Пора было продемонстрировать полярную ночь и полярный день. Наш земной шар стална точку зимнего солнцестояния (22 декабря). Северный полюс оказался обращеннымв противоположную сторону от солнца. Густая тень легла на все пространствовнутри Полярного круга. О, как она была понятна для нас! Сколько переживаний иприключений было связано с ней! Я заметил, что рука Журавлева началазадерживаться. Земля под ней крутилась медленнее. Охотник вновь переживал своичетырнадцать полярных ночей... Я взял из его рук шар и переставил его в точкулетнего солнцестояния (22 июля). Северный полюс повернулся к солнцу. Свет залилПолярный круг. Полярная ночь передвинулась к Южному полюсу. При вращении шараприполярные пространства все время оставались освещенными. На севере воцарилсяполярный день. Это было наше будущее. К нему мы шли. Полярная ночь ещегосподствовала, могла принести нам еще много испытаний, но впереди был день! Даеще какой: целых четыре месяца солнце не будет прятаться за горизонт!
Мы не спешили убрать свою землю из этого положения, словно в действительностивидели над Арктикой солнце и старались насладиться его светом...
Потом, передвигая шар по орбите против хода часовой стрелки, мы проследили, какосвещенный внутри Полярного круга район все более и более суживался, как вместах, ранее освещенных круглые сутки, день начал чередоваться с ночью, какони сравнялись, как вслед за этим Северный полюс перестал освещаться и на немнаступила полярная ночь, как увеличивалась, равномерно расползаясь от полюса,неосвещенная зона, а потом после прохождения точки зимнего солнцестояния теньснова начала сужаться. Мой слушатель наяву увидел, что наступление полярнойночи начинается на полюсе и что здесь она тянется полгода. Столько жепродолжается на полюсе и полярный день. Чем дальше к югу от полюса расположенаточка, тем короче будут и полярная ночь и полярный день, пока, наконец,полярная ночь и полярный день не будут равняться только одним суткам. Границаэтого района и называется Полярным кругом. Она проходит на широте 66°33'. Наэтой широте один день в году солнце не показывается из-за горизонта и один деньв году не заходит. Вблизи Полярного круга полной полярной ночи фактически небывает, так как свет скрытого за горизонтом солнца рассеивается атмосферой, ипоэтому в середине дня здесь наблюдаются более или менее слабые сумерки. Да и ввысоких широтах благодаря свойству атмосферы рассеивать свет настоящая ночьнаступает не сразу. Почти в течение месяца после захода солнца, пока оно ещесравнительно недалеко за горизонтом, в полуденные часы на юге горит заря. Онапоявляется вновь з последний месяц полярной ночи, когда солнце начинаетприближаться к горизонту, точно так же как в средних широтах мы наблюдаемвечернюю и утреннюю зарю.
Наша беседа продолжалась несколько часов. Журавлев еще много раз оживлял"солнце", переставлял снежный шар в различные точки орбиты, рассматривалрисунок, сделанный мной на листке дневника, и проверял мои объяснения.
Наконец, он заявил:
- Теперь все ясно. Механика не столь уж хитрая. Все понимаю и, еслипонадобится, сам сумею объяснить даже моржу.
- Конечно, сумеешь, если он успеет задать вопрос, пока ты берешь его на прицел.
- Ну, уж это будет зависеть от его расторопности.
- В таком случае он никогда не узнает о причине поляр ной ночи,- заключил я.
Мы выпили еще по кружке почти кипящего чая и полезли в спальные мешки.
На следующий день, в 7 часов, опять в пути. Впереди еле уловимым пятномвиднелся мыс Серпа и Молота. Собаки работали старательно. Дорога, как инакануне, была хороша. Только при подходе к самой Земле на нашем пути, как и втот рейс, легла полоса голого льда; но сейчас она сильно сузилась.
Около полудня дошли до склада. На этот раз, без обхода Среднего острова и почтине отклонившись от курса, все расстояние от базы до склада мы уложили в 76километров. На складе все было по-прежнему. Ни одного следа - ни медвежьего, нипесцового. Сложили груз, вскипятили чай и после двухчасовой передышкинаправились обратно. Сначала попытались пустить собак по проложенному следу,но, немного покрутив, пришли к заключению, что придерживаться его бесполезныйтруд. На твердом снегу следа совсем не было видно. Только посмотрев противлуны, можно было разглядеть узкие блестящие полоски отполированного снега - этои был след наших саней. Против света зари нельзя было обнаружить и этогопризнака. В южной стороне, как и накануне, по контрасту с ярко-красной зарей,все тонуло в фиолетово-черном цвете. Он был настолько густым, что создавалосьполное впечатление погружения в ночь. Однако стоило повернуться назад ивзглянуть против светящей луны, как уже не было и признаков темноты.
По черно-фиолетовому льду мы шли, точно слепые. Едва передние сани уходили нарасстояние 300-400 метров, как терялись из виду. Один раз, выпустив спутникавперед, я совершенно потерял его и решил было двигаться самостоятельно. Нопоскольку он был южнее и для него видимость была лучше, он разглядел меня иповернул навстречу. Потом повторилось явление, наблюдавшееся накануне. Опятьнад упряжками появилось облако пара. Оно вытягивалось в шлейф. Однако время отвремени то с одной стороны, то с другой начинал тянуть ветерок. Он рвал нашшлейф и относил от линии пути.
Термометр показывал 41° ниже нуля. Донимал мороз. Хотелось проглотитьчто-нибудь горячее. Но ставить палатку и терять время нам не хотелось, и мыограничились холодной закуской. Еда была у каждого за пазухой. Еще утром каждыйиз нас на всякий случай взял из саней по банке замерзших мясных консервов исунул под меховую рубаху. Теперь мы могли закусить, не оттаивая консервы напримусе и не теряя времени.
Заря постепенно угасала. Прозрачный, как кристалл, свет луны сгонял со льдовчерно-фиолетовую тень. Темное поле исчезло. Погода по-прежнему стоялапрекрасная. В таких случаях обычно говорят: "погода благоприятствовала". Этопротокольное выражение мало что говорит. На этот раз она просто баловала нас.Это не шутка: 40-градусный мороз в тихую погоду действительно всего лишьбаловство по сравнению с 20-градусным при сильном ветре.
Мы даже забавлялись морозом. Вынешь из рукавицы руку - мороз обожжет ее, точнокипятком. Возмешься за что-либо - мороз, как электрический ток, пронизает докостей. Утянешь закоченевшие пальцы за пазуху, отогреешь и опять пробуешь"щупать" леденящий воздух.
Сани были легкими. Собаки отмеривали километр за километром. Впереди шелЖуравлев, я пустил свою упряжку по следу, а сам лег на сани и засмотрелся нанебо. С востока на запад перекинулся фантастический частокол полярного сияния.Разноцветные лучи вспыхивали, гасли или молнией уносились куда-то вбесконечность. Иногда они замирали на месте, развертывались в ленты,образовывали гигантские световые занавесы, потом вновь рассыпались и замирали,чтобы через минуту вспыхнуть еще ярче. Мне вспомнилось, что старики эскимосыговорят, будто это танцуют души усопших. И сейчас мне показалось, что полярноесияние красивее самой мечты о бессмертии.
Как ни красиво полыхало сияние, все же на этот раз владычицей неба была луна.Она точно решила залить землю своим светом. Необычайно яркая, она выгляделатакой близкой, что казалось, можно дотянуться до нее рукой. Беспрерывным,сплошным потоком лились ее лучи и как тончайшие серебряные струны соединялись сблестевшими ледяными полями.
На отдых мы остановились только в 34 километрах от мыса Серпа и Молота. Мороззабирался в спальные мешки и несколько раз будил нас. К утру он превратил взамерзшие комки отсыревшие рукавицы и капюшоны. Прежде чем надеть их, надо былооттаять их около примуса и размять. Для нас это было уже обычным занятием,маленькой бытовой деталью в санном путешествии. День был таким же ясным. Морозудерживался. Шли опять против зари. Снова теряли и разыскивали друг друга. Этозаметно удлинило путь. На 46-м километре от ночлега прибыли на базу, проделав,таким образом, 156 километров за сорок восемь часов.
Запасы нашего склада на Северной Земле увеличились еще на триста пятьдесяткилограммов пеммикана. А память запечатлела три чудесных перехода, еще болееприблизивших нас к выполнению задач экспедиции.
Захват исходных позиций
Горе товарища
Февраль был на удивление теплым. Его среднемесячная температура оказаласьзначительно выше январской. Почти весь месяц преобладала пасмурная погода.Сплошная облачность тушила нарастающие полуденные сумерки, и в феврале мыменьше видели света, чем в январе. Темнота и несколько сильных метелей весьмесяц продержали нас на базе. Только с появлением солнца, которое из-запасмурной погоды мы увидели вместо 20-го 24 февраля, вновь установилась ясная ихолодная погода. Очередной бросок на Северную Землю мы с Журавлевым сделали24-26 февраля при морозе, достигшем 45°. А 2-4 марта мы завезли на мыс Серпа иМолота пятую партию продуктов.
С последней поездкой на нашем североземельском складе мы сосредоточили околотысячи семисот килограммов продовольственных запасов и топлива. Здесь былополторы тонны собачьего пеммикана, шестьдесят литров керосина, мясные консервы,галеты, пеммикны для людей и винтовочные патроны. Это был солидный запас, почтиобеспечивающий план маршрутных работ, намеченных на весну 1931 года.
Теперь надо было перебросить часть продовольствия километров на 100-150 ксеверу от мыса Серпа и Молота и оборудовать дополнительное депо на будущемсеверном маршруте экспедиции. После этого мы предполагали заложить депо дляработ в центральной части Земли. Чтобы завезти туда продукты, необходимо былонайти путь через Северную Землю на широте, близкой к широте главной базыэкспедиции, и выйти на восточный берег Земли.
В половине апреля незаходящее солнце должно было подняться достаточно высоко,что обеспечивало необходимую точность астрономических наблюдений; морозы к томувремени уменьшатся и не будут затруднять полевых работ.
Таким образом, для окончания оборудования продовольственных депо оставалось ещепять недель. Но из них не меньше недели надо было сбросить на отдых собак.
За остающееся время предстояло закончить все подготовительные работы.
Четырех недель как будто было вполне достаточно для этого. Однако необходимобыло помнить о метелях, туманах и возможных трудностях неизвестного пути как ксеверу, так и к востоку при пересечении Земли. Непогода могла задержать нас исильно сократить количество рабочих дней. Поэтому, не считаясь с трудностями,надо было спешить с окончанием подготовительных работ, от которых зависел успехсъемки и исследования Земли.
7 марта мы с Журавлевым вышли в новый поход с целью пройти к северу от мысаСерпа и Молота. Отправляясь с базы, мы погрузили в сани сто двадцать пятьтрехкилограммовых банок пеммикана, один ящик мясных консервов и бидон керосина.Включая снаряжение, расходное продовольствие и топливо на пятнадцать суток, накаждые сани приходилось по двести пятьдесят килограммов. На североземельскомскладе мы должны были довести загрузку саней до трехсот тридцати - трехсотпятидесяти килограммов. Но на этот раз не груз беспокоил меня и не метели, немороз, не трудности пути. Наоборот, хотелось, чтобы трудностей встретилосьпобольше. У меня лежал тяжелый груз на душе. Его нельзя было ни взвесить, ниизмерить. И предстоящие трудности могли только помочь развеять этот груз вледяных пространствах.
Наши поездки с охотником, всегда напряженные из-за темноты полярной ночи,сильных морозов и метелей, из-за опасности потерять друг друга в темноте илипогубить собак, действовали на нас возбуждающе, вызывали спортивное чувство.Ледяное раздолье веселило нас, опасность обостряла вкус приключений, а борьбапьянила своим азартом.
Мой товарищ, выросший и закалившийся в такой обстановке, привыкпротивопоставлять силам природы свои собственные силы, упорство и дерзость. Напромысле, а еще больше в наших поездках он буквально преображался, становилсяеще более сильным и выносливым. Для него это была настоящая работа, в которойпроявлялись лучшие черты его характера. Журавлева как бы покидала присущая емувнешняя грубоватость, иногда делавшая его тяжеловатым в общежитии. В дороге онбыл весь устремлен вперед и напряжен, точно стальная пружина. Это почему-топробуждало в нем чувства, не проявлявшиеся в нормальной обстановке. На базе он,как правило, был совершенно равнодушен к мощным проявлениям полярной природы.Другое дело в пути. Здесь надо было бороться с разгулом стихии. Здесь она быланастоящим врагом - мощным, жестоким и упорным. И эту силу Журавлев чувствовал впоходах, оценивал и нередко восхищался ею. Иногда, прислушиваясь к вою ветра,он кричал мне:
- Вот лешой! Ну и свистит! Силища-то какая! - Неподдельный восторг слышался вего голосе.
Или в жгучий мороз он бросал свою упряжку, подбегал ко мне, обнажал руку и,сжав кулак, говорил:
- Смотри, как белеют суставы. Не успеешь спичку зажечь и прикурить, а они ужепобелели! Вот здорово!
Самым приятным для него ответом на это было следующее: я молча вынимал трубку,набивал ее табаком, зажигал спичку, и мои суставы тоже успевали побелеть. Тогдаон восхищенно говорил:
- Вот видишь! Это не Крым! Не дома на печке! Смотри в оба!
И ему нравилось смотреть в оба.
Часто его старинные поморские песни - о море, о ветре, о волнах, об одинокомморяке и ожидающей морячке - слышались над льдами. Ветер подхватывал их иуносил в бесконечные просторы.
Чем напряженнее складывалась обстановка, тем собраннее и вместе с теможивленнее становились мы. Оба мы умели ценить борьбу и крепко верили друг вдруга. В самые тяжелые минуты были уверены в одном: "Выйдем!" И выходили. Этопридавало нам гордости. Шутка, смех и песня были обычны в такие минуты. И нашенастроение не было искусственным. Просто так проявлялась радость жизни иубеждение, что человек сильнее слепой стихии.
Совместные поездки были для нас почти праздником. Я невольно любовался своимспутником, а он, чувствуя это, вкладывал в нашу общую работу все свои силы,способности и опыт.
Ему давно хотелось, как он говорил, "промахнуть" мимо мыса Серпа и Молота.Приходилось сдерживать его пыл, пока на североземельском складе не накопилосьдостаточно запасов. Теперь, зная, что начатая нами поездка приведет к новымнеизвестным берегам и сулит много приключений, он был оживлен, пел и шутил. Явсегда старался находить ответы на эти шутки и умел поддерживать его боевоенастроение. Но теперь вынужден был для этого делать над собой усилия. Мойтоварищ еще не знал о постигшем его несчастье. И мне предстояло сообщить ему обэтом.
...Случилось это еще в январе. Однажды вечером я заметил, что обычно спокойныйВася Ходов вышел из радиорубки чем-то сильно встревоженный. Он шагнул было комне, но резко повернулся, надел полушубок и покинул домик. Я вышел на улицу.Несколько собак, вынырнув из мрака, бросились ко мне ласкаться. Радиста не быловидно. На мой окрик Вася не ответил. Решив, что он хочет побыть один, явернулся к работе. Но встревоженное лицо юноши стояло перед глазами. Что-тослучилось. Я снова решил пойти и разыскать Ходова, но в дверях столкнулся сним.
- Вася! Что случилось? - тихо спросил я.
Вместо ответа он указал на жилую комнату и еще тише осведомился:
- Спят?
Я утвердительно кивнул головой. Ходов провел меня в радиорубку, вытащил изпапки листок бумаги и, подавая его, с тревогой проговорил:
- Что делать?
Я прочитал:
Северная Земля Журавлеву Шурик и Валя безнадежно больны.
Мария
Закружились мысли: "Телеграмма от жены... Маленький Шурик - совсем ребенок...Пятнадцатилетняя Валя - дочь Сергея, светловолосая, голубоглазая девочка... Обабольны... Как крепко обнимала девочка отца при прощании. С какой любовью онсмотрел в наполненные слезами глаза дочери... Но что значит безнадежно больны?Откуда мать знает, что безнадежно? Разве может она терять надежду? Чтозаставило ее так написать? По-видимому, смерть, только смерть! Мать не скажет"безнадежно", не испытав все средства спасения. Значит, уже нет ни маленькогоШурика, ни голубоглазой Вали..."
Но что же делать? Ведь Журавлев так тоскует по детям, так часто вспоминает оних. Что делать?
Мы недавно вступили в середину полярной ночи. На нашей широте она плотноокутывала Арктику своим темным покрывалом. Признаков света еще не было. Полденьне отличался от полуночи. Только луна при ясном небе окрашивала впепельно-серебристый цвет ледяные просторы. При ее прозрачном свете мы сделалис Журавлевым первый запомнившийся рейс на Северную Землю, ездили на соседниеострова - то для осмотра капканов, то просто для моциона и тренировки. Потомодна за другой налетали метели. Непогода и темнота держали нас в домике илиоколо него. Тогда мы работали дома, много читали, играли в домино или слушалирадиопередачи.
В половине января ждали появления первых признаков зари, а в двадцатых числахфевраля должны были увидеть солнце. Ждать оставалось недолго. Но пока чтополярная ночь все еще накладывала сильный отпечаток на наше настроение.
Все тосковали по свету, по солнцу и еще больше по Большой Земле, по родным и попривычным бытовым условиям. Мечтали о весне и о походах на Северную Землю. Этобыло тоже нашим общим, сближало нас, хотя мы и отличались друг от другахарактерами.
Чувство ответственности за товарищей, за дело, которое мы только что начали,обязывало меня не поддаваться настроениям полярной ночи и следить засамочувствием товарищей. Надо было вовремя развеселить загрустившего, разрядитьпочему-либо наступившее тяжелое молчание, предупредить чье-нибудь неуместноеколкое выражение, уметь выслушать каждого - так или иначе ослабить создавшеесяза время полярной ночи нервное напряжение. Я угадывал почти все изгибы изигзаги в их настроениях, не упускал из виду подъема и упадка духа.
...Полученная радиотелеграмма, кроме беспокойства за Журавлева, уже ставшегодля нас близким человеком, естественно, наводила и на другие мысли. Надо былоучитывать, как скажется на нем это сообщение. Не могло быть сомнения, что женаЖуравлева словами "безнадежно больны" хотела подготовить мужа к более страшному- известию о смерти детей. Поступившая телеграмма - еще не самая катастрофа.Отец не поверит в безнадежность положения, пока не получит рокового, но точногоподтверждения. Когда оно придет? Сколько человеку предстоит мучиться? И найдетли он в себе силы пережить вторую печальную телеграмму, если ей сужденопоступить? Сильная, но резкая и своенравная натура Журавлева так же резкопроявится и в горе. Во что превратится тогда наш маленький коллектив,затерянный во льдах Арктики и в темноте полярной ночи?
Вертелась в голове и еще одна мысль. Может быть, мои рассуждения неправильны.Может быть, слово "безнадежно" вырвалось у женщины только под влиянием испуга всилу материнской мнительности! Может быть, уже завтра придет сообщение, чтоопасность миновала, что дети поправляются!..
Многое передумалось. Мысли крутились, точно снег в метель. Надо было приниматьрешение. Ходов ждал моего слова.
- Такую телеграмму Журавлеву показывать нельзя,- сказал я.- Разговор с нимвозьму на себя. Вероятно, завтра-послезавтра будет еще сообщение. Какое бы онони было, дашь мне.
- Понятно,- ответил Ходов и пожал мне руку.
Телеграмму я положил в свой стол и запер ящик. О случившемся рассказалУрванцеву. Он согласился с моим решением.