После притока капитала Фрэнка Ливорси бизнес Валами, наконец, сдвинулся с мертвой точки. Еще одним солидным источником доходов стало партнерство с Ливорси по так называемому "лотерейному" контракту. При игре на нью-йоркском тотализаторе было трудно подтасовать результаты забегов. Зато сезон на местном ипподроме был гораздо короче, чем сейчас, и как только он заканчивался, выигрышная комбинация вычислялась по результатам на других ипподромах, куда также просочились преступные элементы. Среди них, если верить Валачи, был ипподром "Фэр Граундз" в Новом Орлеане, "Хоторн" в Чикаго и "Кони Айленд" в Цинциннати. "Как я понял, - рассказывает Валачи, - у Голландца Шульца был какой-то парень, который умел высчитывать, сколько денег вкладывать в тотализаторные счетчики, чтобы выпадали правильные номера. Я не помню, как его звали. Это имя было трудно выговорить".
Начав дело с ежедневной суммы ставок в пять тысяч долларов, партнерам удалось довести оборот своего банка до 60 тысяч. Валачи начал получать 1250 долларов в неделю, не платя при этом, естественно, никаких налогов. К тому же они пользовались всеми преимуществами, которые дает принадлежность к организованному "лотерейному" рэкету в Нью-Йорке. Однажды Валачи остановил свою машину, чтобы проверить, как идут дела у одного из "инспекторов". Выяснив, что сегодняшние ставки еще не собраны, он решил сам их отвезти в главную контору. Позже, когда он выбирался из автомобиля с деньгами и квитанциями ставок в руках, к нему подошли два детектива. Валачи постоянно платил двум местным полицейским, но эти детективы оказались из особого подразделения, подчиняющегося непосредственно комиссару, и с ними, по его словам, "было невозможно вести деловой разговор". Валачи задержали, но когда дело дошло до суда, у судьи не оказалось сведений о его предыдущем аресте. В результате он отделался приговором с отсрочкой исполнения. "Я не знаю, как это было сделано, - рассказывает Валачи, - и я не пытался ничего выяснять".
По информации нью-йоркского городского управления полиции, в досье Валачи имеется запись, в соответствии с которой 13 января 1936 года он был арестован за незаконную организацию азартных игр. 12 сентября суд вынес ему отсроченный приговор.
Несмотря на прибыльность своего дела и ту защиту, которой он пользовался, воспоминания Валачи о "лотерее" походят скорее не на рассказ набирающего силу мафиози, а на переживающего трудные времена бизнесмена. Есть только одно исключение: он с нескрываемым удовольствием вспоминает о "лотерейном" контракте. "Я до сих пор помню наше первое число - 661. Мы выиграли семь тысяч и славно повеселились на Рождество". Обычно же Валачи предпочитает говорить о проблемах, связанных с "лотереей". Постоянным источником тревоги являлись числа, на которые делались регулярные и крупные ставки. "Многие ставили на 222 и 725. Я не знаю, почему, так что не спрашивайте, - вспоминает он. - Цветные же постоянно ставили на 000". Самым тяжелым потрясением для Валачи стал бум на одно число вследствие весьма примечательного события.
Число определялось на нью-йоркском ипподроме, так, что контракта не было. И тут как раз случилось это ограбление в Бруклине. Взяли получку у целого завода. Кажется, по производству мороженого. В общем, ребята ухватили 427 штук и смылись. Тогда все газеты на первых страницах писали, что это было самое крупное ограбление в истории.
И вот всем приспичило поставить на 427. Сумма ставок равнялась где-то сотне долларов. Если бы это число выиграло, нам пришлось бы отдать шестьдесят тысяч. Конечно, я и Дойл не смогли бы расплатиться, ведь мы только недавно начали свой бизнес. Короче, звоню я парню, который работал с братьями Ла Салле, и прошу принять у меня ставку на сто долларов. Он мне по-дружески и говорит:
- Пропадет твоя сотня. Судя по тому, как ставят на это число, никто не сможет расплатиться. Но, так и быть, сорок долларов я у тебя приму.
- А расплатишься?
- С тобой, да
- Ух ты, - говорю, - здорово. Спасибо.
Если в двух словах, это число так и не выпало. Но можете мне поверить, я его надолго запомнил. Ставить на 427 со временем стали все меньше и меньше. А потом, через три-четыре года, оно все-таки выскочило. Но много это число не потянуло. Я помню ставку. Она равнялась пятидесяти центам.
Но ничто так не расстраивало Валачи, как попытки его "наколоть", или, другими словами, обмануть, которые исходили как от его подчиненных, так и от посторонней публики.
Никогда не догадаешься, что с тобой еще могут выкинуть. Как-то раз мой основной "инспектор" Моу Блок пришел и сказал, что какие-то ребята с Лонг-Айленда поинтересовались у него, связан он с кем-нибудь или нет. В том смысле, связан ли он с мафией. Моу ответил им "нет".
- Почему же ты соврал? - спрашиваю я.
- Сам не знаю, - отвечает.
Моу объяснил мне, что эти парни хотят к нам подключиться и сдавать в наш банк свою "работу" - так мы назвали конверты с собранными ставками.
- И где же их "точка" на Лонг-Айленде? - спрашиваю я у Моу.
- Минут сорок пять езды отсюда.
Мне показалось, что здесь какой-то подвох, что-то было не то в этом раскладе. Но Моу сказал, что если у нас есть сомнения, эти ребята могут взять его с собой, чтобы он посмотрел, как собираются ставки.
- Хорошо, - говорю я. - То, что я пока знаю об этом деле, мне не очень-то нравится, но, как говорится, поживем - увидим. Если я выясню, что игра нечистая, они просто ничего не получат.
Вы, наверное, помните, что первая цифра выигрышной комбинации определяется по первым трем забегам. Что меня смущало, так это то, что к моменту, когда Моу возвратится с ними в город, первые три забега уже закончатся. Мы, конечно, могли бы поправить дела на следующих, так что я дал Моу "добро".
Случилось то, чего я боялся. В первый же день они нагрели нас на трехдолларовой ставке, а это 1800 долларов выигрыша. Я сразу же велел Моу лично переписать на доску собранную "работу". Понимаете, первой цифрой была четверка, значит, оставалось сто возможных комбинаций, от 400 до 499. Посмотрев на доску, после того как Моу записал все ставки, я увидел, что в "работе" парней с Лонг-Айленда присутствуют все сто комбинаций, начинающихся с четверки. Конечно, вперемешку, чтобы это не выглядело подозрительным, попадались и другие ставки, но когда "работа" была переписана на доске целиком, все сразу прояснилось.
Я стал ждать, когда эти парни придут за деньгами, но они вместо этого позвонили. Я и рта не успел открыть, как они начали орать: "Мы не знали, что вы в организации! Мы думали, вы сами по себе! Нам только что сказали". Потом они принялись просить, чтобы их простили. "С какой же это стати вас прощать?" - удивляюсь я, а они говорят, что, мол, спрашивали у Моу, связан ли он с кем-нибудь, и если бы Моу сказал правду, они ни за что не стали бы с нами связываться.
Конечно, мне интересно было узнать, что у них за система - вдруг еще кто-нибудь решит ее попробовать? Поэтому я сказал: "Ладно, вам ничего не будет, если вы объясните, как нас накололи."
Один из них мне все рассказал: "Ну, в то время, когда мы проезжаем по мосту 59-й улицы, первые три забега уже закончились. Мы узнаем о первой цифре сразу за мостом. Там справа есть парикмахерская, и один из наших людей выходит оттуда и поднимает руку с тремя пальцами. А у нас запасено десять конвертов, в каждом лежат все возможные ставки, которые начинаются с одинаковой цифры, от нуля до девяти. Проехав парикмахерскую, мы просто даем Моу конверт, в котором находятся все комбинации, начинающиеся на четверку".
Нет, вы можете представить, какая была выдержка у этих парней?
Моу Блок также фигурировал в одной гораздо более опасной для Валачи истории, которая могла бы прервать его преступную карьеру, не имей он поддержки со стороны "Коза ностры". Среди "инспекторов", которых он привел с собой в бизнес Валачи и Дойла, был некий "парень по имени Шапиро". Шапиро оказался полезным приобретением, так как он каждую неделю сдавал триста-четыреста долларов выручки. "Это были большие деньги в те годы, - вспоминает Валачи. - Как вы знаете, страна переживала трудные времена, наступила Великая депрессия, как теперь говорят. Тогда люди ставили в основном по пять-десять центов. Это сейчас каждая ставка - доллар, а то и больше. Так этот Шапиро производил на Моу большое впечатление. Можно сказать, убийственное".
У Шапиро, по-видимому, были амбиции стать кем-то большим, нежели простым "инспектором", и он присоединился к попытке рэкетировать бизнес Валачи, которую предприняли "два еврейских парня", Харольд Штейн и Харольд Грин. "Они были откуда-то из Бронкса, - рассказывает Валачи. - Эти ребята считали себя очень крутыми. Они прижимали "шестерок", букмекеров, да кого угодно - и тянули с них деньги". Впервые Валачи услышал о Грине и Штейне, когда заметно нервничающий Моу Блок сообщил, что эти люди собирают информацию о его бизнесе. "С ними шутки плохи, - добавил Блок. - Они задумали подмять под себя весь город".
Валачи очень мало рассказывал Блоку о себе и уж, естественно, совсем ничего - о "Коза ностре". Впрочем, это касалось не только Блока, но и всех остальных людей, работавших на Валачи. "Моу знал только о том, о чем я считал возможным ему рассказать, - говорит Валачи. - Я попросил его не беспокоиться, сказал, что я в состоянии справиться с любыми проблемами, которые могут перед нами возникнуть. Еще я велел ему прекратить рассуждать о том, какими крутыми были эти ребята, а то мне придется о нем самом призадуматься". Валачи спросил у Блока, что удалось выяснить Грину и Штейну.
- Они знают только, что ты занимаешься "лотереей" вместе с Бобби Дойлом.
- И кто же их просветил?
- Шапиро, - ответил Блок.
По словам Валачи, его не слишком удивила эта новость. "Шапиро в последнее время ломал какую-то комедию, - вспоминает он. - Дня за два до разговора с Моу он пришел ко мне и начал рассказывать, как я ему нравлюсь. "Да?" - спросил я и больше ничего не сказал. Но про себя подумал: "С чего это он меня умасливает?"
Валачи немедленно известил о происходящем своих троих партнеров, которые до сих пор находились как бы в тени - Фрэнка Ливорси, Джо Стретча и Джозефа Рао.
Не успели мы сообразить, что к чему, как двое парней из этой банды заявились в нашу главную контору в Гарлеме. Случилось так, что в этот момент из нас там был только Джо Рао. Они поинтересовались, какое Джо имеет отношение ко мне и Бобби Дойлу. Он объяснил, что все мы приходимся друг другу партнерами. Тогда эти ребята говорят Джо, что хотят охранять наш бизнес за пятьсот долларов в неделю.
"Охранять от чего?" - спросил Джо. Они ему начинают втолковывать, что, мол, всякое может случиться, заранее и не скажешь, и что они берутся защитить нас от любой беды. Джо им поддакивает и спрашивает, когда нужно уплатить первый взнос. Эти парни говорят, что придут за деньгами в субботу. Мы чуть со смеха не померли, когда Джо все это рассказывал. Если бы они пришли, их бы убили, конечно. Но эти ребята так больше и не появились.
Тогда Джо Рао решил взяться за Шапиро. Сразу, как его поймали, мне позвонили и попросили прийти, чтобы я с ним потолковал. Ребята держали Шапиро в гараже. Он лежал в кузове грузовика, весь избитый. Башка была разбита, и весь гараж забрызган кровью. На шею была накинута веревка, ее держал, по-моему, Голубоглазый Джимми, которого по-настоящему звали Винсент Ало.
Как только Шапиро меня увидел, он заорал: "Спаси меня! Спаси меня!"
Да что он, смеялся, что ли? Как это, интересно, я мог его Спасти? Ребята допытывались у Шапиро, был ли Моу Блок с ними заодно. Я и сам хотел это знать, но Шапиро только орал какую-то неразбериху, когда дергали за веревку. Так я и не понял, участвовал Моу в этом деле или нет. Ну, вот так и пришел конец Шапиро. Его засунули в бочку с цементом - большую такую, в какие обычно наливают нефть. Бочку бросили в Ист-ривер. Шапиро, наверное, до сих пор там лежит.
Другого такого "инспектора", как Моу, было трудно найти. Поэтому я его оставил у себя. Если он даже и был заодно с этими ребятами, он получил хороший урок, и я подумал, что он больше ничего против меня затевать не будет. Правильно я рассудил?
Валачи еще раз поблагодарил судьбу за то, что был членом "Коза ностры", когда узнал, что за Грином и Штейном стоял Голландец Шульц. Несмотря на все свое могущество, Шульц, как и полагалось, ничего не знал о внутренних делах мафии. "Когда Голландец подмял под себя "лотерею" в Гарлеме, - рассказывает Валачи, - он втерся в компанию Чиро Терранова и ребят со 116-й улицы. Но все, что Шульц знал обо мне и Бобби Дойле, так это то, что мы были на стороне Маранзано, когда тот сцепился с Чиро, Счастливчиком Чарли и Вито. Поэтому, когда Голландец узнал о бизнесе, который мы затеяли под самым его носом, он считал, что я и Дойл считаемся в мафии вне закона". Но ни для кого не было секретом, что Джозеф Рао близок с Терранова. Поэтому Шульц, естественно, сразу отстал от Валачи, когда Грин и Шульц доложили, что Рао является его партнером по "лотерее". Как позже выяснилось, все это было очередным гамбитом Лючиано, который проводил стратегию, направленную на превращение "Коза ностры" в самую могущественную силу американского преступного мира.
Как я понял, Голландец пришел к Чиро и поинтересовался, что, черт побери, происходит. А Чиро и самому невдомек, что Джо Рао работает со мной. Он начинает разбираться и выясняет, что "лотереей" нам разрешили заниматься лично Счастливчик Чарли и Вито. Звонит, значит, Чиро Счастливчику, а тот и говорит, чтобы он сказал Голландцу, что нам дали развернуться только для того, чтобы Чиро и Шульц пришли на все готовенькое и прибрали наш бизнес к рукам. Ясно, Чиро все так и сделал, как приказал ему Счастливчик. Когда я про это узнал, то сразу догадался, что Счастливчик Чарли имеет какие-то планы в отношении Шульца, но Чиро Терранова, который считался важной шишкой, вроде бы в эти планы не входит, и ему ничего не грозит.
Так и оказалось. Вскоре Вито Дженовезе сказал мне и Бобби Дойлу, что Голландец должен уйти. Еще он сообщил, что евреи против этого ничего не имеют. Вито сказал, чтобы мы Шульца специально не искали, но если он где-нибудь нам попадется, сразу его пришили. Другими словами, Голландец не должен был заподозрить, что за ним охотятся.
Голландец Шульц был естественной мишенью для Счастливчика Чарли Лючиано. Для Шульца являлось практической необходимостью заключить рабочий альянс в отношении Гарлемского "лотерейного" рэкета с кем-то наподобие Терранова. Поступи он иначе, и Голландцу пришлось бы иметь дело со всей итальянской мафией. Но Шульц упорно оставался в стороне от коалиций, которые Лючиано формировал вне "Коза ностры" с так называемой группировкой Жучка и Мейера, возглавляемой Мейером Лански и Бенджамином Зигелем (он же Жучок), а также бандой Лепке Бухальтера и Гурры Шапиро. В личном плане Лючиано ненавидел Шульца, представляющего собой карикатуру на гангстера: он любил привлекать к себе внимание, был крикливым и неумеренно эгоистичным. Но больше всего Лючиано раздражал его талант находить и реализовывать возможности нового бизнеса. Находясь на пике своей карьеры в качестве пивного короля в годы "сухого закона", он был одним из первых, кто понял перспективность "лотереи". Шульц кроме того организовал прибыльный ресторанный рэкет, пробив себе путь к контролю над профсоюзом официантов. Затем он открыл ресторан "Метрополитэн" и организовал "Ассоциацию владельцев кафе". Если хозяин ресторана хотел избежать забастовки или диверсии в обеденные часы (такой, как, например, пакет с тухлыми яйцами, раздавленными под столиком), он вступал в эту ассоциацию. Не бесплатно, конечно.
Лючиано всегда привлекала мысль о разделе империи Шульца. Но эту идею следовало воплощать весьма деликатно. Голландец был не из тех людей, с кем можно шутить. Родившись в Бронксе под именем Артур Флегенхаймер, он рано получил репутацию забияки. Из-за этого Голландец Шульц получил свое прозвище - так звали одного местного хулигана, который жил в Бронксе в начале века. Кличка прилипла - к большому смятению Шульца, когда даже ему пришлось признать, что он стал слишком "знаменитым". Однажды Голландец пожаловался, что его дурная слава во многом объясняется прозвищем, которое отлично подходило для газетных заголовков. "Если бы меня называли Артуром Флегенхаймером, - заметил он, - никто бы обо мне даже ни разу не услышал".
К концу двадцатых годов Шульц поставил под свой абсолютный контроль торговлю пивом в Бронксе. Методы, которыми он пользовался, делая свою карьеру, были невероятно жестокими. Последними оптовыми торговцами пивом, которые стояли у него на пути во время "сухого закона", являлись гангстеры-ирландцы Джон и Джозеф Рок. Джон Рок, прикинув возможности Шульца, решил оставить свой бизнес. Его брат, однако, предпочел бороться до конца. Вскоре он был похищен Шульцем и его людьми. Они избили Рока так сильно, что он на всю жизнь остался калекой. Но это было не все. Бандиты, прежде чем выбросить свою жертву на мостовую в Бронксе, вымазали гноем бинт и туго замотали его глаза. В результате Рок ослеп. Подобные приемы облегчили дальнейшую деятельность Шульца. Любой банкир "лотереи", владелец ресторана или профсоюзный лидер, собирающийся перечить Голландцу, всегда имел Джозефа Рока в качестве примера, чтобы призадуматься, стоит ли это делать.
Наконец у Лючиано появился шанс сделать первый ход. Это случилось, когда Шульцу было предъявлено обвинение в неуплате налогов, такое же, которое отправило в тюрьму Аль Капоне. Шульц скрывался около полутора лет, а его адвокаты все это время пытались уладить дело. Пока Голландец находился в бегах, Лючиано обрабатывал главного "лейтенанта" Шульца, Эйба (Боу) Вайнберга, с тем, чтобы он начал проводить более сговорчивую политику, нежели его босс. Договориться с Вайнбергом оказалось нетрудно. Но это, казалось, не имело большого значения: когда Шульц в конце концов сдался властям, доказательства его вины выглядели неоспоримыми. Однако Шульц не скупился на взятки, и был оправдан.
Первым, кому пришлось ощутить на себе возвращение Голландца, оказался Боу Вайнберг. Валачи услышал эту историю от Боба Дойла.
- Помнишь Вайнберга, которого ты считал таким хорошим парнем? - спросил он.
- Да, - ответил Валачи. - Ну и что?
- Да вот, похоронили его. Шульца рук дело.
- Ого, то-то я его в последнее время не вижу, - сказал Валачи. - А что случилось?