Переворот через правое крыло закончен, вы дали газ, предусмотрительно набрали нужную вам скорость и можете начинать другую фигуру: боевой разворот или петлю, бочку или горку и… Нет, что ни говорите, а есть в авиации такие вещи, которые и описать невозможно, так они хороши…
Пашков выполнил задание полностью, когда командир, осматриваясь, увидел совсем близко от самолета большого орла.
- Смотри, наш собрат хочет пристроиться к нам! - засмеялся он.
- Вижу, - ответил Пашков и повеселел: раз командир спокоен, значит, ругать не будет. - А может быть, орлик сейчас сам пилотировать начнет, товарищ командир?
- Кто знает, что у него на уме! Смотри, смотри…
Отлетев в сторону, орел плавно накренил крылья, энергично развернулся влево и вдруг к середине разворота уверенно перевернулся на спину через левое крыло. Затем устремился к земле и, выйдя из "пикирования", сильными взмахами крыльев вновь набрал только что потерянную им высоту.
И хотя он сделал переворот не по наставлениям и инструкциям, а по-своему, по-орлиному, эта фигура получилась у него такой непринужденной и изящной, такой естественной, что командир, глядя на орла, вздохнул отчего-то и сухо, отрывисто сказал Пашкову:
- Давай домой! Поболтались и хватит…
- Есть, - ответил Пашков и, помрачнев, стал вспоминать каждую свою фигуру, отыскивая в них грубые ошибки.
"Определение наколбасил!" - огорченно подумал он, убирая газ и планируя на аэродром.
- Разрешите получить замечания? - осторожно обратился он к командиру после полета.
- Недурно, - ответил командир отряда. - Пожалуй, я вас направлю на курсы инструкторов… Но, смотрите мне, чтобы все было без сучка и задоринки!
- Есть, товарищ командир, - обрадовался Пашков.
2
Тогда Пашков смотрел на авиацию только как на спорт. Он искал в полетах и находил сполна острые ощущения. Летал на соревнованиях, страстно полюбил высший пилотаж и стал мастером в этой области. Не подозревал он, что всего несколько лет спустя расстанется с этим увлечением и станет серьезным пилотом Аэрофлота.
Он часами крутился в воздухе, выделывая каскады сложнейших фигур, полагая, что это и есть главное в авиации. Первоклассные гражданские пилоты - люди несколько иного склада, но поговорите с любым из них, и вы поймете, что нет никого из этого крылатого племени, кто в свое время (незабываемое, молодое!) не пережил бы азартного увлечения высшим пилотажем.
…18 августа 1934 года ростовчане вместе со всей страной праздновали День авиации. На спортивном аэродроме собрались тысячи нарядно одетых людей. Всех привлекла обширная программа празднества, и особенно высший пилотаж. А кое-кто хранил в кармане билет с приглашением покататься на самолете.
Погода была ясная. Всего три-четыре кучевых облачка плавали в высоком ярко-голубом небе. На его фоне они казались такими эффектными, что шутники уверяли, будто начальник аэроклуба самолично запустил их ввысь для украшения необъятного купола своего авиационного цирка…
Самым острым номером были затяжные прыжки. Высоко над головами зрителей в небе повис крошечный самолетик, звук его мотора долетал до слуха лишь слабым комариным жужжанием. Вдруг кто-то заметил точку, отделившуюся от самолета. Рядом стоявшие спорили, уверяли, что ничего нет; потом еще кто-то заметил темную горошину на голубом полотнище неба, и наконец все увидели микроскопическую фигурку человека, падающего на них словно из какого-то нереального, фантастического мира.
Фигурка увеличивалась в размерах, становилась отчетливее, и чем быстрее сокращалось расстояние между ней и землей, тем сильнее волновались зрители. У многих захватывало дух, будто это они сами стремительно прорезали двухкилометровую толщу воздуха.
Казалось, еще секунда-две - и все будет кончено. Но когда напряжение людей достигло предела, над парашютистом вспыхнуло ослепительно белое облако, хлопнуло и превратилось в тюльпан с алыми и белыми лепестками. Еще полминуты - и ноги парашютиста коснулись мягкой травы всего в сотне метров от зрителей.
Парашютист сорвал с головы шлем и… перед изумленными людьми предстала златокудрая девушка! Громом аплодисментов приветствовала публика храбрую ростовчанку - не каждый день видишь такие необыкновенные небесные "цветы"…
Затем в небе появились бесшумные изящные птицы с узкими длинными крыльями - юные планеристы показывали свое мастерство. Они выписывали в вышине четкие петли, выполняли перевороты и виражи и, быстро вращаясь в штопоре, устремлялись вниз.
Следующим номером был объявлен групповой фигурный полет.
На старте появились три самолета, выстроившиеся треугольником. В пилотской кабине передней машины сидел молодой летчик-инструктор Иван Пашков.
Стартер взмахнул белым флажком - и машины сомкнутым строем побежали по зеленому полю, точно связанные. Все три самолета разом оторвались от земли, и теперь стало видно, что их крылья в самом деле связаны тонкими канатиками.
Набрав тысячу метров над центром летного поля, звено с полета по прямой перешло в левый глубокий вираж. Самолет слева осторожно опускался вниз, а тот, что справа, забрался немного выше. Описав замкнутый круг, самолеты перешли в правый вираж: получилась восьмерка - излюбленная фигура летчиков.
Сделав две восьмерки, самолеты перешли в пикирование, ни на метр не отставая друг от друга, затем энергично взмыли вверх, все выше и выше, плавно легли на спину и вновь устремились к земле.
Это была петля Нестерова, выполненная связанными самолетами! За первой петлей последовали вторая, третья, четвертая, пятая… десять петель одна за другой!
Окончив пилотаж, самолеты сделали полукруг и зашли на посадку. Вот осталось до посадочной полосы 70 метров, 50… 30… Все увидели, что самолеты по-прежнему связаны, ни одна нить канатика не оборвана.
После перерыва началось катание гостей на самолетах. И хотя всем, конечно, нельзя было доставить это удовольствие, зрители не расходились.
Начальник аэроклуба вызвал Пашкова, представил ему молодую женщину, и сказал:
- Покатайте нашу знатную гостью, свозите ее в зону.
- Слушаюсь, товарищ начальник. Как прикажете?
- Делайте все, что положено. Она смелая женщина… Но не торопитесь.
Иван пошел с гостьей к самолету, усадил ее, привязал ремнями, легко вскочил в свою кабину и запустил мотор…
В зоне Пашков одну за другой выполнил две восьмерки и оглянулся: пассажирка возбужденно осматривалась, было видно, что полет ей нравится.
Увеличив скорость, Пашков дал газ и пошел на петлю. Самолет круто взмыл вверх, принял вертикальное положение, затем стал плавно валиться на спину. Вдруг Пашков почувствовал, что сиденье стало уходить из-под него, и страшная догадка обожгла мозг: он понял, что забыл привязаться ремнями и теперь вываливается из самолета.
Испуг удесятерил силы. Раздвинув локти, Пашков уперся ими в борта кабины и двумя руками ухватился за ручку управления, продолжая тянуть ее на себя, чтобы поскорее закончить петлю.
Подняв голову, он увидел землю, аэродром, толпы людей, и ему впервые в жизни стало страшно до боли в висках. По спине пробежал мороз. Ему казалось, что он висит на локтях вниз головой целую вечность. Да и впрямь самолет неохотно и медленно переваливал на нос, точно раздумывал, лететь ему дальше вверх колесами или пощадить торопливого пилота…
Но вот скорость опять стала нарастать, самолет вошел в пикирование, и обессилевший Пашков буквально упал на сиденье!..
Убрав газ и выведя самолет на пологое планирование, Пашков сразу зашел на посадку, приземлился, отрулил на стоянку, выключил мотор и разгоряченным лбом прислонился к прохладной, мягкой обшивке борта. Ободранные локти и плечи болезненно вздрагивали и ныли.
- Это и все?! - разочарованно воскликнула пассажирка. - Я только стала входить во вкус…
- Да, да, пока все… - ответил молодой летчик и, подумав, добавил, впрочем, обращаясь больше к себе, чем к ней: - Этого вполне достаточно!
3
То была золотая пора авиационной юности. Она бывает в жизни каждого летчика. Бывает и проходит… Навсегда… Ее сменяет авиационная молодость, потом приходит зрелость, высокое мастерство, но этой милой, дорогой сердцу поры уже не вернуть. Она остается лишь в самых светлых уголках памяти и напоминает о себе, когда, оставшись в комнате один, не зная почему, достанешь из письменного стола свою старую курсантскую рабочую книжку.
Рабочая книжка курсанта похожа на блокнот. В нее записываются задания на полеты и замечания инструктора. В ней находит отражение каждая неудача или успех в воздухе.
Вот и сейчас я раскрываю свою курсантскую рабочую книжку, и с ее пожелтевших страниц до меня доносится из прошлого гудение мотора, голос моего инструктора. Я вновь вижу перед собой приборную доску в кабине родного У-2. Перед взором проходят мои первые посадки с "козлами", когда самолет, грубо коснувшись колесами земли, отскакивает от нее, как блоха; и, наконец, точные, плавные посадки в последних самостоятельных полетах перед окончанием школы.
Я вспоминаю первые годы своей авиационной жизни, необыкновенное, чудесное время… Нас много, мы объединены общим желанием обрести крылья. Нам нелегко. Нередко против нас восстает сама природа. Но ни снега и метели, ни мороз и густая облачность не поставят человека на колени, не отпугнут смельчаков, штурмующих высоты, не лишат сил романтиков, кому родное небо дорого и любо так же, как и родная земля.
Пройдет зима, в роскошный летний наряд оденутся леса и горы, степи и холмы, а на учебных аэродромах все так же кипит веселая, бойкая жизнь.
Стоит жара, утомленно замирают в неподвижном воздухе сады, зной на полях, а самолеты все летают вереницей вокруг аэродрома, один за другим. Бывает, что командиры звеньев едва успевают пересаживаться с самолета в самолет, чтобы проверить в воздухе курсантов.
Иной раз сухой ветер пригонит за сотни километров песчаные тучи, закроет ими аэродромы, дома и ангары, затем умчится дальше, и самолеты уже снова весело гудят в прояснившемся небе.
А то грянет из туч гроза в черном башлыке и, опираясь молниями о землю, начнет поливать аэродромы то с одной, то с другой стороны, загоняя курсантов и командиров под крылья самолетов. Льет и грохочет, грозно-грозно, будто и в самом деле мчится по щербатой небесной мостовой Илья-пророк на колеснице.
Переждут летчики и грозу - не век же ей бушевать… Да еще иной курсант-озорник задорно так крикнет из-под самолета:
- Давай, давай, Илюша!..
А не гроза, так сам батюшка-шторм летит над горами и лесами. Все живое склоняет перед ним головы и старается притаиться, уступить ему дорогу. Тут уж не до смеха: вмиг объявляется штормовая тревога, и собирается сила на силу.
Воет, грохочет шторм, неистовствует и, в конце концов, обессилев, замертво распластается в широких степях… А там уже снова жизнь идет своим чередом, и летают над ними самолеты по кругу!
Нет, никогда не позабыть мне все это…
Я перелистываю старые страницы своей рабочей книжки, и каждая из них оживает в памяти как глава интересной, пережитой мною повести. Потом я закрываю ее, любуюсь обложкой, открываю вновь и читаю на первой странице, над изображением фантастического ракетного самолета свой трогательно-наивный девиз, написанный крупно и обведенный красной рамкой: ЛЕТАТЬ МОГУ, А НЕ ЛЕТАТЬ - НЕТ!
И вспоминаю, что это было написано еще тогда, когда все было как раз наоборот, то есть не летать я мог, а летать не умел…
Нет, никогда не забудешься ты, авиационная юность! Пусть будет прямым, как солнечный луч, ваш путь к успеху, дорогие летчики - инструктора и курсанты!
Часть вторая
На боевом задании
За годы Великой Отечественной войны пилоты Аэрофлота налетали более 4 500 000 часов, совершили 40 000 полетов в тыл врага…
У ПУЛЬТА УПРАВЛЕНИЯ МОТОРАМИ
1
В декабре 1941 года из Актюбинска в Ташкент вылетел воздушный корабль Г-2. На левом пилотском кресле сидел командир самолета А. К. Васильев, справа - второй пилот Г. П. Куренной, а у пульта управления моторами расположился старший бортмеханик И. А. Гроховский.
Три года назад, окончив аэроклуб, он хотел перейти в Осоавиахим летчиком-инструктором, да начальник управления ГВФ не отпустил его. Правда, сделал уступку: предложил Гроховскому переучиться на бортмеханика. Иван Александрович согласился. Работа бортмеханика техническая, но вместе с тем и летная, хотя, конечно, за штурвалами сидят пилоты.
Четыре мотора мощно гудели, двухлопастные винты, ввинчиваясь в плотный морозный воздух, мчали вперед большую крылатую машину.
…На двухкилометровой глубине воздушного океана показался Аральск и вскоре скрылся под плотной пеленой облаков. Теперь казалось, будто самолет летит бреющим над вечными снегами Севера. Впрочем, если внимательно присмотреться и совсем немного дать волю воображению, на ум приходит другое сравнение…
- Словно только что состриженное руно… - усмехнулся Куренной, указывая сверху на облака.
- Правда, похоже, - согласился Гроховским и даже привстал, чтобы лучше разглядеть их, но вдруг замер, не в силах отвести взгляда от приборной доски.
Оба пилота уловили этот взгляд и, проследив его направление, посерьезнели, позабыв о красивом облачном руне.
- Левому крайнему мотору становится жарко, - обеспокоенно произнес Гроховский и крикнул второму бортмеханику: - Еленский, посмотри водорадиатор крайнего левого…
Еленский поспешил исполнить приказание, Гроховский последовал за ним в левое крыло.
- Лопнула нижняя кромка, и образовалась течь, - доложил Еленский. - Кинь мне монтировочную лопатку. Постараюсь зажать трещину.
Обжигая пальцы кипятком, Еленский пытался зажать щель наглухо, но это плохо удавалось. Запас воды уменьшался ежесекундно. Чтобы пополнить его, Гроховский решил использовать антифриз, имеющийся на такой случай в специальном аварийном бачке, и стал вручную перекачивать его из бачка в мотор.
Холодная, незамерзающая жидкость устремилась по тонким дюралевым трубкам в рубашки цилиндров, охлаждая разгоряченное тело мотора, затем, гонимая водным насосом, спешила в радиатор, чтобы отдать атмосфере это излишнее, вредное для мотора, тепло, и торопилась вернуться, но на обратном пути ее поджидала коварная трещина, и заметная доля антифриза проваливалась в нее, как в пропасть.
Мотору становилось все хуже, он задыхался от жары, как путник в безводной пустыне. Люди, которым он помог подняться в голубое небо, были сейчас его единственными друзьями - пусть они выручат, ведь он так еще сможет послужить им!
Как голос живого существа, воспринимали летчики неровный гул попавшего в беду мотора. Когда последняя капля антифриза отправилась в свой сложный путь, Гроховский не выдержал.
- Командир, - сказал он, - еще две минуты, и мы загоним мотор.
- Выключить, - приказал командир корабля.
Левый крайний мотор умолк, а остальные три чуть ли не удвоили свои усилия, чтобы заменить вышедшего из строя товарища. Но это была слишком непосильная для них задача. Тяжелый самолет стал медленно терять высоту и через несколько минут, оставляя позади себя широкие прозрачные волны, вошел в облачность.
Словно радуясь добыче, переохлажденные капли облака набросились на металлические гофрированные крылья, фюзеляж, стекла пилотской кабины, расплющивались о них при ударе и прилипали, превращаясь в жесткие комочки прозрачного льда. Они выискивали каждый укромный уголок возле крохотных заклепок или головок шурупов, цеплялись за каждый выступ, впивались в каждое грязное масляное пятно, а когда им это удавалось, дружно помогали сделать то же самое миллионам своих собратьев. Они ухитрялись догонять бешено вращающиеся винты, налипали на лопасти и, несмотря на все ухищрения людей и мощную "линию обороны" антиобледенительных средств, торжествовали победу, потому что силы были неравные: левый крайний мотор был только печальным свидетелем.
Стрелка прибора высоты неохотно, но точно регистрировала ход этой борьбы: 1500 метров… 1000… 500… 300… 200… и когда осталось высоты всего 80 метров, внизу показалась пески бугристой, необжитой равнины.
- Все же лучше, когда видишь землю, - ни к кому не обращаясь, произнес Куренной.
- Хотя это и не всегда приятно, - ответил Командир.
Куренной и Гроховский посмотрели вперед… Впереди возвышалась длинная холмистая гряда, как бы подпирающая бескрайнюю серую облачность. Она преградила путь самолету и неслась прямо на него темной массой, угрожая смертельным ударом. Земля же притягивала к себе самолет, будто кто-то ухватился снизу за шасси и тянул к себе. Не было возможности на трех моторах перелететь через этот длинный холм…
Глаза пилотов выискивали выход из западни. Мысли работали с быстротой тока: летчики составляли планы, оценивали их и отметали как негодные, неосуществимые.
И прежде чем командир успел принять окончательное решение, Гроховский нагнулся к пульту управления, его руки быстро и точно коснулись нужных рычагов и тумблеров, он уже нашел путь к спасению: надо быстро запустить четвертый мотор - тогда самолет наверняка перелетят через препятствие!
Еще несколько секунд, и пилоты не столько услышали, сколько почувствовали, как сила тяги сразу возросла, и поняли - левый крайний мотор делал последнее, что мог: без капли воды, без охлаждения он как бы вдохнул жизнь в свой обледеневший винт и, послушный приказанию Гроховского, заработал во всю мощь.
Пилоты потянули на себя штурвалы - и холмистая гряда, которая была уже совсем близко, заколыхалась отступила и стала уходить вниз…