин, поджег его… боль получилась адская! Понимаете, за это время у меня на тыльной стороне ладони отросли волоски, которых прежде не было, и они сработали как фитили. Зато после показа этого опыта волосков у меня на руках не осталось.
Ну так вот, мы с приятелем встретились на пляже, и он заявил, что ему известен процесс нанесения металла на пластмассу. Я сказал, что это невозможно - электропроводность у пластмассы нулевая и провод к ней не подведешь. Однако он ответил, что может наносить металлическое покрытие на что угодно - я и сейчас помню, как он поднял с песка косточку персика и сказал, пытаясь произвести на меня впечатление, что способен покрыть слоем металла даже ее.
Самым приятным было то, что он пригласил меня поработать в его маленькой компании, находившейся на верхнем этаже одного из нью-йоркских зданий. Там работало всего-то человека четыре. Отец моего друга, собравший деньги на организацию компании, именовался, кажется, президентом. Сам мой друг был "вице-президентом", еще один малый - торговым агентом. Я стал "ведущим химиком-исследователем", а брат друга, особым умом не отличавшийся, работал у них лаборантом - мыл посуду. Еще у нас имелось шесть электролитических ванн.
Компания действительно располагала процессом нанесения металлического покрытия на пластмассу; схема была такая: сначала покрыть предмет серебром, осадив его в наполненной азотнокислым серебром ванне посредством внесения туда восстанавливающего реагента (так изготавливают зеркала); затем поместить предмет с серебром в качестве проводника в гальваническую ванну - вот и получится покрытие.
Проблема была в другом - как добиться прилипания серебра.
Прилипать к пластмассе оно не хотело. Очень легко отслаивалось. Поэтому использовался еще один промежуточный шаг, позволявший этого самого прилипания добиться. Но тут уже все зависело от материала. Скажем, в случае бакелита, который широко использовался в те дни, мой друг обнаружил, что если его сначала прочищать пескодувкой, а затем в течение многих часов вымачивать в гидроокиси двухвалентного олова, которое проникнет в поры бакелита, серебро будет держаться очень прилично.
Однако такой метод срабатывал лишь для немногих пластмасс, а между тем, все время появлялись новые их разновидности, скажем, метилметакрилат (который мы теперь зовем плексигласом) - добиться его покрытия металлом, во всяком случае, прямыми методами, нам поначалу не удавалось. То же относилось и к ацетату целлюлозы, хотя в конце концов мы установили, что если ненадолго опустить его в едкий натр, а затем использовать хлорид двухвалентного олова, покрытие получается очень хорошее.
Я довольно успешно справлялся в этой компании с работой "химика". У меня имелось преимущество, состоявшее в том, что приятель мой вообще никакой химии не изучал и опытов отродясь не ставил - просто научился когда-то делать кое-какие вещи. Я стал помещать в колбы самые разные твердые вещества и заливал их самыми разными реактивами. Пробуя все, что приходило мне в голову, и записывая все результаты, я отыскал способы нанесения покрытий на более широкий, чем имелся у моего друга, набор пластмасс.
Мне также удалось упростить использовавшиеся им процессы. Просмотрев учебники по химии, я заменил глюкозу, которая применялась как осаждающий агент, формальдегидом - это позволило почти мгновенно осаждать 100 процентов серебра, вместо того, чтобы возиться в дальнейшем с извлечением серебра из оставшегося раствора.
Я научился также растворять гидроокись двухвалентного олова в воде, добавляя в нее немного соляной кислоты, - это я запомнил из курса химии, который проходил в институте, - так что этап, занимавший раньше несколько часов, завершался теперь минут за пять.
Мои опыты то и дело прерывал наш торговый агент, приносивший от перспективного клиента очередной пластик. Только я успевал выстроить колбы в ряд и все их разметить, как вдруг: "Кончай ты с опытами, есть классная работенка для отдела торговли!". В итоге, многие опыты мне приходилось ставить не по одному разу.