Я выступал и говорил, что если мы сейчас дадим возможность журналу уйти за рубеж, то закроем на энное количество лет творчество этих людей в нашей стране. Поэтому его надо издавать здесь, во что бы то ни стало.
В альманахе были вещи, которые следовало беспощадно критиковать, а были вещи совершенно прекрасные. Скажем, я очень люблю Женю Попова… но его рассказ о том, как человек сидел над дырой и оправлялся, мне крайне не понравился. <…> Но ведь были там и прекрасные вещи! Например, повесть Горенштейна "Ступени".
Но, в общем, это была хорошая литература, сделанная настоящими писателями. Появление "Метрополя" здесь, в России, только прибавило бы авторитета русской литературе и позволило бы сказать, что ситуация меняется.
Произошло столкновение двух тенденций…
Кто-то мне сказал: "А вот помните, как Вы выступали против ‘Метрополя’?" Я ответил: Господа! Есть все стенограммы обсуждений. Я не откажусь там ни от одного слова. Там выступал Бакланов, там выступал Бондарев… Посмотрим, кто и о чем говорил, тогда станет всё ясно. <…>
Я говорил: "Что вы делаете? Настоящих литераторов мы просто зачеркнем! <…> Ни в коем случае нельзя дать альманаху уйти за рубеж". Но было бессмысленно всё…"
У кого-то из тех, кто начал читать книги после 1990 года, может возникнуть вопрос: почему творчество писателей, чьи тексты были опубликованы на Западе, оказалось "закрытым в нашей стране" до изменения политической ситуации? Таковы были правила тоталитарного государства. И сыгравший по этим правилам Олег Попцов, дороживший Искандером, Горенштейном, Поповым, остался в памяти многих из них не защитником, а гонителем. Почему? Возможно, так выглядел любой, кто в тот момент не уклонился от участия в широком обсуждении, звучавшем как единодушное осуждение.
Могло ли быть иначе? Наверное. Но не ясно - как. Ведь и впрямь было "время Михаила Андреевича Суслова" - стража догматических твердынь, видевшего в любом живом движении, жесте, слове угрозу строю. В сравнении с ним Леонид Ильичев - организатор погрома 1963 года художников в Манеже и писателей в Кремле - выглядит довольно бледно.
Знающие люди рассказывают, что Суслов купно с начальником Главного политуправления Советской армии генералом армии Алексеем Епишевым и министром обороны маршалом Андреем Гречко старались "зарубить" даже картину "Семнадцать мгновений весны". Гречко, говорят, прямо так и заявил: "Мы на брюхе ползли по Кавказскому хребту, а, оказывается, это разведчики, сидя в отелях, выиграли войну". Но председатель КГБ Юрий Андропов фильм поддержал. Его отправили на дачу Брежневу. Тому кино понравилось, и все исполнители главных ролей получили звания народных артистов и Государственную премию. Но "МетрОполь" Андропову не понравился…
Олег Попцов полагает, что в деле "МетрОполя" столкнулись две тенденции - одна охранительно-запретительная - альманах не издавать, а авторов - в бараний рог; другая прагматически-разрешительная - сделать вид, что никакого вызова нет, издать малым тиражом, замолчать, похоронить и забыть. На самом же деле тенденций было три.
Третья - подход составителей альманаха: хватит закрывать путь в литературу новым людям, стилям, поискам; хватит диктовать авторам, что и как писать. Этот подход люди, сторожившие систему, отрицали и порицали как вражеский.
Для них вопрос стоял так: есть проблема - как ее решить: крутым кнутом или сухим пряником? А для составителей проблемой было устройство литературной жизни в СССР. Хотя, очевидно, многие из них понимали, что она есть отражение жизни общественной, политической. Это знали и их противники. В том числе и главный открытый оппонент - Феликс Кузнецов, клеймивший "МетрОполь" с особым усердием. Отчего? Видел ли он в альманахе хитрую атаку на общественные устои? Исполнял ли волю начальства? Формировал ли ее? Или искренне не принимал эстетику сборника? Любопытна версия Леонида Баткина: "Он делал то, что было ему по уму и помогало сделать карьеру. В этом смысле он был вполне искренним".
Так или иначе, суждения главного борца с "МетрОполем" о тогдашних событиях представляют немалый интерес. Познакомимся со свидетельством Феликса Кузнецова.
"…Забавным фактом было то, что, возможно, первым человеком, кому поступило предложение сформировать такого рода сборник из текстов, которые не прошли советскую цензуру, и опубликовать это на Западе, был я. Это забавно, конечно, но факт. В те годы, 70–80-е годы двадцатого века, разворачивался очень активный роман между Госдепом (Государственный департамент США. - М. Ц.) и… советскими писателями… Ряд писателей стал получать приглашения в Штаты… с возможностью поездить по стране, почитать лекции, получить за них приличные гонорары.
…Была разработана программа обмена делегациями. У истоков ее стоял покойный Солсбери. Проводились разного рода дискуссии по вопросам советской и американской литературы… Пять наших делегаций ездили в США, и пять американских… к нам. Как мне думается, это всё входило в программу размягчения официальной советской идеологии и нащупывания тех мягких мест, на которые можно оказывать воздействие… Это был блистательный пример ведения "холодной" войны в новых условиях.
Я был удостоен чести входить… в эти делегации. <…> И вот однажды ко мне пришел от Солсбери один человек, его правая рука… Он пришел ко мне, потому что начинал я как "шестидесятник", и в этом плане интерес ко мне был, и предложил подумать о такого рода акции. Я отказался, сказав, что не хотел бы этим заниматься.
Потом, некоторое время спустя, я вдруг узнаю, что Вася Аксенов и Витя Ерофеев собирают такого рода тексты… Это была акция продуманная, проработанная на перспективу, с очень тщательным анализом плюсов и минусов. Эта акция была обречена на успех, и обречена на очень мощную кампанию информационного сопровождения.
…Война шла через целый ряд очень умных операций. "Метрополь", по моему глубочайшему убеждению, был такой операцией. <…> Акция с "Метрополем" была необходима Западу потому, что акция с выдворением Солженицына показала, до какой степени эффективна информационная война… Но потом всё это стало затухать и не было информационного повода, чтобы это дело, как говорится, раскочегаривать. Этот повод необходимо было создать… Как мне думается, Аксенов не осознавал, что он - чье-то орудие. Витя Ерофеев, скорее всего, осознавал, Попов - вряд ли. Большинство же участников "Метрополя" искренне полагали, что они ведут борьбу за свободу слова в СССР. <…>
Власти были растеряны и не понимали, как себя вести. Как ни парадоксально, самым умным человеком оказался Кириленко, который, в общем-то, был достаточно дубоватым. Он сказал: "Эту историю надо замолчать, и ничего об этом не писать".
Однако вскоре стало ясно, что молчанием здесь не обойдешься, поскольку… участники "Метрополя" подготовили зал в кафе "Север", куда были приглашены корреспонденты зарубежной прессы… И первой заботой властей было этой презентации не допустить, чтобы избежать всемирного ажиотажа.
Стали думать, как это сделать. Я тогда возглавлял Московскую писательскую организацию. Меня пригласил к себе секретарь ЦК по идеологии Зимянин. На заседании присутствовали Виктор Чебриков, в ту пору - заместитель председателя КГБ, курировавший 5-е управление, Василий Шауро. Они пригласили меня, чтобы узнать мою точку зрения, как этот вопрос решать и как из этой ситуации выходить.
Моя точка зрения была такой: нельзя никого наказывать, исключать, применять репрессии, потому что всё это - материал для информационного пожара. Я предложил спокойное обсуждение этого вопроса на заседании писательской организации, предварительно размножив альманах… чтобы люди прочитали и высказались.
Было сделано пятьдесят копий "Метрополя". Высказывались, в основном, очень хорошие писатели. Большинство альманах не приняло с точки зрения эстетической.
Материалы этого обсуждения были напечатаны в газетке "Московский литератор" тиражом пятьсот экземпляров. И эта газетка… вдруг стала любимой газетой всех иностранных средств массовой информации… И этой газетки было достаточно, чтобы возник международный скандал.
Вдобавок, к сожалению, не было выполнено мое предложение никого не наказывать… Они все-таки исключили Ерофеева и Попова… Исключили очень своеобразно: мы их за год до этого приняли, но они не получили вовремя членские билеты. Союз писателей России после всех событий отказался им эти билеты выдать. Не дают билеты - значит, исключение. <…>…Весь этот ажиотаж, весь этот скандал был неслучаен. Это просто - эпизод холодной войны".
На вопрос, как он оценивает ситуацию с точки зрения сегодняшнего дня, Феликс Кузнецов ответил: "…Конечно, это надо было спокойно напечатать и здесь, и через ВААП издать на Западе - и закрыть тему. <…> Но в ту пору, когда было обостренное политическое противостояние, это оказалось, к сожалению, невозможным.
Я не чувствую своей вины. Я просто испытываю горечь оттого, что… не хватило ума - не только у меня, но и у властей, - понять, что не надо было поддаваться на эту провокацию. У них как раз и был расчет на то, что не напечатают, и расчет оправдался.
Практически, в этом альманахе, за исключением чуть-чуть задиристого предисловия, написанного Васей Аксеновым, да пошлых рассказов Ерофеева и Попова, не было ничего такого, что могло быть рассмотрено хоть в какой-то степени как антисоветское. Стихи Высоцкого? В них не было ничего антисоветского! <…>
Скажу вам так: в этом деле было две стороны. Одна… была очень заинтересована в этом скандале, и она его получила, благодаря своей умной политике. А вторая, благодаря своей глупой политике, тоже этот скандал получила, - но себе в бок".
Эта позиция понятна, удобна и выгодна: "МетрОполь" - подрывная операция, в которой враг использовал наших писателей. Феликс Кузнецов разоблачил эту вылазку. Шла тайная война. А где война - там взятки гладки. А что до писателей, то многим из них нравилось в СССР, они были верны принципам социалистической эстетики и не могли не пресечь диверсию… И поддались на "провокацию". Ибо заговорщики знали: их не издадут. А - прижмут (вспомним слова Кузнецова на секретариате 22 января: "…Книга выйдет за границей, и у нас будет с авторами жесткий разговор. После чего начнутся вопли о культурной оппозиции. О том, что нет свободы, прав человека, свободы творчества"). Но нашим простакам "не хватило ума" разгадать эту каверзу…
Это легко спустя много лет признать: надо было издавать. Как будто и не существовало пресловутого "фактора Суслова"…
"Дело "МетрОполя"" повлекло за собой ряд важных последствий. Одно из них таково: пребывавшие доселе в почти бетонном единстве официальные литераторы СССР зримо разделились на группы. Три. Неравные.
Первая (меньшая) - авторы "МетрОполя" и те, кто их поддержал. Вторая - гонители (их было куда больше). Третья - огромное большинство тех, кто просто наблюдал. Парил над схваткой. Кто-то - в силу склонности держаться подальше от острых ситуаций. Кто-то - сочувствуя "метропольцам", но боясь их поддержать.
Думается, если бы "МетрОполь" опубликовали, сам этот факт утвердил бы такое разделение. Негласное, но реальное. Люди вроде Суслова и Андропова это понимали. И потому не могли допустить подобное. Ибо в еще большей степени, чем Кузнецов, жили в мире борьбы систем, идеологических атак и контратак, подрывных операций.
Что же до составителей и авторов "МетрОполя", всё это не имело для них слишком большого значения. Они видели литературу отнюдь не оружием тайной войны, да и войну эту считали выморочной и вредной. Власти - литературные, политические и полицейские - это знали. Потому и пропустили их сквозь строй с такой неумолимой суровостью.
"Метропольцы" не смирились с исключением из СП. Ерофеев и Попов требовали восстановления. О них писала иностранная пресса. Зарубежная общественность волновалась. Их пытался защищать Генрих Бёлль. Когда он приехал в СССР, то встретился с участниками альманаха, что было запечатлено на коллективном памятном снимке. Встречались в квартире, оставшейся Майе от покойного Романа Кармена, в небоскребе на Котельнической набережной. Наряду с авторами-составителями пришли Окуджава, Копелев, Владимов.
Пятого августа в New York Times вышла статья Энтони Остина с рифмованным заголовком "Свежий культурный фермент тревожит московский истеблишмент". Он пишет: "Авторы "МетрОполя" знали, что иерархия литературных бюрократов и партийных боссов душит всё свежее и живое. Но они надеялись, что совершат прорыв.
Они ошиблись.
Небеса рухнули.
Сборник выпороли в печати, а их самих подвергли грубому давлению. Ерофеева и Попова изгнали из Союза писателей. Шестеро других участников пригрозили выходом, если их не восстановят… Выход из союза таких людей может вызвать шок непредсказуемого масштаба. Этот мятеж угрожает всем уровням контроля".
В Москве противники альманаха читали New York Times внимательнее, чем его составители и авторы. И делали выводы.
Не прошло и недели, как 12 августа та же газета опубликовала обращение видных американских литераторов к Союзу писателей СССР. В нем маститые Джон Апдайк, Курт Воннегут, Артур Миллер, Эдвард Олби и Уильям Стайрон выступили в защиту советских собратьев. Эти авторы много издавались в СССР и проходили по разряду "здравомыслящих американцев" и "людей доброй воли". И хотя эти словосочетания к тому времени превратились в пропагандистские штампы, так оно и было. Именно проявляя добрую волю, заморские коллеги требовали возвращения Ерофеева и Попова в Союз писателей.
В газетном изложении послания говорится, что издание "МетрОполя" "знаменовало собой исторический момент в борьбе за свободу литературы в Советском Союзе" и американские писатели надеются, что "отношение к участникам альманаха будет достойным и справедливым". Апдайк, Воннегут, Миллер, Олби и Стайрон протестовали против исключения Виктора Ерофеева и Евгения Попова и выражали "признательность и поддержку популярным писателям - Василию Аксенову, Фазилю Искандеру, Андрею Битову и Белле Ахмадулиной, рискующим карьерой, заявляя о готовности покинуть союз, если в нем не восстановят их коллег". В конце публикации сообщалось, что с момента отправки протеста Уильям Стайрон узнал о двух других литераторах, готовых покинуть СП. Об этом сообщил один из авторов "МетрОполя", которому удалось передать весточку друзьям в США, призывающую американцев, известных в СССР, поднять голос против "реакции советских властей… боящихся свободы слова и против их попыток задушить ее".
Получив послание и прочитав его, в СП струхнули - подумали, что в случае негативного решения по поводу восстановления Попова и Ерофеева пятерка знаменитостей откажется издаваться в СССР. Чтобы сгладить эффект от телеграммы, 19 сентября "Литературная газета" опубликовала статью Феликса Кузнецова "О чем шум?..". Она заметно превосходит размерами заметку в New York Times по поводу телеграммы американцев.
В редакционной врезке к этому протесту против протеста указано, что "МетрОполь" - затея сомнительная, "с самого начала нацеленная на заграницу и скандал". Это, понятно, сигнал советским читателям, ведь для большой их части публикация на Западе разила изменой, Солженицыным попахивала, дорогие товарищи!
А далее в статье, выдержанной в тоне поучения, разъяснялось, что "серьезные, думающие люди", какими он считает авторов протеста, "оказались введены в заблуждение пропагандистским шумом и звуковыми эффектами", устроенными вокруг "МетрОполя" подрывными силами. Что это "не укрепляет взаимопонимание между нашими литературами". Что коллеги не в курсе: осуждение альманаха и его создателей "говорит не об отсутствии "свободы слова", а о наличии художественного вкуса у наших редакторов и издателей". Что напрасно они не верят, что "наша литература - проза, поэзия, драматургия - наполнена напряженнейшими духовными исканиями… об этом, кстати, свидетельствуют переводы на русский язык ваших книг".
Возможно, расчет был на то, что, скажем, Воннегут мог не знать, что изданный в "Иностранной литературе" перевод "Завтрака для чемпионов" изобиловал купюрами…
Что же до Попова и Ерофеева, то строгий наставник указывал наивным собратьям, что "прием в Союз писателей уж настолько внутреннее дело нашего творческого союза, что мы просим дать нам возможность самим определять степень зрелости и творческого потенциала каждого писателя. Еще раз примите мое искреннее уважение".
Далее в постскриптуме следовали фрагменты выступлений Юрия Бондарева, Сергея Наровчатова, Сергея Залыгина и Григория Бакланова в газете "Московский литератор", сведенные в ней вместе с другими суждениями участников заседания в СП в материал под заголовком "Мнение писателей о "Метрополе": порнография духа". И, конечно же, разъяснялось, что "пропагандисты… пытаются использовать… "Метрополь" для облыжных, далеко идущих обвинений в адрес нашей литературы и нашей страны". Кодой звучала надежда, что "те писатели среди авторов "Метрополя", которые стремятся к подлинной литературе, это уже поняли, а ежели нет, то со временем поймут".