Как писал Г. Седов: "Ожившая античная фреска на музыку А. Щербачева явилась в нужное время, имела шумный успех. Стараниями постановщика на сцене ожил нероновский Рим - с пряной экзотикой быта, необузданными страстями, культом чувственных удовольствий. Из многослойного романа Фокин извлёк наиболее выигрышную для хореографии интимную линию - слепую, нерассуждающую любовь рабыни Евники к автору знаменитого "Сатирикона", эстету и эпикурейцу Гаю Петронию, в объятиях которого она принимает в финале добровольную смерть.
Солировали в спектакле лучшие из лучших: Евника - Кшесинская, Актея - Павлова, Петроний - Гердт. Греческого раба исполнил незабываемый лучник из половецких плясок в "Князе Игоре" Александр Ширяев, давший направление целой школе характерного танца, декорации и костюмы создал непревзойдённый Лев Бакст. Хореография балетмейстера-дебютанта восхищала живописной красотой, изобретательной стилизацией: в заключительной сцене Евника плясала среди воткнутых в пол мечей, а Актея под мелодию вальса - томный, сладострастный "Танец семи покрывал", напоминавший импровизации Дункан.
Наутро после премьеры Фокин проснулся знаменитостью. В газетах - восторженные отклики, не замолкает в квартире телефон, посыльные несут и несут приветственные телеграммы. Но главным сюрпризом была для него, несомненно, короткая записка от Петипа: "Дорой друг Фокин! Восхищён Вашими композициями. Продолжайте, и Вы станете хорошим балетмейстером"".
Кшесинская писала о Фокине: "Выступление Айседоры Дункан в Петербурге повлияло на творчество молодого танцовщика Михаила Фокина, ставшего впоследствии знаменитым балетмейстером, стремившимся модернизировать классический балет. Он восстал против застывших поз со сплетёнными над головой руками и стал искать в рамках классической техники возможность свободного выражения чувств. Ему удалось найти нужные формы и краски для балета "Евника", действия которого происходило во времена Римской империи. Фокин ходил в Эрмитаж и всматривался в изображённые на античных вазах танцевальные движения. Он изучал искусство Греции и Рима. И в результате постановка балета "Евника"… стала выдающимся событием, вызывавшим настоящую бурю. Любители классического балета были взбудоражены, а поклонники новых веяний задыхались от восторга. Старые знатоки балета обвиняли Фокина в подражании Айседоре Дункан и в ненавистном для них "дунканизме". Молодёжь же, наоборот, приветствовала новаторские тенденции, оживляющие традиционные каноны классического танца, которые Фокин вовсе не собирался уничтожать.
Я очень горжусь тем, что с самого начала была на стороне Фокина и считала гениальными его начинания. А гений всегда вызывает восхищение. Я сразу же его поддержала и до конца осталась ему верна…
Фокин очень меня любил и ценил. Мы вместе выступали в Москве на бенефисе Кати Гельцер 21 января 1907 года в балете "Тщетная предосторожность". Наша дружба длилась долгие годы, сначала в России, а потом и в эмиграции, вплоть до самой смерти Фокина в 1942 году".
Весной 1907 года балетное отделение Мариинского театра закончил Вацлав Нижинский, и уже в начале сезона 1907/08 годов Кшесинская танцевала с ним "Ноктюрн" Шопена. Матильда вспоминала: "Во время своего выпускного спектакля Нижинский произвёл на меня огромное впечатление. И уже тогда я увидела в нём своего партнёра на ближайшие годы".
Кшесинская строила дальние планы своих выступлений с Нижинским. 29 ноября 1907 года, в день их отъезда на гастроли в Москву, "Петербургская газета" предупредила: "Молодой танцовщик, по всей вероятности, поедет с балериной на гастроли в Париж в феврале". Но в Париж Кшесинской пришлось отправиться с Легатом, потому что в балетной труппе произошёл раскол, в результате которого Кшесинская и её молодой партнёр оказались в разных лагерях.
А случилось вот что. В начале сезона труппа приступила к репетициям балета "Павильон Армиды". Успех "Оживлённого гобелена" напомнил дирекции о забытом сценарии Бенуа. Забыт же он был умышленно. Всё ещё помнили конфликт 1901 года, когда директором был князь Волконский, допустивший к постановке балета "Сильвия" своих приятелей мирискусников. Кроме одного Бенуа, захотевшего возобновить балет Делиба, "Сильвией" занялась ещё целая группа его друзей художников: Бакст, Лансере, Коровин, Серов. И, конечно, первым советчиком Бенуа оказался Дягилев. Он, по мнению чиновников, совсем зазнался благодаря своей ловкой проделке с "Ежегодником императорских театров". До сих пор в этом казённом органе печатались списки трупп, репертуар, сведения о юбилеях и некрологи. Дягилев, при участии всё тех же своих союзников, превратил это полезное издание в роскошно иллюстрированный журнал, пригласил философствующих авторов и… прославился на весь Петербург. Когда же он вмешался в постановку "Сильвии", даже добродушный князь Волконский заподозрил, что Дягилев метит на его место. Он потребовал, чтобы Дягилев "Сильвии" не касался, а то пригрозил отлучить от "Ежегодника". Дело дошло до царя и неожиданно кончилось приказом об отставке Дягилева, да ещё без права поступления на государственную службу.
С тех пор Дягилев развил бешеную деятельность. В сущности, выскочка, какой-то "дворянчик из Перми", объявлял вернисажи то старинного портрета, то финских художников, потом устроил огромную выставку в Париже и сразу завоевал признание у тамошней публики, а в 1907 году начал устраивать в Париже концерты русской музыки. Почтенный барон Фридерикс усматривал тут едва ли не подрыв основ, хотя объяснить, в чём именно подрыв, даже самому себе затруднялся.
Однако же, с другой стороны, Дягилеву теперь было как будто не до казённых театров. А в балете Мариинского театра после увольнения Петипа царствовала рутина. Кроме "Феи кукол", которую Николай Легат поставил ещё с покойным братом, он сочинял балеты - один скучнее другого. И управляющий петербургской конторой Крупенский предложил дать Фокину "Павильон Армиды", раз он так хорошо поставил в школе его главную сцену.
Всё началось весьма пристойно. Дирекция без разговоров утвердила эскизы Бенуа, хотя они и обещали изрядные расходы. Фокин представил список исполнителей - главные роли предназначались Кшесинской и Гердту. Труппа с первых же репетиций проявила невиданный энтузиазм.
Впрочем, последнее как раз заставило чиновников насторожиться: рвение, переходя должностные пределы, всегда грозит каким-нибудь беспокойством. Но главное было, разумеется, не в этом, а в том, что вслед за Бенуа в театр просочилась вся его компания, и когда работу перенесли из репетиционного зала на сцену, в креслах пустого партера возникла фигура Дягилева.
Тут чуть было не повторилась история с "Сильвией". Состоявший при театре полицмейстер по приказу Крупенского потребовал, чтобы Дягилев немедленно покинул репетицию, и Бенуа устроил из-за этого настоящий скандал. Куда девалась его интеллигентная деликатность! Он кричал что-то совершенно неуместное насчёт театральных держиморд. Крупенский слушал его с усмешкой и хотя отменить премьеру уже не мог, начал потихоньку строить козни. В театре не зря говорили, что у него нюх на интригу. Всё как будто бы разлаживалось само собой, вплоть до катастрофы на генеральной репетиции.
Закапризничал Гердт, то ли действительно убедившись, что стар для роли молодого виконта, то ли почуяв перемену ветра, а он с конторой Императорских театров никогда не ссорился. Фокин еле уговорил его сыграть хотя бы премьеру. Но за неделю до премьеры отказалась от роли Армиды и Кшесинская, причём отказалась категорически. Ей давно не нравилось, что у Армиды нет ни одной вариации и даже выход не эффектен. О своём отказе она сообщила, будто мимоходом забежав в директорскую ложу, где Бенуа и Фокин задержались после репетиции. Фокин буркнул ей вслед: "Дьяволица!" И всё пошло к отмене спектакля.
Бенуа и Фокин ещё не успели опомниться, когда в ложу вбежала Павлова и попросила, чтобы партию Армиды дали ей. И по театру мгновенно разнеслась новая весть о том, что Анна оставила Матильду с носом.
Но Матильда решила взять реванш в Париже. Она выехала туда 21 апреля (4 мая) 1908 года. С ней поехали сын Вова с няней, балерина Клавдия Куличевская, горничная, лакей и костюмерша.
Об этой поездке Матильда вспоминала: "В то время балет в Париже находился на крайне низком уровне. Зрители могли видеть лишь отдельные номера в конце оперного действия. Сценические редакции балетов были откровенно неинтересными. Я не любила "Коппелию", в которой должна была выступать, хотя Плещеев в своей книге "Наш балет" хвалил меня именно за эту роль. В "Корригане" я танцевала впервые и готовилась к выходу на сцену под руководством знаменитой в то время Роситы Маури. Как и в "Коппелии", в этом балете у меня не было ярких сольных партий, где я могла бы блеснуть. Мои выступления пользовались большим успехом, и всё же он не был таким громким, каким мог бы стать, если бы я сама выбрала балет. Дирекция парижской Оперы не организовала рекламу, что, естественно, тоже сказалось. И всё же сразу по окончании гастролей я была приглашена на следующий год. За своё первое выступление в парижской Опере я получила от французского правительства серебряную пальмовую ветвь Академии".
Одновременно с Кшесинской в Париже устроил русский оперный сезон Дягилев. Опера "Борис Годунов" с Фёдором Шаляпиным в главной роли стала сенсацией в Париже. Матильда была обижена за свой скромный успех, но Шаляпин поразил и её: "До конца жизни не забуду этого спектакля. Невозможно описать то, что творилось в зале. Зрители, очарованные пением и игрой Шаляпина, обезумели от восторга. Когда по ходу действия Годунову почудился призрак царевича Димитрия, наши соседи стали толкать друг друга локтями и показывать на сцену: "Смотрите, вот там, в углу!" - как будто там действительно появилось что-то таинственное. Вот так играл Шаляпин, который умел настолько загипнотизировать зал, что всем и в самом деле казалось, что перед ними призрак, привидевшийся Годунову".
Тем не менее Кшесинская продолжала конфликтовать с Дягилевым и Фокиным. Матильда собиралась в 1909 году сама собрать труппу из лучших артистов балета для турне по Европе, но по каким-то причинам это не получилось. Возможно, это было связано со смертью 4(17) февраля 1909 года великого князя Владимира Александровича, который фактически управлял русским балетом.
"Контакт с Дягилевым был вскоре налажен. Тот быстро понял, что имя прима-балерины, дважды успешно гастролировавшей в Гранд-Опера, привлечёт публику. Кроме того, Кшесинская не скупилась на расходы, а у Дягилева всегда не хватало денег. Для гастролей в Англии Кшесинская купила декорации и костюмы "Лебединого озера", оплатила игру скрипача Эльмана. В этом балете Кшесинская танцевала вместе с Нижинским - и затмила его. Её 32 фуэте в сцене бала произвели фурор. Нижинский рвал и метал.
Дягилев не возобновил контракта с Фокиным. Тот сосредоточился на работе в Мариинском театре. Разрыв с дягилевской антрепризой и вынужденный союз с Кшесинской вызвали у него депрессию, немедленно проявившуюся в творческих неудачах. А война 1914 года окончательно привязала Фокина к Мариинке и упрочила его зависимость от Кшесинской, которая продолжала оставаться полновластной хозяйкой театра".
Глава 12
Страсти по Матильде
Сезон 1909/10 годов Кшесинская начала довольно поздно - 13 декабря, выступив на бенефисе кордебалета в балете "Щелкунчик" в роли Сахарной феи.
А 29 ноября в бенефис Ольги Преображенской был показан балет Дриго "Талисман", возобновлённый Николаем Легатом. Хореография Легата была очень удачной, и благодаря этому спектакль имел успех. В этом сезоне кроме Ольги Преображенской танцевали Павлова, Карсавина и Трефилова. Однако после первого же представления к Матильде приехал Легат и уговорил её выступать в "Талисмане". Он убеждал Кшесинскую, что балет понравился публике и получил хорошие отзывы, но всё же это был не тот успех, на который он рассчитывал. Легат считал, что Преображенская не достаточно хорошо вошла в роль, чем портила всё впечатление, и только Кшесинская могла спасти постановку, и "Талисман" останется в репертуаре. То есть вопрос ставился так, что если Матильда не согласится, то "Талисман" пропадёт, а репутация Легата как балетмейстера будет навеки погублена.
Матильда поначалу отказалась, но, выслушав аргументы Легата, согласилась. Второе представление "Талисмана" с Преображенской, запланированное на 20 декабря, было отменено.
Предоставлю слово Матильде: "Через месяц, 3 января 1910 года, я с подлинным триумфом выступила в "Талисмане". Коля Легат был прав - балет действительно остался в репертуаре, а сам он не находил места от радости и не знал, как меня благодарить".
Матильда продолжала постоянно жить с великим князем Сергеем Михайловичем. Великий князь Андрей периодически навещал её, тем не менее о романах Кшесинской в 1909−1910 годах говорил "весь Петербург". Кое о чем поведала нам и она сама: "Сезон 1910/11 года был исключительно весёлым, со множеством обедов, ужинов и балов-маскарадов. Я очень любила их и славно развлекалась, интригуя окружающих своей маской с густой вуалью и домино.
В то время моим обожателем был Владимир Лазарев, ещё почти мальчик. Из-за его сестры Ирины, ставшей впоследствии графиней Воронцовой-Дашковой, все потеряли голову.
Моё знакомство с Володей, как все его называли, началось очень забавно. Это произошло во время одного из балов-маскарадов в Малом театре, куда я была приглашена и должна была продавать шампанское. В тот вечер на мне был очень красивый наряд: чёрная облегающая юбка из атласа и верх из белого шифона, окутывавший в виде шали плечи и талию, открывавшего глубокое декольте и большой ярко-зелёный бант сзади. Этот туалет мне привезли из Парижа. На голове у меня была венецианская сетка из искусственных жемчужин, спадавшая на лоб и украшенная сзади белыми перьями. На шею я надела своё изумрудное колье, а к лифу приколола огромную бриллиантовую брошь с крупным изумрудом посередине. Одним словом, у меня были все шансы понравиться присутствующим.
В начале вечера я появилась в чёрном домино и маске с вуалью, чтобы меня никто не узнал. Сквозь вуаль можно было рассмотреть только мои зубы, когда я улыбалась. А улыбаться я умела.
В качестве объекта розыгрыша я выбрала Володю Лазарева, который очаровал меня своей почти мальчишеской внешностью и весёлым нравом. Я примерно знала, кто он такой, и стала возбуждать его интерес к своей особе. Видя, что он уже достаточно заинтригован, я скрылась в толпе и вышла из зала. Переодевшись в вечерний туалет, я вышла в зал и подошла прямо к своему столику, чтобы продавать шампанское, делая вид, что только что приехала. К столику приблизился Володя Лазарев, не принадлежавший к кругу моих знакомых. Разумеется, он меня не узнал. Однако, когда я была в маске, он обратил внимание на мои зубы, которые виднелись сквозь вуаль, и всё время повторял: "Ах, какие зубки… какие зубки". Естественно, подавая ему шампанское, я старалась не улыбаться, однако, несмотря на все усилия, не выдержала и рассмеялась, и он сразу же меня узнал. "Какие зубки!" - закричал он во весь голос и засмеялся. С того дня мы стали большими друзьями, вместе веселились и вместе пережили революцию, вместе убежали из России, а потом снова встретились в эмиграции как старые друзья. В то время, о котором я рассказываю, он жил не в самом Петербурге и лишь время от времени приезжал в город, поэтому на подаренной ему фотографии я написала: "Кого-то нет, кого-то жаль, к кому-то сердце рвётся вдаль". Удивительно то, что Лазарев действительно меня любил, хотя и принадлежал к типу мужчин, от которых этого меньше всего можно было ожидать".
Одна часть мемуаристов исключает из своих воспоминаний свои внебрачные связи, другая же, наоборот, популяризует их. В "Воспоминаниях" Кшесинской, на мой взгляд, часто говорится о незначительных увлечениях, дабы скрыть серьёзные романы.
После Русско-японской войны и вплоть до 1917 года в Петербурге, да и во всей России циркулировали слухи о продолжавшейся связи Кшесинской с Николаем II. Распространителями слухов были как простолюдины, так и аристократы. Волей-неволей возникает вопрос - "а был ли мальчик"? Так вот, скорей всего, была девочка.
Начну с того, что Кшесинская имела скрытый канал связи с императором. В декабре 1902 года Юлия Кшесинская, уйдя в отставку из театра после двадцати лет службы, вышла замуж за барона Цедделера. Барон был однокашником цесаревича по лейб-гвардейскому Преображенскому полку, а затем стал адъютантом императора. Сёстры постоянно общались между собой, соответственно Матильда регулярно видела зятя-барона.
Сам император часто бывал в Константиновском дворце, принадлежавшем с 1892-го по 1917 год великому князю Дмитрию Константиновичу, внуку Николая I. Константиновский парк и имение Кшесинской были разделены небольшим полузасохшим каналом, а в ряде мест просто забором. Николай постоянно видел Матильду на сцене, восхищался ей и выполнял все её малейшие указания, касавшиеся жизни Императорских театров. Могли ли канавка или забор помешать самодержцу увидеть Матильду вне сцены?
Ах, воспитание, ах, менталитет того времени! А как насчёт борделей в Египте, Индии и Японии? Но тогда он был молод. А как насчёт Распутина?
По сведениям члена Санкт-Петербургского общества творческих музейных работников, заслуженного работника культуры РФ Валентина Боброва, в сентябре 1910 года император проживал в Константиновском дворце без семьи. Матильда Кшесинская всю осень 1910 года и зиму 1910/11 года в основном провела на даче в Стрельне, редко появляясь в столице. Так, исключение она сделала 13 февраля 1911 года, выступив на бенефисе в честь своего двадцатилетнего пребывания на сцене.
А весной и летом (до июля 1911 года) Матильда вообще исчезает из поля зрения петербургского светского общества. В это время она жила в имении родственников своей подруги Симы Астафьевой в Старицком уезде Тверской губернии. Имение принадлежало дворянам Севенардам, именно тогда в первый раз пересеклись пути двух фамилий: Кшесинских и Севенардов.