Именно в Твери брак Достоевского потерпел окончательное крушение. Марья Димитриевна призналась, что продолжает любить Вергунова, и объявила мужу, что не любит и никогда не любила его. Какую цену Достоевский мог придавать этим её истерическим выкрикам? Он знал, что она - больная и несчастная женщина, на каждом шагу изобретающая новые выдумки, чтоб заглушить свои метания и горечь. Он понимал, что она тоже страдает. Самые отношения их были основаны на том, что оба мучили и жалели друг друга. Просветы нежности и сострадания связывали их больше, чем страсть. Странное чувство - смешение боли, милосердия (особенно с его стороны), воспоминаний о прошлом, сожаления о несбывшемся - притягивало их друг к другу. Да кроме того, создалась и привычка, от неё слишком трудно было отказаться. Пять лет Достоевский любил Марью Димитриевну, и он жил с ней третий год. Уже после её смерти он признавался Врангелю, единственному человеку, знавшему правду о браке Достоевского:
"…Несмотря на то, что мы были положительно несчастны вместе, мы не могли перестать любить друг друга: даже чем несчастнее были, тем более привязывались друг к другу"
(письмо от 31 марта 1865 года).
Разгадку этой странной связи надо отчасти искать в детских впечатлениях Достоевского: в те годы, когда мать его угасала от чахотки, образовалась в нем бессознательная ассоциация любви и недуга, нежности и страдания, влечения и телесного ущерба. Слияние по сходству - двух образов, жены и матери, в один, больной и страдающей женщины, являлось одновременно и источником физической преграды по отношению к Марье Димитриевне, и причиной крепкой сердечной любви. Марья Димитриевна сознавала, что болезнь лишила её прежней привлекательности, и мучительно переживала исчезновение физической близости с мужем, но отшатывалась от него, едва он проявлял желание. Она говорила ему, что он только и ждет её смерти, чтобы отделаться от ненужной обузы, но когда он убеждал её лечиться, утверждала, что нужна ему лишь как любовница. Она обвиняла его во всех смертных грехах, в измене и обидах, подлинных или выдуманных, нынешних и прошлых, она вспоминала все ошибки последних четырех лет. Больше всего Достоевский любил её, когда расставался с нею. Достаточно было ему уехать от нее, как он начинал тосковать по ней и жалеть её самой горячей жалостью. Разлука пробуждала в нем нежное влечение к той, от кого он с облегчением убегал, чтоб хоть немного отдохнуть и отойти. То же было и с ней. Поэтому всегда после разлуки происходили трогательные сцены примирения и попытки новой жизни, а затем, после нескольких дней (а иногда и часов) тишины и гармонии - снова споры, ссоры, семейный ад. В разных письмах звучит все тот же мотив:
"я вполне один".
Это сознание одиночества и есть окончательный приговор его браку. Он ошибся насчет Марьи Димитриевны: она прекрасная и добрая женщина, но таков её характер, и таковы обстоятельства, что ничего, кроме горя, ему от неё не видать.
В декабре 1859 года получено, наконец, разрешение на свободное проживание в обеих столицах.
Достоевский сразу же выехал в Петербург, а в начале 1860 к нему присоединилась Марья Димитриевна. Она, однако, не выдержала холодного и гнилого климата столицы и принуждена была вернуться в Тверь.
С этого момента совместная жизнь их нарушена, они лишь изредка имеют подобие общего дома, а чаще всего проживают на разных квартирах, в разных городах. Летом 1862 года Достоевский отправился заграницу, один, а Марья Димитриевна осталась в Петербурге.
С 1861 супруги жили врозь не только физически, но и решительно во всем остальном. У Достоевского была его собственная жизнь, к которой Марья Димитриевна не имела никакого отношения. Она чахла и умирала. Он встречался с людьми, издавал журнал и писал: с 1860 по 1862 год он написал свыше ста печатных листов.
Заграницу летом 1862 года он ехал с явным чувством радости и свободы. Он побывал в Берлине, Париже, который очень ему не понравился, проехал по Рейну и Швейцарии, а затем прожил несколько недель во Флоренции и объездил почти всю Италию. Именно в эту поездку начал он играть в рулетку, и эта новая страсть поглотила его целиком.
В сентябре, по возвращении, он нашел Марью Димитриевну в постели. Ей было очень худо. С этого момента она - инвалид, и Достоевский ухаживал за нею, как брат милосердия. Зимой она почти не выходила из своей комнаты и лежала по целым месяцам.
Весною 1863 ей стало так плохо, что опасались за её жизнь, и ей удалось выжить чудом. При первой возможности Достоевский отвез её во Владимир, где климат был гораздо мягче. В июне он описывал свои невзгоды Тургеневу:
"болезнь жены (чахотка), расставание мое с нею (потому), что она, пережив весну, т. е. не умерев в Петербурге, оставила Петербург на лето, а, может быть, и долее, причем я сам её сопровождал из Петербурга, в котором она не могла более переносить климата".
Но сам Достоевский за нею во Владимир не последовал. Сперва он по горло был занят делами, издательскими и финансовыми, а затем снова уехал заграницу - и на этот раз он был уже в Париже, Италии и Германии не один.
Жену увидал он только в октябре, во Владимире, и тут же принял решение везти её в Москву: поселиться с нею в Петербурге было невозможно, а оставлять во Владимире тоже по-видимому нельзя было. Марья Димитриевна была настолько изнурена лихорадкой и вообще находилась в таком критическом состоянии, что даже переезд из Владимира в близкую Москву представлялся затруднительным, почти опасным. Достоевский считал своим долгом облегчить жене последние месяцы её жизни. Это было гораздо легче в Москве.
В начале ноября Достоевские обосновались в Москве. Федор Михайлович получил небольшое наследство и был менее стеснен в деньгах, чем обычно.
Он проводил дни и ночи за письменным столом, но работа подвигалась плохо: он писал "Игрока" и статьи для журнала "Эпоха".
Два припадка прервали его деятельность на несколько дней, но самым большим препятствием к труду была необходимость ухаживать за женой. Она от болезни стала так раздражительна, что не могла выносить никого, даже сына, приехавшего из Петербурга навестить её.
Достоевский сознавал, что конец близок.
"Жаль мне её ужасно, - пишет он брату в январе 1864 г., - у Марьи Димитриевны поминутно смерть на уме, грустит и приходит в отчаяние. Такие минуты очень тяжелы для нее. Нервы её раздражены в высшей степени. Грудь плоха, и иссохла она, как спичка. Ужас! Больно и тяжело смотреть".
Марья Димитриевна умирала мучительно и трудно: её страдания и настроения, по-видимому, носились в памяти романиста, когда он описывал в "Идиоте" агонию Ипполита. Да и все больные, большей частью чахоточные женщины его произведений, сохраняют черты, общие с Марьей Димитриевной.
Уже в феврале стало ясно, что весны Марья Димитриевна не переживет. Достоевский плохо работает, сам болеет, душевно разрывается между умирающей женой и той внутренней драмой новой любви, которая в это время владела им.
В апреле 1864 г. началась длительная и страшная агония Марьи Димитриевны:
"мучения мои всяческие теперь так тяжелы, - писал Достоевский 2 апреля, - что я и упоминать не хочу о них. Жена умирает буквально. Каждый день бывает момент, что ждем её смерти. Страдания её ужасны и отзываются на мне, потому что… Писать же работа не механическая, и однако ж и я пишу и пишу, по утрам".
14 апреля с Марьей Димитриевной сделался припадок, кровь хлынула горлом и начала заливать грудь. На другой день к вечеру она умерла - умерла тихо, при полной памяти и всех благословила.
Через год после смерти жены Достоевский так писал о ней тому, кто не только знал её, но и был свидетелем первых лет их любви (Врангелю):
"Существо, любившее меня и которое я любил без меры, жена моя умерла в Москве, куда переехала за год до смерти своей от чахотки. Я переехал вслед за нею, не отходил от её постели всю зиму 64 года… она скончалась в полной памяти… и, прощаясь, вспомнила и вас. Помяните её хорошим, добрым воспоминанием. О, друг мой, она любила меня беспредельно, я любил её тоже без меры, но мы не жили с ней счастливо. Все расскажу вам при свидании, теперь же скажу только то, что, несмотря на то, что мы были с ней положительно несчастны вместе (по её странному, мнительному и болезненно фантастическому характеру), мы не могли перестать любить друг друга; даже чем несчастнее были, тем более привязывались друг к другу. Как ни странно это, а это было так. Это была самая честнейшая, самая благороднейшая и великодушнейшая женщина из всех, которых я знал во всю жизнь. Когда она умерла - я хоть мучился, видя весь год, как она умирает, хоть и ценил и мучительно чувствовал, что я хороню с нею, - но никак не мог вообразить, до какой степени стало больно и пусто в моей жизни, когда её засыпали землею. И вот уж год, а чувство все то же, не уменьшается".
Достоевский любил её за все те чувства, которые она в нем возбудила, за все то, что с нею было связано - и за те страдания, которые она ему причинила. Но он любил её и за её собственные страдания - тем сложным сплетением человеческой жалости, нежности, сладострастия и того одновременно сыновнего и отцовского чувства близости, которое связывало его с больной и истерической Марьей Димитриевной крепче, чем радость удачного брака. Недаром она напоминала ему его больную мать. В некоторых отношениях были они похожи друг на друга: в обоих легко вспыхивал какой-то огонь исступления, оба не вмещались в обычные рамки спокойствия и привычки, у обоих все било через край, не знало меры. Но то, что было пламенем гения в Достоевском, у Марьи Димитриевны полыхало огоньками тяжелого недуга.
След от Марьи Димитриевны можно найти во многих произведениях Достоевского. Наташа в "Униженных и оскорбленных", жена Мармеладова в "Преступлении и наказании", отчасти Настасья Филипповна в "Идиоте" и Катерина в "Братьях Карамазовых" - все эти образы женщин с бледными щеками, лихорадочным взором и порывистыми движениями навеяны той, кто был первой и большой любовью писателя.
То, что Достоевский написал и о ней, и о своих переживаниях Врангелю, старому семипалатинскому другу, было, конечно, истинной правдой.
Но он не упомянул, что, ухаживая за умирающей, он ощущал не одну только муку сострадания и привязанности. Он должен был испытывать и чувство вины, может быть, стыда и угрызений совести, потому что и сердце, и мысли его были разделены, и у изголовья Марьи Димитриевны он мечтал о другой женщине и стремился к ней со всей силой страсти, ревности и желания.
Некоторые эпизоды из интимной жизни Достоевского
Со времени переезда в Петербург в 1860 году Достоевский развил кипучую деятельность. "Записки из мертвого дома" и "Униженные и оскорбленные", печатавшиеся в его собственном журнале "Время" с января по июль 1861 года, вновь привлекли к нему внимание публики и критиков. В "Записках" он изобразил все, что видел в сибирских тюрьмах.
"Униженные и оскорбленные" дышали все тем же состраданием к маленькому человеку, все той же обидой на трудную судьбу бедняков и обездоленных, что и первое произведение, давшее известность Достоевскому пятнадцать лет тому назад.
Любовный треугольник в "Униженных и оскорбленных" слишком явно напоминает действительные происшествия из истории его первого брака, с Марьей Димитриевной.
Успех "Записок из мертвого дома" и "Униженных и оскорбленных" позволил Достоевскому добиться того, о чем он мечтал в сибирской глуши: он снова выходит в первые ряды русских писателей и занимает место, которое потерял из-за многолетнего вынужденного молчания.
Достоевский по-прежнему сдержан и нелюдим и предпочитает сидеть дома, но не может отказаться от того образа жизни, который неизбежен в его положении писателя и редактора журнала. И кроме того, он был так долго лишен общения с интеллигентными людьми, что теперь, поборов природную диковатость и любовь к уединению, он с жадностью видится с литераторами и поэтами.
В 1860-62 гг. он окунулся в работу с каким-то неистовым увлечением. В ней были и выход для его дум и чувств, и бессознательное вознаграждение за неудачу личной жизни. Но помимо этого, он должен был работать как поденщик, чтобы свести концы с концами. Литературный заработок - его единственный источник существования.
Достоевский - один из первых русских писателей-профессионалов, и он гордится этим своим званием, хотя и вечно жалуется и на оскорбительное безденежье и на постоянную спешку, мешающую ему отделывать его произведения. Он вечно в долгу у издателей, ему необходимо отрабатывать авансы и ночами дописывать очередные главы романа "с продолжением" для выходящей книжки журнала. Он завидует писателям-аристократам, как Тургенев и Толстой, или писателям-чиновникам, как Гончаров: им никогда не приходилось писать ради денег, рассчитывая наперед, что столько-то листов нового произведения обеспечат плату за квартиру или долг портному.
Работа и первые литературные удачи вновь окрылили Достоевского. На свою брачную жизнь он махнул рукой. Независимо от того, действительно ли Марья Димитриевна призналась ему в Твери, что никогда его не любила и отдала свое сердце и тело Вергунову, разрыв между супругами длился уже второй год. Как ни было тяжело подобное положение, у Достоевского было слишком много нерастраченной жизненной силы и простого желания радости, чтобы он мог считать свое сентиментальное и эротическое существование завершенным.
До переезда в Петербург у него не было ничего "нового" в любовной области: он был верен Марье Димитриевне и не сближался с другими женщинами. Но после того, как он покинул Тверь, жизнь его резко изменилась, он проводил дни и вечера вне дома, ездил в Москву и заграницу один, встречал интересных девушек и в редакции, и у брата, и у знакомых. "Штудирование характера знакомых дам, - рассказывает современник, - было сейчас его любимым занятием".
Достоевский сильно ими интересовался и не скрывал этого, чем весьма удивлял брата Михаила, хорошо помнившего, как он боялся и сторонился женщин в молодости. А теперь некоторые из них, как, например, Александра Шуберт, умная и красивая актриса, очень привлекали его.
Он скоро подружился с Шуберт; "я так уверен в себе, что не влюблен в вас", - все повторял он, но дружба эта носила очень романтический и эмоциональный характер. Шуберт поселилась в Москве, и когда Достоевский бывал там, он всегда с нею виделся. Некоторые поездки были, по-видимому, вызваны сильным желанием встретиться с очаровательной актрисой.
Достоевский снова жаждал "женского общества", и сердце его было свободно: Марье Димитриевна более не заполняла его чувств и ума, а её прежнее поведение и история с Вергуновым снимали с него всякие моральные обязательства.
Он считал себя также свободным и в чисто физическом смысле. В этой области личные склонности Достоевского и его эротическая двойственность совпали с веяниями эпохи и настроениями некоторых интеллигентских кругов.
Когда его друг и биограф Н. Страхов познакомился с братьями Достоевскими в начале 60-х годов, он был поражен тем духом, который царствовал в редакции их журнала:
"Безобразие духовное судилось тонко и строго: безобразие плотское не ставилось ни во что. Эта странная эмансипация плоти действовала соблазнительно, и в некоторых случаях повела к последствиям, о которых больно и страшно вспомнить".
Достоевский разделял эти взгляды. Мало того: они соответствовали его обычному разграничению физического и духовного начала любви. И сейчас, как и в молодости, он считал естественными встречи, которые давали ему одно удовлетворение чувственного плотского желания.
В этот период жизни Достоевскому приписывают физическую близость с 12-летней девочкой, которую ему, якобы, в баню привела гувернантка.
Эту байку о Достоевском пустил гулять по свету его биограф Н. Н. Страхов, причем со ссылкой на профессора П. А. Висковатого, которому, якобы, ему лично об этом похвалился сам Достоевский.
Вполне определенно можно сказать, что это чистая выдумка о Достоевском. Вот что пишет об этом в своих "Воспоминаниях" Анна Григорьевна, вторая жена писателя:
"С своей стороны, я могу засвидетельствовать, что, несмотря на иногда чрезвычайно реальные изображения низменных поступков героев своих произведений, мой муж всю жизнь оставался чужд "развращенности".
Очевидно, большому художнику благодаря таланту не представляется необходимым самому проделывать преступления, совершенные его героями, иначе пришлось бы признать, что Достоевский сам кого-нибудь укокошил, если ему удалось так художественно изобразить убийство двух женщин Раскольниковым" (стр. 402–403).
Сам Достоевский так выразился по поводу изнасилования малолеток:
"Самый ужасный, самый страшный грех - изнасиловать ребенка. Отнять жизнь это ужасно, но отнять веру в красоту любви - ещё более страшное преступление".
И далее Достоевский рассказал эпизод из своего детства:
"Когда я в детстве жил в Москве в больнице для бедных, где работал мой отец, я играл с девочкой (дочкой кучера или повара). Это был хрупкий, грациозный ребенок лет девяти.
Когда она видела цветок, пробивающийся между камней, то всегда говорила: "Посмотри, какой красивый, какой добрый цветочек!" И вот какой-то мерзавец, в пьяном виде, изнасиловал ту девочку, и она умерла, истекая кровью. Помню, меня послали за отцом в другой флигель больницы, прибежал отец, но было уже поздно.
Всю жизнь это воспоминание меня преследует, как самое ужасное преступление, как самый страшный грех, для которого прощения нет и быть не может, и этим самым страшным преступлением я казнил Ставрогина в "Бесах""...
ЛЮБОВНАЯ ДРАМА В ЖИЗНИ ДОСТОЕВСКОГО С МОЛОДОЙ ДЕВУШКОЙ
Когда Достоевский обосновался в Петербурге, его публичные чтения на студенческих вечерах - и особенно главы "Записок мертвого дома", воспоминания о каторге - пользовались большим успехом. В этой обстановке подъема, шумных аплодисментов и оваций Достоевский познакомился с одной из слушательниц его лекций. После одного из его выступлений к нему подошла стройная молодая девушка с большими серо-голубыми глазами, с правильными чертами лица, с гордо закинутой головой, обрамленной великолепными рыжеватыми косами.
В её низком несколько медлительном голосе и во всей повадке её крепкого плотно сбитого тела было видно соединение силы и женственности. Ее звали Аполлинария Прокофьевна Суслова, ей было 22 года, она слушала лекции в университете. Достоевскому Аполлинария написала наивное и поэтическое письмо - объяснение в любви… В нем робкая молодая девушка, ослепленная гением великого писателя, объяснялась ему в любви. Письмо взволновало Достоевского.
Аполлинария первая предложила свое сердце Достоевскому: во всех странах, во все времена юные девушки "обожают" известных писателей и артистов и делают им признания - письменно и устно.
Достоевский ответил на письмо, и они стали видеться сперва в редакции журнала, затем в доме брата Михаила и, наконец, наедине, между ними завязались интимные отношения.