Я взвыл. Даже в предвоенные дни в Пёрл-Харборе, когда я был на борту "Скипджек", "Поллак" считалась далеко не новейшего типа субмариной. Построенная в 1930-х годах, она конечно же уступала "Уаху". И что хуже всего, она находилась прямо тут, в Пёрл-Харборе!
Короче говоря, вместо того чтобы ехать домой на строительство новой лодки, я должен был занять место офицера, отправлявшегося домой с этой миссией. Вместо того чтобы перейти на новую лодку, я буду ходить на старой. Это было повышение, но оно того не стоило.
Маш усмехнулся:
- Ничего, Джордж, с тобой на борту она подожжет весь Тихий океан.
- Да, но кто будет оберегать тебя и Дика от неприятностей?
Он взялся подбодрить меня, применяя тот же полунельсон, который навсегда согнул мою шею на время второго патрулирования.
- Не беспокойся, - бормотал он, когда мы боролись. - Роджер почти такой же большой трус, как и ты. Он позаботится о нас.
Ни одному из нас в голову не пришло, что в его словах было трагическое пророчество, потому что наступит время, когда и Роджер покинет "Уаху".
* * *
Мой близкий друг и однокашник Гэс Вейнел был тем офицером, которого откомандировали с "Поллак" на строительство новой лодки и место старшего помощника которого я должен был занять. Я поехал в Пёрл на следующий день, чтобы поздравить его и взглянуть на свой новый дом. Было одно светлое пятно в общей картине: моим командиром будет Роби Палмер, старый друг довоенных дней, отчасти благодаря которому я принял решение перейти на подводные лодки. Он присутствовал на нашем втором, официальном бракосочетании в Перле в 1938 году. Если я не увижу Энн, то по крайней мере смогу поговорить о ней во время следующего выхода в море с человеком, который ее знает.
Было почти удовольствием видеть радостный взгляд на лице Гэса Вейнела, когда я нашел его у носовой батареи. Он совершил на "Поллак" четыре боевых похода и, конечно, больше меня заслуживал поездки домой. Он не стал тратить время на праздный разговор:
- Добро пожаловать на борт! Когда ты меня сменишь?
- Ну, мы можем сделать инвентаризацию оборудования завтра, - сказал я, - секретных документов послезавтра и посовещаемся на третий день. Может быть, уложимся дня в четыре…
Мне пришлось остановиться, прежде чем он меня ударит. Распорядок мирного времени - одно дело, а отпуск в военное время - другое. Поэтому он сунул мне под нос кипу бумаг, и я вздохнул. Один из документов объявлял, что Вейнел и я провели инвентаризацию оборудования стоимостью примерно в двадцать тысяч долларов, что передающий за него отчитался и отныне я несу за него ответственность. Еще один документ удостоверял, что Гэс, я и офицер связи, которого я даже еще и не видел, провели инвентаризацию конфиденциальной документации. Третьим, датированным тремя днями позднее, был доклад капитану, заявляющий, что я официально сменяю Гэса на должности старшего помощника на "Поллак". В течение нескольких минут мы поздравили друг друга, Гэс обменялся рукопожатиями с офицерами и матросами "Поллак" и направился к трапу. Под мышкой он держал коробку с секстантом, который ему был вручен в военно-морской академии в качестве награды за первое место в мастерстве навигации.
С тех пор я его больше не видел. Новая подлодка "Сиско", назначению на которую я ему так сильно завидовал, пропала без вести во время своего первого патрулирования.
* * *
Я не считался официально назначенным на "Поллак" до дня доклада капитану 3-го ранга Палмеру. Было время для отдыха. Я написал письмо Энн с неутешительными известиями и решил немного развеяться. Война внесла разительные перемены в привычки общества в Гонолулу. Улицы пустели к десяти часам вечера, если вы задерживались после этого часа, то вынуждены были провести ночь там, где остались. Повсеместное полное отключение электричества стало помехой для шумных вечеринок, которыми славился довоенный Гонолулу. Как-то вечером я отправился на Вайкики на вечеринку, которую устраивала одна супружеская пара, известная в прежние дни гульбой, продолжавшейся всю ночь. Нынешней было далеко до прежних. У нас были жаренные на углях на заднем дворе бифштексы, которые готовились до наступления темноты, затем мы сидели кружком при лунном свете и вели беседы. К девяти вечеринка закончилась.
Единственное, что не претерпело изменений, так это охота на крупную рыбу гарпуном. Я пристрастился к ней в те дни, когда служил на "Скипджек", встававшей на стоянку в Пёрл-Харборе, хотя в то время она называлась подводной охотой. Честер Нимиц-младший, мой товарищ по академии и сменщик на "Стерджен", и я купили нехитрое японское оборудование и познакомились с этим спортом. В первое воскресенье после того, как "Уаху" вернулась в порт, я уговорил Роджера Пейна пойти со мной попробовать немного поохотиться с гарпуном. Мы позаимствовали джип на базе подплава и отправились на скалистый берег на Вайанае, на западном побережье острова.
Мы загарпунили кое-какую рыбу, и в этой мирной обстановке, не видя и не ощущая войны, я испытал самый сильный страх в своей жизни. Мы оба находились примерно в пятидесяти ярдах от берега, лениво ныряя и появляясь на поверхности кристально чистой воды, когда я глянул через плечо и увидел гигантскую акулу. Она была совершенно неподвижна и посмотрела на меня самым холодным взглядом, какой только мне когда-либо приходилось видеть. Роджер ее не замечал.
Я вспомнил, что читал в автобиографии д-ра Виктора Хайзера, как ему однажды удалось удрать от акул, отодвигаясь от них очень, очень медленно. Какая за этим стояла философия, я не помню, но отчаянно ухватился за эту технику. Осторожно и как бы невзначай начал дюйм за дюймом подвигаться к берегу, боясь закричать "Акула!", чтобы Роджер не взбаламутил воду и не погубил нас обоих. У меня не было основания ожидать, что он читал ту же книгу, что и я.
После муки, длившейся бесконечно долго, я благополучно ушел на безопасное расстояние, ускорил движение и, наконец, вскарабкался на скалы. Роджер все еще был в том месте, где находилась акула. Я позвал его в высшей степени безразлично:
- Послушай, Роджер, можешь подойти сюда на минутку?
Но что-то в моем голосе меня выдало. Роджер примчался с ревом скутера, - ни одна акула в мире не догнала бы его - и выскочил из воды с лицом белым, как лист бумаги. Он был сильно возбужден, когда я объяснил ему свой тщательно обдуманный план действий, и настаивал на том, что на самом деле оставил его в качестве приманки. Он даже обвинил меня в том, что, когда это происходило, он так отчаянно загребал воду, прокладывая себе путь к берегу, что его шикарное кольцо соскочило с пальца. Мы обсуждали целесообразность предоставить акуле достаточно времени, чтобы уплыть, и вернуться назад поискать кольцо, но к тому времени мы уже не доверяли друг другу, не говоря об акуле.
Мы вернулись на базу около восьми вечера и нашли там командира, рычавшего в бешенстве из-за того, что его джип забрали на целый день. Он уже забыл, что дал его нам напрокат. Когда мы ему об этом напомнили, он казался настолько успокоившимся, что мы позаимствовали машину вновь, чтобы опять поехать на Гавайи на ночь, обещая вернуть ее к утру. На базу мы вернулись не ранее десяти следующего утра. Нам повезло, как я писал Энн, что в тот момент считалось, что моряки с "Уаху" не могут сделать ничего предосудительного.
Я уныло подумал об этой славе, которая теперь не касалась меня, когда вернулся на следующий день на "Уаху", чтобы бросить на нее прощальный взгляд и забрать свое имущество. Среди призов, которые я унес с собой, был один, которому каждый на лодке завидовал: самодельная карта гавани Вевак, нарисованная с таким отчаянным старанием в первые дни третьего патрулирования. Большие споры по вопросу о том, кто должен хранить карту, разгорелись несколько дней назад, до того, как мы вернулись в Пёрл, и Маш, который никогда не выпячивал свое звание в таких делах, предложил, чтобы спор решили бесстрастные карты, а призом будет карта гавани. Мне повезло.
* * *
Мне довелось еще раз увидеть Маша Мортона, когда в апреле "Поллак" вошла в бухту на Мидуэе и пришвартовалась через док от "Уаху".
Мы попали в неблагоприятные погодные условия, из-за которых откладывалось наше отбытие, и мои прежние товарищи по "Уаху", зная, что я был штурманом, с радостью прочитали распоряжение об отсрочке. Когда мы пришвартовались, Маш и Дик стояли на причале, глядя на меня.
- Что случилось, Джордж? - с невинным видом спросил меня Маш. - Забыл о демаркационной линии времени?
- Ой, капитан, - объяснил Дик достаточно громко для того, чтобы его слышал каждый на борту "Поллак", - он просто опять заблудился.
"Уаху" только что вернулась из тяжелого боевого патрулирования в Желтом море, во время которого потопила девять вражеских судов. Глаза Маша все еще горели после победы над врагом, а Дик был еще более, чем прежде, уравновешенным и уверенным в себе. И у офицеров с "Уаху" было что рассказать даже видавшим виды подводникам, где бы они ни оказались в Тихом океане. Я услышал их истории в клубе в тот вечер.
В свой последний поход они взяли на борт еще одного стажера, командира очень высокого звания даже для самого Маша, и у того тут же возникли серьезные поправки касательно методов, которыми на "Уаху" осуществлялось боевое патрулирование. У него появились возражения по поводу того, что называлось отсутствием планирования, слабым взаимодействием и нехваткой дисциплины в боевой рубке во время атаки. Обо всем этом, несмотря на необыкновенные рекорды, которые Маш ставил в походе, стажер доложил командиру дивизиона в тот момент, когда "Уаху" прибыла на Мидуэй.
Как бы то ни было, стажера переводили с "Уаху", но, когда Дик и другие узнали о донесении, они решили ускорить его отъезд. Дик, как об этом рассказывали, потихоньку пробрался на борт, собрал вещи этого офицера и выставил на причал, а когда отъезжающий стажер прибыл, чтобы упаковать вещи, он обнаружил, что отданы распоряжения не допускать его на борт. Точно ли так все происходило или нет, я не знаю до сего дня, но, во всяком случае, офицеры "Уаху" одну за другой рассказывали веселые истории в тот вечер в баре о том, что им пришлось пережить в компании с этим человеком во время патрулирования. Изменения, которые произошли в команде благодаря Машу, были поразительны. Никогда не было более способного и более компетентного командира, управлявшего подлодкой. Стороннему наблюдателю могло показаться, что обстановка в боевой рубке "Уаху" слишком вольготная, но доказательством того, что командование лодкой на высоте, были достигнутые результаты. Более того, если стажер замечал, что не принимается никакого решения в ходе патрулирования, он, вероятно, был ошарашен быстрыми и решительными действиями, совершаемыми у Мидуэя, в то время как честь боевой рубки была им запятнана.
Это грандиозное патрулирование побило боевой рекорд по числу потопленных судов. Маш вошел в морской коридор между Китаем и Кореей, а возвращался опять только после того, как были израсходованы все торпеды. Когда мы пришли на Мидуэй, я даже увидел знакомую метлу, привязанную к перископу его лодки.
По мере того как разворачивались события, "Уаху" как раз завершила свое самое успешное патрулирование. Она становилась легендой, но окрашенной в трагические тона. Перед самым концом года стечение обстоятельств, которое сложилось благодаря самой натуре отличающегося необычайной храбростью командира, толкнуло ее навстречу гибели при всей беспощадности греческой трагедии.
После того как я увидел ее в последний раз у Мидуэя, "Уаху" ушла в новый поход, потопила три судна и получила приказ вернуться в судоремонтный завод в Мэри-Айленд для восстановительного ремонта. Пока она там находилась, Дик О'Кейн получил под свое командование новую субмарину "Тэнг". Это, конечно, было большой потерей для Маша, но Роджер Пейн готов был занять пост старшего помощника, и "Уаху" добилась бы еще более выдающихся результатов, если бы на нее не обрушились два новых удара.
В ночь перед тем, как она вышла из Пёрла в первое патрулирование после ремонта, у Роджера случился приступ аппендицита. Его отправили в госпиталь, а на его место поставили способного офицера, который имел представление о Маше по его внушающей трепет репутации, не будучи с ним близко знаком. Я всегда чувствовал, что это может сыграть свою роковую роль. Потому что теперь фактически все старые соратники Маша по боевой рубке ушли, их сменили люди, которые, естественно, считали своего великого и известного командира непогрешимым. Я полагаю, что в предыдущие патрулирования Маш подсознательно опирался на своих офицеров, которые подсказывали ему, что делать в экстремальной ситуации, а с потерей Роджера этот фактор безопасности исчез. Теперь это был человек, героизм которого сверкал так ярко, что временами он не мог отличить просчитанный риск от безрассудного шага наудачу.
Очередное, шестое для "Уаху" патрулирование привело бы и менее непостоянного человека, чем Маш Мортон, к ужасной неосмотрительности. На этот раз в компании с "Планджер" "Уаху" рискнула выйти в само Японское море, но безуспешно. Совершив опасные проход через Курилы и узкий пролив Лаперуза, Маш выследил и атаковал девять японских кораблей в течение четырех дней без единого удачного выстрела. Вся отчаянная затея провалилась, потому что "Уаху" была загружена неисправными торпедами. Десять раз Маш отдавал приказ произвести выстрел, и каждый раз торпеды, само обнаружение следа от которых в этих бдительно охраняемых водах могло стоить жизни каждому человеку на борту, подводили. Они отклонялись, шли не туда, куда нужно, или ударялись в корпус цели как безжизненные металлические болванки. После того как была выпущена десятая торпеда, Маш направил донесение с жалобой в командование Тихоокеанского подводного флота, которое тут же распорядилось следовать обратно в Пёрл с оставшимися бесполезными торпедами на борту.
Но даже в этот раз Маш не вернулся без трофеев. "Уаху" потопила четыре сампана на обратном пути из Японского моря и захватила с собой шесть японских рыбаков для допроса. Но в Пёрл, чтобы избавиться от неисправного вооружения, он прибыл уже с мрачным выражением лица и добавил к своему докладу настоятельную просьбу о том, чтобы ему разрешили незамедлительно вернуться в тот же самый район патрулирования с новым грузом торпед.
Вот так и получилось, что "Уаху" отправилась в свой седьмой боевой поход в такую опасную акваторию, от которой в скором времени отказались в качестве района патрулирования, с командиром настолько разъяренным, что он был готов воспользоваться любой возможностью для того, чтобы возвратить себе рекорд, ставший гордостью его подводной лодки, и с командой управления огнем, которая не знала его достаточно хорошо для того, чтобы попытаться контролировать его действия.
В скором времени сделали остановку в Мидуэе для заправки топливом. Там видели в последний раз "Уаху" и ее экипаж. Что случилось до того, как она пошла ко дну, остается тайной по сей день. Изучение японской документации после войны указывало на то, что Маш, вероятно, потопил четыре японских судна в это последнее патрулирование. Но где-то в проливе Лаперуза, где японцы атаковали неопознанную субмарину в октябре 1943 года, следы "Уаху" теряются. Она была могучим воином, под командованием самого храброго человека, какого мне когда-либо довелось узнать.