ЗАПИСКИ СЕЛЬСКОГО СВЯЩЕННИКА - Георгий Эдельштейн, читать онлайн бесплатно (полностью)

В ноябре 1979 года архиепископ Курский и Белгородский Хризостом рукоположил меня во иерея и послал на отдаленный сельский приход со словами: "Четырнадцать лет там не было службы. Храма нет, и прихода нет. И жить негде. Восстановите здание церкви, восстановите общину - служите. Не сможете, значит, вы не достойны быть священником. Просто так махать кадилом всякий может, но для священника этого мало. Священник сегодня должен быть всем, чего потребует от него Церковь". - "А лгать для пользы Церкви можно?" - "Можно и нужно".

Содержание:

От автора 1
НА ПРИХОДЕ 1
Прекрасный новый мир 1
Не отступим, Владычице, от Тебе 8
Да воскреснет Бог и расточатся врази Его 16
Правило веры и образ кротости 30
ОБРАЩАЯСЬ К ОТВЕРГНУТЫМ ЗАВЕТАМ - Вновь о "Соловецком послании" 35
Новый Патриарх - старые проблемы 37
Что нынче невеселый, товарищ поп?" 39
Просто докладная записка 42
"Смиренной молитвою, покаянием и братской любовью..." 54
Русская Православная Церковь сегодня глазами зарубежных историков и очевидцев 60
Читая и перечитывая классику 67
Русская Православная Церковь, безусловно, едина 75

От автора

Двадцать пять лет размышляю я над этими словами. Все, что написано в этой книге, - результат этих размышлений.

Говорят, что за последние пятнадцать лет в Московской Патриархии произошли огромные изменения. Я, сельский священник[1], вижу только внешние изменения. Нам дозволено восстанавливать храмы, публиковать книги, заниматься благотворительностью, посещать заключенных и болящих, но исцеление и возрождение каждой Поместной Церкви, так же, как и каждого человека, может и должно начаться только с покаяния, о чем свидетельствует проповедь Иоанна Крестителя, Спасителя и святых апостолов. До сего дня мы не покаялись ни в чем. И чем дальше, тем нелепее звучит даже призыв к покаянию. Со всех сторон я слышу: "Нам не в чем каяться". Отказ от покаяния - характерная черта не только Московской Патриархии. Оказывается, не в чем каяться и Русской Православной Церкви Заграницей[2], не в чем каяться "катакомбникам". Мы все видим соломинку в глазе брата, но не видим бревна в своем глазу.

Я убежден, что преступно замалчивать недуги своей Церкви. Каждый христианин знает, что "молчанием предается Бог". Мы призваны не только веровать, но и исповедовать, т. е. вслух свидетельствовать перед всем миром. Примером для каждого говорящего и пишущего о Церкви должны служить евангелисты. Они не побоялись сказать всю правду, которая, казалось бы, неизбежно вредила проповеди христианства. Они рассказали, что апостол Иуда продал Учителя за тридцать сребреников, что апостол Петр предал Христа и трижды отрекся от него, что первовер-ховный апостол Павел много лет был гонителем христиан, что Христа окружали мытари и грешники. Вся античная критика христианства была построена на анализе текстов Нового Завета, но евангелисты не побоялись этого. Они знали, что отец всякой лжи - дьявол, что всякий, кто лжет, становится его сыном и творит его волю. И поэтому христианство восторжествовало в мире.

Мне хочется обратиться ко всем своим собратьям-священнослужителям, ко всем православным христианам в России и за рубежом с несколькими важнейшими для меня вопросами.

- Как оценить семидесятилетнее сотрудничество иерархов нашей Церкви с государством воинствующих безбожников-коммунистов? Можно ли спасать Церковь ложью?

- С какого времени и почему наша Церковь стала официально именоваться Русской Православной Церковью? В "Своде законов Российской империи" и во всех документах Всероссийского Поместного Собора 1917-1918 годов мы встречаем термин "Православная Российская Церковь". Украинец, белорус, татарин, якут выходят из Святой Купели такими же украинцами, белорусами, татарами, якутами, не становясь русскими. Каждый из нас имеет равное право сказать: "Это моя Церковь".

- Допустимо ли причислять к лику святых Новомучеников и Исповедников российских до покаяния и без покаяния перед ними?

- Почему мы намеренно предали забвению все решения Всероссийского Поместного Собора 1917-1918 годов? Почему мы избираем Патриарха вопреки постановлению Собора? Почему Священный Синод формируется вопреки постановлению Собора? Почему епископы сегодня назначаются Синодом, а не избираются? Почему церковный народ полностью отстранен от избрания священника на свой приход? Почему мы именуем свою Церковь "Соборной", если Она строится по принципу "демократического централизма"? *

Очевидцы Я никогда не дерзал говорить от лица Церкви. Все, что я писал и говорил, - только мое личное мнение. Еще до публикации копию каждой статьи я направлял правящему архиерею и в Священный Синод. Моей целью всегда был и остается диалог.

Эта книга - своеобразный дневник сельского священника на приходе: здесь собраны не только многолетние впечатления и размышления о приходской жизни, но и статьи, докладные записки, прошения, обращения к правящим архиереям. Понятно, что когда я писал эти тесты, трудно было предположить, что они будут опубликованы под одной обложкой.

НА ПРИХОДЕ

Читатель увидит, что в разные годы, на разных приходах, в разных епархиях сельский священник сталкивается со схожими проблемами. Этим, должно быть, и объясняется неизбежность неоднократного обращения к одним и тем же темам.

В книге три раздела. В первый вошли очерки, в основе которых - непосредственные впечатления от службы в сельских храмах Курско-Белгородской, Вологодской и Костромской епархий. Во втором разделе читатель найдет размышления о путях и судьбах Русской Православной Церкви сегодня. Материалы, касающиеся взаимоотношений Московского Патриархата и других ветвей Русской Православной Церкви - Русской Православной Церкви Заграницей, Истинно-Православной Церкви ("катакомб-ников"), - составляют третий раздел.

Надеюсь, что несмотря на разнообразие жанров и тем представленных здесь текстов, собранные воедино, они помогут читателю увидеть некоторые важные стороны нынешней жизни российского православия.

Я посвящаю эту книгу светлой памяти моего духовника, наставника и друга священника Николая Эшлимана.

Прекрасный новый мир

Я принадлежу к самой удивительной и странной социальной группе. Я не попадаю ни в один из двух классов, составляющих советское общество, не отношусь и к "прослойке" - интеллигенции. Каждый день, открывая любую газету, я читаю: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!". Нет, этот призыв не ко мне. Многие годы официальным гимном моей страны был "Интернационал", но слова гимна моей Родины были прямо и открыто враждебны мне. Я не член профсоюза и не могу им стать. За 70 лет никто ни разу не представлял меня на первомайских или октябрьских парадах или демонстрациях ни внизу - в колоннах, ни вверху - на трибунах, первомайские и октябрьские лозунги не призывали меня "крепить", "умножать", "усилить". Я никогда не становился на трудовую вахту и не участвовал в социалистическом соревновании, разве что на строительстве Беломоро-Балтийского канала.

Я не гражданин ГУЛАГа, но никто никогда не говорит и не пишет мне "товарищ", а если где-то ненароком обмолвятся и по привычке скажут, я не отвечу и даже не повернусь к говорящему: это не ко мне. И сам, естественно, никого и никогда этим словом не зову. В последний раз, помнится, так обратился к моему собрату А. Блок в поэме "Двенадцать": "Что нынче невеселый, товарищ поп?". Но долгополый собрат мой и в той поэме отвечать не пожелал, предпочел за сугроб схорониться, хотя подмечено было точно и вопрос был очень существенный. Но "товарищ поп" не принимал хиротонию от тех двенадцати Петрух и Ванюх, провидевших за снежной вьюгой "свободу без креста", не мечтал попить с ними кровушки да пальнуть пулей в святую Русь. Он был совершенно чужой для тех апостолов, и они были совершенно чужие ему: он не собирался служить тому оборотню "в белом венчике из роз".

Давным-давно была точно предсказана дата моей смерти[1] и научно доказана неизбежность окончательной гибели той Церкви, к которой я принадлежу. С самых высоких трибун самые могущественные "князи мира сего" торжественно провозгласили смерть Бога, Которому я служу, и сделали все необходимые приготовления, чтобы похоронить Его[2]. Тех "князей" давно уже нет, их пророчества стыдливо замалчиваются, а поп все еще жив и непоколебимо верит, что, по неложному обетованию Спасителя, Единая Святая Соборная и Апостольская Церковь переживет всех своих могильщиков.

В 1988-м, юбилейном для Русской Православной Церкви году долгополый значительно повеселел, впервые перестал хорониться за сугроб и даже заговорил со страниц газет, зовущих: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", и с экранов телевизоров. В считаные месяцы он перестал быть "товарищем попом", перестал быть "торговцем опиумом для народа", постепенно перестает даже быть "служителем культа". Впервые за 70 лет у нас зазвучали диковинные слова "Ваше Высокопреосвященство", "Влады-ко", "уважаемый отец Серафим", "Ваше Высокопреподобие", "отец ректор".

Мне было 23 года, я был выходцем из "социальной прослойки" и студентом выпускного курса института иностранных языков, когда вдруг ясно осознал, что непременно должен стать священнослужителем. Именно осознал, понял, а не принял решение, это произошло как иррациональное событие моей жизни. В те годы оно всем казалось нелепым и сумасбродным, не помню ни одного человека, кто поддержал бы меня. Когда удивленные и возмущенные родственники и знакомые пытались расспрашивать меня, я не мог связно ответить ни на один вопрос, никак не мог разумно объяснить, зачем это нужно мне и зачем я нужен Православной Церкви. По сей день не могу толково объяснить ни себе, ни другим, с чего все началось, почему вдруг года за полтора до того стал регулярно ходить в церковь, как случилось, что однажды, осмелев, подошел после службы к священнику и попросил окрестить меня. Родственники в один голос твердо решили: переутомился, чокнулся, лечить его надо. У меня были какие-то иные попытки объяснения. Может, привели меня в Церковь молитвы прабабушки Каролины, которая, как я часто слышал, всю жизнь мечтала, чтобы хоть один из пятерых ее внуков стал ксендзом. Может, привели те католические гимны, что так часто

пела мне в детстве мать, особенно, помню, когда был болен. Может, все началось с движения не "туда", а "отсюда", с полного неприятия и отвержения всей сакрализованной официальной доктрины от Добролюбова и Чернышевского до Жданова и Сталина. Может, слишком рано и слишком сильно Ф. Достоевского, Ф. Тютчева и В. Соловьева полюбил.

Со стороны поглядеть - все рождаются и умирают довольно просто и почти одинаково, типологическое описание любой из нас быстро и легко составит, ведь священник у постели умирающего часто сидит. Но, уверен, ни один наш рассказ о чьем-то рождении или смерти нимало не соответствует внутреннему опыту: покажи человеку, как внешне было дело, что со стороны привелось увидеть, - он сам себя не узнает и ни за что не поверит описанию. Таков и путь каждого к Богу, каждое крещение, полагаю. Типология и социология сами по себе, а жизнь души сама по себе, они на разных уровнях бытия. Почему и как пришел - не знаю. Но твердо знаю, что за все годы ни разу пока не усомнился, что скорбный путь православного священнослужителя - самый светлый и радостный, ни разу не пожалел, что 33 года назад подошел в церкви на Смоленском кладбище к старичку священнику со словами: "Батюшка, я хочу креститься".

Священства мне пришлось ждать 23 года. Начал с походов к инспекторам семинарий в Ленинграде, Москве, Саратове, но они отказывались даже принять документы. Обращался к правящим архиереям - просил принять на любое церковное послушание (в разные годы, иногда не по одному разу - Курск, Черновцы, Москва, Вятка, Ярославль, Саратов, Вильнюс, Самара, Псков, Ташкент, Тула), но мне вежливо говорили или писали: "К сожалению, в настоящее время нет вакансий". Потом нередко поясняли, что вакансии, конечно, есть почти постоянно, что не я первый и не я последний прихожу, многие священства ищут, да уполномоченный[3] никак не велит таких рукополагать, особенно если с высшим образованием. А уж если кандидат наук, доцент, преподает в вузе - и подавно. И совсем плохо, честно признаться, что еврей: неспокойные они люди. "Время сейчас очень трудное", - повторяли мне разные архиереи год за годом. "Так когда оно для Церкви легким было?" - размышлял я про себя. "Подождите немножко. Вы работаете в институте? Вот и чудесно, ибо служить Богу можно на любом месте". Трудно было не согласиться с таким доброжелательным собеседником. Все фразы были очень правиль-

ные, очень гладкие и обкатанные. Не мог же в самом деле епископ не подчиниться государственному чиновнику? Всего не переберешь, что за двадцать с лишним лет отвечено было.

Позвал меня священник Николай Эшлиман в Кострому: "Меня там во диакона рукоположили, может, и вас согласятся взять?". Поехали, приходим в епархиальное управление. Молодой приветливый епископ встречает нас во дворе, стоя на стремянке, - подрезает ветви. "Обождите несколько минут, сейчас приду". Выслушал, посмотрел прошение и автобиографию. "Ну, хорошо, - говорит. - Пойду я с вашими документами к уполномоченному, он пообещает выяснить и ответить через две недели или через месяц, а сам в тот же день позвонит в аспирантуру, где вы учитесь. Через два дня вас из аспирантуры выгонят, в вузе вашей жене больше никогда не преподавать, а здесь не возьмут без объяснения причин. Ни на какое послушание не возьмут, время сами знаете какое. Что будете делать? Что будет делать ваша семья?" - "Не знаю, Владыко. Но я об этом, естественно, думал и советовался со своим духовником о. Николаем, я готов к подобному исходу". - "Оставьте документы, попробую". Ответа я не получил, но и в аспирантуре не тронули. С этим епископом один иподиакон заговорил обо мне через 18 лет, уже в другом городе. Епископ сказал, что хорошо помнит меня, и тут же пересказал весь тот разговор. А недавно я узнал, что те давние бумаги - прошение и автобиография - уже 25 лет хранятся в архиве Костромской епархии.

Другая епархия, другой епископ. "Я искренне хотел бы помочь вам, но это не в моих силах. Я, как видите, человек пожилой, если позволю себе допустить какую-то серьезную оплошность или стану своевольничать, пренебрегать рекомендациями уполномоченного Совета по делам религий, да и просто слишком "активничать", меня незамедлительно уволят на покой, а мне хочется служить. Нужно обращаться не ко мне, а к шустрым и напористым". - "Простите, Ваше Преосвященство, я знаю архиереев исключительно по календарю, там указаны только занимаемые кафедры". - "Поищите в Отделе внешних церковных сношений и вокруг него, у них связи повыше уполномоченного, захотят - возьмут".

Вера в могучие связи тех архиереев, что служат в ОВЦС, всеобща, она не ослабевает и сегодня. Уже в июне 1987 года, когда я был священником, я подал прошение архиепископу Костром-

скому и Галичскому Кассиану принять меня в епархию и направить на любое послушание по его усмотрению. Я объяснял, что в Костроме проживает моя семья, что здесь у меня квартира, что прошло уже более девяти лет, как я ушел из пединститута. В нескольких храмах Костромской епархии годами не было службы: не хватало священников. Но я не ставил в своем прошении никаких условий или ограничений, заранее соглашался служить не только священником, но и алтарником, псаломщиком, истопником, сторожем или дворником, лишь бы в Церкви. Кстати, это была не первая просьба, а пятая или шестая. Прошение отнесли архиепископу, просили обождать. Через несколько часов архиепископ позвонил мне по телефону: "Простите, о. Георгий, но я никак не могу вас взять: вы были здесь на идеологической работе. Рекомендую обратиться в соседнюю с нами Ярославскую епархию к молодому и энергичному архиепископу Платону, который прежде даже был заместителем председателя ОВЦС, это очень ответственная должность, он вам непременно поможет. Здесь же, в Костромской епархии, никакое церковное послушание для вас, к сожалению, невозможно". При этом архиепископ Кассиан относился ко мне лично очень доброжелательно, при каждой встрече просил простить его, настоятельно подчеркивал, что решение любых мало-мальски существенных вопросов от пего, правящего архиерея, не зависит, что ему просто не разрешают взять меня.

Больше 20 лет, с 1956 по 1979 год, ездил, писал, ходил, просил. Никак. Глухая стена. И вдруг в конце 1979 года, такого действительно трудного для нашей Церкви и для всей России, события стали развиваться стремительно, словно в сказке. Первого октября я был на приеме еще у одного епископа, он побеседовал со мною минут 40, ничем особо не обнадежил, пообещал ответить через месяц. Восемнадцатого ноября он уже рукоположил меня во диакона, в следующую субботу - во иерея, еще через четыре дня я читал указ, что решением Его Высокопреосвященства, архиепископа Курского и Белгородского, я назначен настоятелем церкви Иоанна Богослова в селе Коровино Волоконовского района. Но одного указа архиерея для совершения Богослужения недостаточно, нужна еще и справочка - регистрация областного уполномоченного Совета по делам религий. Секретарь епархиального управления разъяснил мне, что являться к этому чиновнику необходимо лично, желательно в сопровождении старосты

Очевидцы

ЗАПИСКИ СЕЛЬСКОГО СВЯЩЕННИКА - Георгий Эдельштейн

От автора

НА ПРИХОДЕ

Прекрасный новый мир

Меню