Но вот, шкандыбая из дыры в дыру, появляется мотоцикл. Мощный, тяжелый, убойный "Урал" без коляски. На "Урале" - гражданин. Пьяный до такого состояния, когда люди уже не говорят, но всё понимают и могут совершать удивительные поступки. Он и совершил. Что-то мыча и стоя благодаря лишь цепкости руки, ухватившей руль, в другой руке он вертит болт, пытаясь сфокусировать взгляд. А когда это удается, изумленно поднимает брови, кладет болт в карман и отбывает в дальнейшее пространство.
Наступает тишина. Колесо лежит. "Запорожец" стоит. Экстрималы сидят у дороги. Часа через два они слышат звук мотора. Он появляется - еще более пьяный, но милый. Ибо достает из кармана четыре болта с гайками - точно такие, какие нужны, молча домкратит машину и ставит колесо.
Ну, то есть вот такая счастливая неожиданность! Аксенов старший вручает мужику зеленый советский полтинник.
- Это что?
- Пятьдесят рублей.
Теперь счастливая неожиданность случается в жизни мотоциклиста. Ведь он никогда и не видывал пятидесятирублевки. Дядька прячет банкноту в карман и отбывает в одному ему известном направлении. Наши же герои, усталые, но довольные, едут дальше и прибывают в Ниду, хорошенько прокатившись по Литве. Если не считать того, что в Ниде "запорожец", что называется, "накрылся".
Чинить его взялись местные алкаши-механики Антанас и Пятрас. Разобрали двигатель. Сели выпивать. И так - до осени, когда мотор, наконец, заработал и Аксенов вернулся в Москву. Где "запорожец" успокоился навеки.
Эта и подобные ей автомобильные истории кое-что проясняют в деталях ряда текстов Аксенова. Скажем - повести "Поиски жанра". Можно, например, догадаться, откуда в "Поисках" взялись в качестве почти самостоятельного героя пятидесятирублевые купюры и зачем Аксенов побудил ее персонажей подозревать в их преступном изготовлении главного героя - Павла Дурова, волшебника… То есть он всем говорит, что артист оригинального жанра. А так - волшебник. Ездит на "жигулях". Устраивая из советской повести какую-то местную керуаковщину, версию романа "В дороге", почти битнический травелог. Второй после "Бочкотары".
И, короче, катит этот Павел Дуров, мысленно пролагая на карте Европы маршрут от Бухареста до Варшавы; ввязывается и вляпывается то в одно, то в другое; кого-то спасает, кого-то подвозит, кого-то выслушивает… То ларечницу Аллу или хиппарика Аркадиуса. То курортную семейку или ментовского летеху. А то - халтурит в тихом городишке, творя спортивный праздник "День, звени!". И получает столько-то "дубов" пятидесятирублевыми деньгами. И едет дальше. И узнает, что в округе ловят фальшивомонетчика.
- Бывают еще такие? - изумился Дуров…
- Да-да, - кивнул лейтенант. - Бывают… Если бы не было, не искали б!
- И какие монеты у него? Рубли железные?
- Пятидесятирублевые банкноты.
И словесный портрет его уже готов. И все сличают Дурова с портретом. Ведь у него такие же банкноты. А банкноты эти - редкость в Стране Советов. Ибо зарплаты в ней такие, что на полтинник трудно разделить. И потому червонцами дают их. Так легче о холодильнике мечтать…
Ну, в общем, встречает он фальшивомонетчика. Друга своего - Сашку. Тоже волшебника. Одного из пятнадцати мастеров их цеха. Павшего духом до фальшивых купюр. И сидят они у костра. И Дурову кажется, что сам-то он никогда бы не…
А потом он добирается до горного приюта виртуозов белой магии, детей разных народов, кудесников дружеских пиров, творцов невиданных миров, что среди пиков и снегов готовят суперпредставление. Хотят обратить долину в рай. Осесть в ней до конца жизни. Принимать гостей со всего света. Дарить им чудеса. Разве это - не прекрасный удел? Тогда - начнем! И они приступили к работе.
Тут и убила их злая лавина.
Мало есть дел неблагодарнее, чем расшифровка метафор. Мол, цех волшебников - это аксеновский круг, "шестидесятники", а лавина с глумливой, нафаршированной камнями харей - тоталитарный поток, крушащий их мечты и их самих. Ведь важно ж писателю поделиться: как это - быть пожираемым лавиной. Читатель-то ни о чем таком не знает… Да он и не заметил, что она людей поглотила: подумаешь - лавина прошла…
Впрочем, мастера-то не погибли. А оказались в изумительной стране, где под небом голубым среди озер и дерев их встретил умный огнегривый лев и повел навстречу чудесам… Где, глядишь, появится и белый вол, и золотой орел небесный…
И причем здесь пятидесятирублевые купюры? Ведь на них, окромя болтов для убитого "запорожца", и не купишь почти ничего… А притом что нужны чудеса. Их-то и искал Аксенов. Задолго до публикации "Поисков" в 1978 году. Среди перемещений, впечатлений, удивлений - искал чудес.
В это время в его жизнь входит другая женщина. Майя Афанасьевна Овчинникова. В девичестве - Змеул. Жена знаменитого советского режиссера Романа Кармена.
Надо сказать, что к тому времени о Василии Павловиче нередко говорили как о дамском угоднике и любимце. Творческая Москва-сплетница по поводу и без повода вовсю шепталась о его амурных победах и скоротечных романах. Но здесь было другое. Чувство. Пронзившее обоих на годы.
- …В 1970-м я встретил Майю. Мы испытали очень сильную романтическую любовь… - так спустя много лет - в 2001 году - Аксенов расскажет Зое Богуславской об этой встрече, одной из самых важных и значимых в его жизни. - Потом это переросло в духовную близость. Она меня знает как облупленного, я ее - меньше, но оба мы, особенно теперь, в старости, понимаем, на кого мы можем положиться…
Аксенов был окрылен этой встречей. Пережившему в конце 1960-х тяжелый личный кризис, ему "казалось, что он проскочил мимо чего-то, что могло осветить его жизнь и письмо". Он сильно рисковал. Ведь Майя Афанасьевна была замужем. А мужем ее - то есть соперником Аксенова - был не кто иной, как знаменитый Роман Кармен!
Прославленный кинодокументалист, Герой Социалистического Труда, народный артист СССР, личный друг Брежнева… Корифей документального кино, снискавший немалую славу благодаря фильмам о гражданской войне в Испании, хронике сражений Великой Отечественной, картинам о "горячих точках планеты" и борьбе за мир. Это он снимал сдачу Паулюса под Сталинградом и подписание акта о капитуляции Германии. Снимал Мао Цзэдуна, Хо Ши Мина, Фиделя Кастро. Среди его работ немало шедевров советской эпохи - "Испания" (1939); "Разгром немецких войск под Москвой" (1942); "Берлин" (1945); "Суд народов" - фильм о Нюрнбергском процессе (1946); "Вьетнам" (1955); "Утро Индии" (1956); "Пылающий остров" (1961); "Пылающий континент" (1972) и др.
Отец Майи - Афанасий Андреевич Змеул - убежденный коммунист, в довоенное время возглавлял Московский педагогический институт им. В. И. Ленина и Всесоюзную академию внешней торговли, добровольцем ушел на фронт. Прошел войну и вернулся с ранами и наградами в ту же академию (которую в 1953 году закончила и Майя Афанасьевна). Вершиной карьеры Афанасия Андреевича стал пост руководителя Всесоюзного внешнеторгового объединения "Международная книга".
В 1970-х годах это учреждение занимало важный участок идеологического фронта. На пике развития оно состояло из пяти подразделений: Совинпериодика, Совискусство, Совинфилателия, Совинкнига и Союзкнига, имело офисы во многих странах мира и до основания ВААП курировало сделки по переводам.
Майя Афанасьевна любила отца и, как говорят, унаследовала его упорство, целеустремленность и прямолинейность. Что порой превращало их споры в жаркие баталии, которые, впрочем, завершались нежнейшим примирением.
До замужества Майя жила с отцом и приемной матерью, с которой была дружна. В 1951 году вышла замуж за внешторговца Мориса Овчинникова и отчий дом покинула. А потом покинула и Овчинникова, ради Романа Кармена.
Майя - человек прямой и вспыльчивый. Однако, как говорят, их отношения с Карменом протекали внешне ровно. Семья входила в советскую элиту самого высокого уровня. К их услугам было всё, чего мог пожелать творческий работник, - приемы и "пайки", путешествия, квартира в высотке на Котельнической набережной, автомобили, дачи, общение с иностранными гостями, пикники с членами политбюро. Всё это страховало от невзгод и недугов. В 1970 году Роман Кармен перенес инфаркт и отправился восстанавливать силы в Ялту. С Майей. Там они и встретились - Майя и Аксенов.
Старый друг Белла Ахмадулина вспоминала: "Они полюбили… Майя тогда была замужем, но это уже не имело значения. Вася… тоже был почти неженат…
Когда Майя уехала, Василий Павлович тяжело переживал. Мы стали звонить в Москву, к телефону подходят не те, кто нужен. Муж подходит, кто же еще? Роман Лазаревич Кармен, с которым я тоже была дружна, держал себя… благородно. Он не мог не знать… Понимал: и я что-то знаю, но ничего не выдам - даже "под пыткой алкоголем""… Белла Ахатовна считала, что в посвященном ей Аксеновым рассказе "Гибель Помпеи" иносказательно описана эта ситуация: Ялта, море, беспечность… заря чувства. Легкомысленная Ялта: кто пьет, кто танцует, кто… во что горазд.
А в Москве… Аксенов, бывало, подходил к машине, проверить, в порядке ли в банке с водой на полу тюльпаны, ждавшие под газетой их с Майей встречи… И оказавшийся рядом друг - Анатолий Найман - испытывал острую нежность к покорным цветам и к трогательному их обладателю.
Много было толков о встречах Аксенова с Майей в Сочи, Коктебеле, Москве, Прибалтике. Найман вспоминает, как однажды в деревню на Рижском заливе, соседнюю с той, где он жил, приехал Василий на изумрудной "Волге". Он привез в холщовых сумках папки с "Ожогом". Анатолий Генрихович стал читать, а отвлекаясь, думал: "Всё у нас - и такая книга, и такая женщина, и такая на ней льняная блузка с крошечными зеркальцами в яркой вышивке…" После Аксенов признавался: "О наших изменах знали все. Юлиан Семенов раз чуть меня не побил. Кричал: "Отдай Роме Майку!"". Но он не отдал.
"О муже я вообще не думал, - говорил в одном из интервью Аксенов, - просто был влюблен. Никакого столкновения у нас с ним не было. Майя была очень привлекательна, ей нравилось, когда мужики смотрели ей вслед. Роман продолжался, она отходила от своей семьи, я - от своей… Майя - самый близкий мне человек. Мы иногда спорим, ругаемся, но я очень ее люблю, забочусь о ней, и так будет до конца".
- Кто бы мог подумать, - нередко восклицал Бенедикт Сарнов, когда речь заходила об Аксенове, - что такой стиляга и пижон, как Вася, станет примерным семьянином, опорой для Майи и ее семьи!
Несомненно, на многие годы Майя стала главной героиней его жизни. Но было бы опрометчиво утверждать, что Аксенов сделал ее героиней своих книг.
Да, можно принять ее за Алису Фокусову из "Ожога", к которой вожделеет богемная Москва-Тем более что спустя годы на вопрос: "А вы описали своих женщин в книгах?" - Аксенов ответит: "…в романах всегда отражался мой романтический опыт. Хотя в романе "Ожог" очень близко описываются наши отношения с Майей. Там она зовется Алисой".
Он не мог ее и на час забыть… В чем признавался в "Таинственной страсти": "И в записи… "Ожога" ни один параграф не обходился без нее. По сути дела, это был роман о ней, и там, где ее по действию не было, она мелькала то в отражениях заката, то в пролетах ветра, то в саксофонном соло. Собственно говоря, она и вызывала этот космогонный огонь, а вовсе не политические революции; от них шел один тлен".
Здесь два важных момента: подтверждение: Алиса - "почти Майя" и слова "мой романтический опыт". Они помогают понять, что двигало Аксеновым в отношениях с женщинами. Возможно, был в них плейбойский задор, но прежде всего - жажда переживаний, поднимающих на ту высоту, на какой без головокружения не обойтись.
Нетрудно вообразить Майю Афанасьевну и Ралиссой Аксельбант из "Таинственной страсти". Она опять же - подруга главного героя и участница адюльтера - любовница писателя и жена советского дипломата и красного аристократа. Можно увидеть ее и в образе Норы Мансур из "Нового сладостного стиля", и Наташи Светляковой из "Кесарева свечения", да и в других героинях аксеновских книг. И все они - Майя лишь отчасти. В глазах каждой из них с разной степенью четкости отражены участницы романтических эпизодов жизни писателя. Говорят, если вглядеться, можно увидеть там эффектнейших дам, например - звезду питерской богемы Асю Пекуровскую или… Впрочем, так ли уж важны их имена?..
Размышляя вслух, Анатолий Гладилин говорил, что все героини Аксенова - это одна и та же дама. Прекрасная, но непростая. О чем он и поведал однажды другу в таких примерно словах: "Васенька, твоя героиня - это красивая баба, очень красивая баба, но обязательно - блядь. Которая, кроме того, что любит главного героя, спит еще с десятком как минимум мужиков. И из-за этого все они мучаются и так далее… Я понимаю: иначе неинтересно… Если бы ты писал героиню всю такую положительную, у которой отношения только с котлетами, которые она подает мужу с зеленым лучком для аппетита, ты, наверное, повесился бы с тоски. Поэтому она - такая".
Что же касается Майи, то она стала спутницей писателя и в горе, и в радости, и в СССР, и в изгнании, и в новой России. А пришла пора - и горько его оплакала…
Скажу прямо: в мои планы не входит описание подробностей крайне непростой истории отношений Аксенова, Киры, Майи и Романа Кармена и друзей их и близких, невольно в нее вовлеченных. Отмечу лишь, что многие говорят: правдива легенда, гласящая, что смертельно больной Кармен просил Майю не оставлять его до конца. И она не оставила. Подносила лекарства, поправляла подушки, слушала врачей, ободряла. Он ушел в 1978 году. А Аксенову и Майе предстояло пережить в оставшиеся им советские годы немало событий, бед и побед.
Глава 5.
ДЫМНАЯ КУХНЯ СТЕПАНИДЫ ВЛАСЬЕВНЫ
В 1972 году Аксенов, Овидий Горчаков и Григорий Поженян совместными усилиями изготовили полный стрельбы и сарказма роман-детектив "Джин Грин - неприкасаемый". Книгу о судьбе потомка русских эмигрантов, американского патриота, зеленого берета и агента ЦРУ, который, сражаясь под звездно-полосатым флагом, переживает множество удивительных приключений. А пережив, совершает диверсии во Вьетнаме. Попадает в сети агентуры Вьетконга (война, страсть, нежная Тран Ле Чин…). Участвует в операции в СССР. И тут узнает, что его наставник, друг и жених его сестры - нацист, предатель и убийца (в том числе - его отца); и, поняв, что это значит - быть русским и потомком рода Разумовских, проходит через жестокую личную драму. В результате он разочаровывается в битве спецслужб и холодной войне правительств, грозящей мировой бойней. А разочаровавшись, разоблачает подрывную нацистскую сеть "Паутина", преступные дела и планы агрессивных "ястребов", идет под суд, изгоняется из армии и отправляется в тюрьму. Хеппи-эндом это не назовешь, но зло в лице поджигателей войны всё же посрамлено, а интонация финала такова, что можно ожидать возрождения Грина в некоем новом, неизвестном, но многообещающем качестве.
В целом - не больно хитрая, но захватывающая история, из которой почти отрезанный от мира советский читатель мог узнать немало о жизни и нравах "зеленых беретов", "рыцарей плаща и кинжала" из Лэнгли и с Лубянки, нью-йоркских гангстеров, бывших эсэсовцев, бандеровцев, вьетконговцев и много кого еще…
В романе нередки пассажи, вроде "…обеими руками схватившись за распоротый живот, вылез Базз… Он слепо зашагал по дороге, дошел до ее края, сделал еще один шаг и с воем полетел на дно глубокого каменного карьера. Рок-рок-рок, - неслось из машины".
Или:
"- Кто ты? Говори!
- Отгадай! Получишь конфетку!
- А ну-ка прислоните-ка этого остряка к стенке! И уберите ковер, а то в чистку не возьмут из-за кровищи!.."
А то: "Перед ним была Тран Ле Чин, Транни… Глаза ее вспыхнули, она вся потянулась к нему. Лот… поднял "люггер" к ее виску, раздался выстрел, тело Транни упало к его ногам".
В общем - не слишком мудреная пародия на международный триллер.
Однако ей предстояло сыграть особую роль в отношениях Аксенова с человеком, который много лет считался его другом - Евгением Евтушенко.
Среди легендарных историй, в которых, очевидно, немалая доля истины, есть следующая. В начале 1970-х годов Евтушенко пробивал в ЦК новый молодежный журнал "Лестница", главным редактором которого видел себя, а Аксенова и Гладилина - членами редколлегии. Говорят, он даже почти получил добро на это издание.
В это время и писался "Джин Грин", опубликованный в Воениздате и тогда же - стотысячным тиражом! - в "Молодой гвардии" под псевдонимом Гривадий Гарпожакс. Так авторы соединили имена и фамилии. А себя представили в предисловии как переводчиков "приключенческого, документального, детективного, криминального, политического, пародийного, сатирического, научно-фантастического" и просто - неимоверно увлекательного романа. Там же указывалось, что "острием своим он направлен против пентагоновской и другой агрессивной военщины".
Книгу читали. Прочел ее и Евтушенко. Чего не вынесла тогда душа поэта - неведомо. Возможно, он решил, что разгадал хулиганский замысел соавторов, выдающих за пародию апологию джеймс-бондовского стиля. И он отозвался на роман язвительной статьей в "Литературной газете", выдержанной в духе постановления ЦК КПСС от 26 января 1972 года "О литературно-художественной критике". Партия требовала активного разоблачения реакционной сущности буржуазной "массовой культуры", и Евтушенко разнес "Джина Грина" за то, что он, с его точки зрения, был продуктом этой культуры.
Больше того, в соответствии с тезисом тогдашнего секретаря Московского союза писателей Феликса Кузнецова о том, что среди советских литераторов не должно быть "некритикабельных", Евтушенко дал понять соавторам, что, в отличие от их героя Джина Грина, сами они "неприкасаемыми" не являются.
Евгений Александрович не увидел в книге ни порицания агрессивной военщины, ни сатиры, ни пародии. Ничего, кроме текста, написанного, как сказал поэт, "в четырех жанрах, почему-то не перечисленных в предисловии".
Первый, - пишет Евтушенко, - это жанр прейскуранта: вин (от "Мутон Ротшильд" до "Клико" 1891 года); закусок (от омаров до ухи "Валдайский колокольчик")… <…> секса (от первородного греха до причуд похоти), пыток (от пыток огнем до пыток электричеством), известностей (от Отто Скорцени до Джины Лоллобриджиды). Второй - "жанр словаря: симбиоз хиппообразного сленга и языка лабухов". Третий - "жанр капустника". Четвертый - "жанр телефонно-адресной книги": авторы приводят адреса и телефоны эмигрантских ресторанов Нью-Йорка.
Евтушенко обильно цитирует роман и, посмеиваясь, настаивает, что текст не пародирует "флеминговскую джеймс-бондовщину", а подражает ей. Он издевается над языком книги, доказывая, что "арго" не уместен "на фоне человеческой трагедии". Попутно давая понять, что еще менее уместно участие вьетнамки Тран Ле Чин в сексуальных сценах с американским агентом. Тем более что ее ждет гибель…
И вообще, сетует поэт, текст "навевает недоуменную скуку", "читателю трудно разобраться, где… серьез под пародию и пародия под серьез", а "переводчик" не уважает "автора" - то есть себя! Итог: "В предисловии роман выглядит колоссом, но в переводе - увы! - колоссом на глиняных ногах". Он - "не более чем неуместная шалость".