- На все сто! С нами Скелетон, а этот что хочешь найдет. - Я поглядел в затылок Викасику. Волосы на затылке у нее были стянуты в этакий бравый хвостище. И точно у лисы хвост этот раскачивался при каждом шаге вправо и влево. Забавный такой маятник, и глядеть приятно. А отчего приятно-то? Я поморщился, не понимая всплывающих в груди подозрений.
- Ты это… Главное, не бойся. Когда нас много, нам даже зубарь не страшен.
- Да я не боюсь. - Тошиба странно улыбнулся. - И Скелетону, кстати, можно было не мучиться. Я и так знал, что все будет в порядке.
- Интересно, откуда ты мог знать?
Тошиба сделал загадочное лицо.
- Вчера, если помнишь, гроза была…
Я чуть было не споткнулся. И даже невольно повертел головой. Но, кажется, нас никто не слышал.
- Телефон? - тихо спросил я, и Тошиба горделиво кивнул.
- Дозвонился, значит?
- Ага.
- Ну и?
- А что, ничего. Нормально поговорили, сказали, что идти можно.
- И озеро, сказали, найдем?
- Ну, про это они ничего не говорили, но я так понял, что вернемся, как положено.
- Как положено… - я фыркнул и от души пнул случайную ветку. Она пролетела, едва не задев макушку Мятыша. Хорошо, что не попала, вот бы тарарам поднялся. Разведчики - они таких случайностей не любят.
- А что еще сказали?
- Да так, ничего особенного. - Тошиба враз поскучнел. Подробности подобных разговоров никто из ребят не выдавал. То есть об этом вообще не принято было болтать. Может, кто и шептался по углам, как мы с Тошибой, но тоже, думаю, особо не откровенничали. И я не откровенничал. Потому что единственный телефон, что размещался в Ковчеге на первом этаже, так и назывался - телефоном доверия. Допотопный такой аппаратище - из железа и эбонита, по форме - чистый кирпичуга. На воле таких уж лет сто, как не стало. И как он у нас появился, даже непонятно. Какой-то психолог обосновал, что детям и подросткам почтение внушает именно такое вот - древнее да форматное. Тем более - у нашей отрицаловки. По их мнению, мы ведь не только вакцину отторгаем, но и все окружающее. А тут вроде как кусочек иного мира! Значит, и отношение иное, и уважуха соответствующая… Глупые вроде рассуждения, однако не столь уж далекие от истины! И наша шатия-братия, что хорохорилась днем, а ночью тайно плакалась в подушки, теперь имела возможность жаловаться неведомым диспетчерам-психологам. Никто, понятно, вслух этого не афишировал, однако втихаря друг от друга мы нет-нет да и пользовалась старинным агрегатом. Я вот похмыкал для порядка над Тошибой, но ведь и сам вчера тоже успел позвонить. Потому как про грозу сразу узнавали кругом все. И загодя отирали спинами краску вблизи древнего аппаратика, дабы улучить момент и заскочить в кабинку. Так что, думаю, не только мы с Тошибой вчера пообщались с далеким диспетчером. Многим вчера удалось поболтать по душам. И правильно! Не к преподам же бежать…
Понятно, старшегруппникам душеспасительные беседы были не очень нужны, и долгое время к телефону бегала одна малышня. Но однажды что-то изменилось. То ли случайно кто наткнулся, то ли не совсем случайно… Тот же Гольян даже проболтался, что это Хобот совет такой дал. Намекнул одному из наших про грозу, тот попробовал и услышал. То есть среди бархатных и успокаивающих тенорков далеких диспетчеров-психологов неожиданно прорезался потрескивающий от помех голос Чужого. Я хочу сказать - человека абсолютно постороннего, к службе доверия отношения совершенно не имеющего. И разом все изменилось. Я имею в виду наше отношение к телефону доверия.
* * *
Я хорошо запомнил тот давний свой разговор с Хоботом. То есть и не разговор это был, но уж очень он меня зацепил! Я тогда словно понял про себя что-то очень важное, до той поры мне самому недоступное.
А случилось так, что я снова мальчика во сне увидел. Маленького, с пухлыми ручками и ножками. Сидел, значит, такой бутуз на ковре и вырезал что-то из бумаги. Я его позвал, он обернулся и глазенки свои в мою сторону вытаращил. А я вдруг понял, что он меня не видит! Голос слышит, а кто говорит, не поймет. Но самое страшное случилось, когда он неожиданно улыбнулся и смешным таким лопочущим голоском поинтересовался:
- Это ты, Женька?.. Жень, ты где?
И все, аллес! На этом месте сон обычно плавился и растекался, как сосулька, брошенная на сковороду. И я какие-то идиотские движения делал, чтобы спасти его, удержать как-то, вырвать хоть малую кроху. А все одно: сон улетал, угрем юрким выскальзывал из неловких пальцев. Не помогали ни судорожные усилия, ни мои крики…
Из-за криков, кстати, меня и растолкал перепуганный Тошиба. Мятыш подушку метнул или другой кто, а он подскочил и растолкал. Хорошо, что темно было, никто не увидел моего зареванного лица. Ну, кроме Тошибы, конечно. Но его я почему-то не боялся. Знал, что никому из наших он ничего не расскажет…
Словом, в ту ночь я и не выдержал. Дождался, когда все снова уснут, и выскользнул из палаты. Миновал наше крыло, прокрался на территорию преподов. С замочком в учительскую справился в пару минут, а уж там, я знал, находилось все, что мне требовалось. Простенький планш, голографический транскриптор и нужные разъемы. Коды планша Тимур с Гольяном взломали еще месяц назад, так что и эту машинку я запустил без особого труда. Наудачу побегал по меню, в итоге кое-как настроил под себя. Найдя программку фотомэйда, по свежим следам принялся перебирать готовые сегменты и дорисовки. Вручную, понятно, мне такое никогда бы не удалось, но вдвоем с программкой я довольно быстро повторил нужный образ. Бутуз на ковре, ножницы в ручонке и даже клочок бумаги. Губы у парнишки надуты от сосредоточенности, личико одухотворенное. Глядя на него, я вновь почувствовал, как щиплет в глазах и как зудит на языке имя. Я почти готов был назвать его. Ну, вот совсем почти что готов… Надо было только еще посмотреть немного, подумать и повспоминать.
Включив транскриптор, я повторил образ в объеме, чуть повернул к себе.
- Т-т-т… - горло у меня перехватило. - Т-тоха-Антоха…
Наверное, я это крикнул, хотя и не услышал своего крика. Зато услышал скрипнувшие в коридоре шаги. Надо было скорее гасить голограмму, выключать планш, но я не мог себя заставить сделать это. В воздухе передо мной сидел мой маленький Тошка, смешно вывернув в коленях полные ножки, все с той же узнаваемой улыбкой. Погасить картинку значило вновь погасить память, а этого я теперь боялся более всего на свете. И в эту самую секунду в учительскую вошел Хобот. Я узнал его по легкому прикашливанию. Никто из учителей никогда не болел и не кашлял, а вот Хобот прикашливал. Не от того, что болел, а как бы извиняясь перед всеми нами за свое право командовать и давать задания. Он остановился у меня за спиной и, вероятно, тоже уставился на мою голографию. И Тошка продолжал улыбаться - уже не мне одному, а вроде как нам обоим.
- Это твой брат? - Хобот спросил это тихо, почти шепотом.
Я не ответил, но по щекам моим снова потекло теплое. Теперь бы я не обернулся, даже если бы меня рванули за ухо.
- Ты, наверное, с ним разговаривал?
- Во сне, - выдавил я из себя и испугался. Ничего и никогда не говори преподам! Это было первое правило, подсказанное мне при появлении в ДВЗ. Потому что ОНИ - это не мы! Потому что высмеют, выдадут, а после выпотрошат память до молекулы и всадят в мышцы здоровенные чипы-следилки…
Но Хобот и не думал смеяться. Наоборот, протянул руку поерошил волосы на моей голове. От этого простецкого прикосновения мне совсем стало не по себе. Будто натянули в груди тоненькую-тоненькую струнку. Казалось, еще немного, и она лопнет, оборвется. Сдавленным скрипучим голосом я попросил:
- Не надо.
- Понимаю. - Хобот быстро убрал руку и вновь смущенно прикашлянул. - Извини, что помешал. Если задел за живое…
Я даже в ту минуту удивился, как ловко он это сказал. Задеть за живое… Ведь в самом дел задел. И именно за живое. Пусть даже не со злым умыслом, наоборот.
Я повернул голову и посмотрел Хоботу в глаза. Кажется, он понял, что я ничуточки на него не злюсь.
- Давай договоримся так, - мягко сказал он. - Я сейчас тихонько выйду, а ты минут через пять все выключи и возвращайся в спальню. Ты, наверное забыл, что зондирование включается каждые полчаса. Скверно, если твое исчезновение скоро обнаружится.
Я кивнул, и он, ступая на цыпочках, вышел из учительской. Честное слово, все так и было! И потому, когда Гольян с Дустом принимались ругать Хобота, а Викасик с Хомой за него заступались, я без колебания принимал сторону последних. Хобота, этого длинного нескладного препода, появившегося у нас в интернате всего около года назад, большинство ребят, не сговариваясь, выделили в особую касту. Не доверенных, конечно, еще чего! - но все-таки в какой-то степени своих. Кое-кто даже позволял себе усомниться, а айпированный ли Хобот? Но это казалось уже полной фантастикой. Хотя… Что было вокруг вымыслом, а что можно было записать в явь, никто уже не мог бы сказать. Мир стал другим - настолько другим, что жить в нем получалось не у всех. Может, потому мы и жили в Ковчеге - месте странном, казалось, именно для нас предназначенном.
Кстати, версий по поводу Ковчега тоже хватало - от полного наива до вполне трезвых и обоснованных. Малышня, например, всерьез верила, что здесь нас готовили для супер-полетов к дальним галактикам. Там же монстры какие-нибудь инопланетные, воевать надо, вот мы и врежем им по первое число. Типа, мы же вояки крутые: только выберемся из звездолетов - и враз все кругом обделаются.
Кто-то считал, что мы были не космодесантом, а прототипом первых поселенцев. Надо ведь кому-то выживать во время длительных орбитальных маневрирований. А тут готовый экипаж СДП - то есть, значит, станции дальнего плавания - как раз порядка двухсот гавриков. Тот самый минимум, что обеспечивал спасение человеческого генофонда. Но готовили, понятно, с запасом - и мальчиков, и девочек - разумеется, самых одаренных. Государство не резиновое, всех беспризорных не пристроит, но лучших - почему бы и нет? В общем, симпатичный такой Ноев Ковчег из тех, кому суждено выжить. А то, понимаешь, тут тебе и Гренландский щит тает, и полмира под воду уходит, и вулканы с химикатами атмосферу травят, - ясно, что спасать человечество придется из космоса - с такой вот продвинутой станции.
Ребята постарше упрощали данную версию, полагая, что куда надежнее выращивать из нас пушечное мясо - пусть даже для тех же космодесантов. В самом деле, неайпированные - значит, сопротивляемость к некоторым вещам значительно выше. А потому при выполнении особо опасных задач, возможно, и нас имеет смысл выпускать из клеток.
Не пренебрегая этой версией, я все-таки больше склонялся к выводам Скелетона и Тимура, утверждавших, что миру требуется только то, чего он, действительно, не имеет. А не имел он пока лишь наших аномальных способностей - тех самых, что возникали у деток ДВЗ на фоне отторжения прививаемых вакцин. Иначе говоря, генная инженерия в лице иных деток встречала жесткий отпор, порождая глубинные изменения, которыми живо интересовались дотошные дядечки из правительственных кругов. Ради этого нас, пожалуй, и терпели до поры до времени, хотя давно могли бы растереть в мокрую пыль.
Сказать по правде, последняя версия не вызывала у меня ни малейшего энтузиазма, но именно по этой смешной причине она казалась мне самой достоверной…
Нужные холмы мы отыскали довольно быстро. Даже я здесь бывал уже трижды. И ни разу Излома по-настоящему не видел. Не то чтобы сильно переживал, однако обиду чувствовал. Главные-то наши - Скелетон с Тимуром - лицезрели означенную аномалию во всей красе. И Викасик Излом видела, и Гольян. А вот другие ребятишки - нет. Ну, то есть было странное марево, насекомые туда не летали, и вместо травы - пепельное крошево, - и что с того? Ведь на деле-то не миражик шальной кружился, не туманишко блеклый, а пролегала в ложбине гигантская трещина! Огненного цвета, по словам Скелетона, хотя Тимур утверждал, что цвет, скорее, синий, пышущий стылым, морозом. Этакая полынья, в которую лучше не ступать. А ступишь - провалишься, и верные тебе кранты. Во всяком случае, из этого мира ты точно вылетишь, а уж куда попадешь, сказать сложно. Ну а поскольку никто еще не возвращался, то и рассказать о том, что простирается по ту сторону, было попросту некому.
Расположившись на уютной поляне близ холмов, мы наблюдали за передвижением Гольяна и Скелетона. Викасик сидела, точно опытный йог, поджав под себя ноги, ревниво наблюдая за всеми манипуляциями нашей разведки. И не просто наблюдая, - похоже, она с ними активно переговаривалась. Только мы, дурачье, опять же ничегошеньки не слышали.
Вот остановился Гольян, а Скелетон передвинулся на два-три метра дальше. Я заметил, что уголки губ у Вики дернулись, и Скелетон на отдалении тоже замер.
- Чего он там? - прошипел Хома.
- Чшш! - Кайман показал ему огромный кулак.
Скелетон между тем медленно опустился на четвереньки, протянул вперед правую руку - словно что-то пытался нашарить. Только не среди камней, а прямо в воздухе - практически в полной пустоте! Интересно это было наблюдать! У меня аж слюнки от зависти потекли…
- Все! - Викасик шумно выдохнула, а Скелетон быстро отпрянул назад.
Еще через пару минут вдвоем с Гольяном они вернулись к нам.
- Ну что?
- Жаркая, однако, штучка! - Скелетон растянул губы, изображая улыбку. Викасик, впрочем, все поняла быстрее других. Схватила Скелетона за кисть, задрала рукав. На коже красовались багровые пузыри.
- Ничего себе, жарко! - присвистнул Дуст.
- Не хотел бы я туда…
- Я же говорила, мне надо было идти. Я же видела, где опасно, где нет.
- Вот потому тебя и не пустили. - Скелетон одарил Вику странным взглядом.
- Может, полечить?
- Не надо, - Скелетон отнял руку, торопливо спрятал в карман. Покосившись в нашу сторону, многозначительно обронил: - Зато все теперь знают, чем это грозит.
Я понял, что он имел в виду И даже подумал, что под ожог этот чертов он мог специально подставиться. Чтобы попугать иных несмышленышей.
- Все! Снимаемся и уходим. А то еще полдня будем до озера плестись…
* * *
Одолев еще с пяток километров, мы остановились на короткий привал. Грызли щепочки с травинками, отмахивались от редких комаров, посматривали друг на друга и лениво переговаривались. В эти минуты никто не шутил. Потому что поезд обычно останавливали дремучим методом. Конечно, развлечение было сомнительным, но иного способа заставить притормозить несущуюся на скорости громаду мы не знали. Может, Скелетон и знал, но он же, садюга, рад был поглазеть, как мы на подгибающихся коленках на насыпь взбираемся. Главное условие знали все: мало стоять на рельсах - еще и глаза нельзя закрывать. Там же особый робот в локомотиве, оптика наикрутейшая. Весь путь на сотни метров вперед сканирует. А человека, да еще и не чипированного, как определишь? Только по сетчатке глаза. Вот и приходилось смотреть не мигая…
Честно говоря, я подозревал, что Скелетон все это выдумал. Про сетчатку, значит, и прочие дела. Может, и не робот локомотив тормозил, а Скелетон - робота. Но пойди проверь! Заглядывать в прищуренные глаза Скелетона было ничуть не легче, чем в циклопий глаз несущегося на тебя прожектора. Словом, парни Скелетону верили, и приходилось кидать жребий, прятать радостные лица, а после подталкивать "счастливца" наверх, ободряя дешевыми остротами. Я и сам два раза выходил на железнодорожное полотно, поднимал руки и стоял, глядя, как на меня несется и тормозит оскаленная забралом морда локомотива. Сказать, что это неприятно, значит ничего не сказать. Не все, кстати, выдерживали. Дуст и Хома в свое время откровенно кексанули. Дуст с полотна в последние секунды как рыбка сиганул, а Хома сразу пошел в отказ, признался, что у него головокружение в такие моменты и он наверняка упадет. Ну а упавшего локомотив может и не заметить. Налетит и размажет по полотну. Такую вот придумал отмазку. И прокатило! Ну не убийцы же мы, чтобы кого-то принуждать насильно.
- Тошиба!
Мой приятель вопросительно глянул на Скелетона, и я тоже слегка напрягся. Скорее по привычке. Никто уже давно над Тошибой не посмеивался. Но рефлексы - они и есть рефлексы. Пережиток дремучего прошлого…
- У тебя флейта с собой?
Тошиба кивнул и, не дожидаясь продолжения, извлек из-за пазухи флейту. Он уже знал, что попросит Скелетон. Да и все знали. Скелетон называл ее Бродяжьей мелодией, а сам Тошиба и названия не знал. Только было в ней что-то от индийских затяжных перепевов, от океанических ветров и тоскливого привкуса дорожной пыли. Стоило ему заиграть, и, закрыв глаза, я видел степь - с отчетливо закругленным горизонтом, с вьющейся под солнцем желтой дорогой, с обморочно бирюзовым небом, ласково охраняющим Землю от черного космоса. Пела флейта, и ноги сами собой терлись подошвами о прогретую землю. Я оставался на месте, и я куда-то шагал. Музыка обволакивала стропами парашюта, тянула ввысь и вдаль - к переменчивым облакам, к тайнам, что прятались за горизонтом…
Мятыш, бегавший вокруг, нервно присел, снова привстал, опять сел и, точно волчонок, заслышавший призывный вой, не выдержал, тоненько подхватив предложенный мотив. Никто и не просил его, без того знали, все случится само собой:
Придет наш час, я выпорхну на волю
И задохнусь от запахов весны,
Босой пройду по утреннему полю,
На пару с ветром будем мы честны.Ведь я, как он, скитаюсь по планете,
Парить над лесом, гнуть сосенок гладь -
Вот мой удел, и лучшего на свете
Пожалуй, мне уже и не сыскать…
Тошиба играл, Мятыш жалостно растягивал слова, а я привычно жмурился. И отчетливо понимал, что без Тошибы, без Мятыша давно бы сбежал из Ковчега куда глаза глядят. Смешное дело, все думали, что это я взял под защиту Тошибу, - на самом же деле все обстояло ровным счетом наоборот.
Хотя поначалу, когда он впервые появился у нас месяца три назад - полноватый, застенчивый, неуклюжий, этакий белый голубок среди юрких и битых сизарей - доставалось ему крепко. Кто-то просто посмеивался над ним, кто-то откровенно шпынял, третьи не замечали, принимая за пустое место. Даже премудрый Гольян и тот провоцировал каждый день. В суп сахар подмешивал, в одежду клопов лесных подбрасывал. Но с Гольяном-то как раз понятно - он больше придуривался. Всех новеньких брали поначалу на прицел. То ли от глупости, то ли из любопытства. Потому как случайных ребят в Ковчег не приводили, а значит, и ждать от новичка можно было чего угодно. От меня вот так ничего и не дождались, а другие способности пытались применять, огрызались потешно, чем изрядно развлекали всю верхушку Ковчега. Я думаю, это у них было актом самоутверждения. Лишний раз закрепляли свою силу, свое бесспорное лидерство. Хотя… попадись им кудесник посильнее, наверное, и с ним бы разногласий не возникло. Перевели бы в касту избранных - поближе к Скелетону, и все дела.
Ну а Тошиба на провокации не повелся. Не умел он выстраивать экраны и гипнотизировать взглядом. И вещи передвигать не мог, и искрами из ладоней не сыпал. Про драку на кулаках я уже не говорю. Но вот выслушивать и сочувствовать он, оказывается, умел лучше многих. Потому что уже на третий или четвертый день что-то он мне такое сказал…