Ему тоже предстояло быть отмеченным перед съездом, только наособицу. Фадеев печатает в "Литературной газете" с самыми благородными намерениями директивную статью "За хорошее качество, за мастерство!". Не обошел и вёшенца, сначала профессиональной похвалой: "Идет к обобщению и типизации, опираясь на бытовую, "натуралистическую" деталь", а напоследок - критикой: "Иногда за этими деталями не видно целого". Догадывайся, мол, читатель, - какого же такого "целого" не углядел Шолохов в своих романах о революции и Гражданской войне, о коллективизации и раскулачивании?
Критика не случайна. Те, кто ведет подготовку писательского съезда, не очень-то жалуют Шолохова. Один из них - недавний партбонза Сольц - делает доклад в Оргкомитете. Ему вопрос: как он относится к современной литературе? Ответ с издевкой: "Память у меня стала плохая. Что ни прочту, забываю. Вот Шолохова прочитал "Поднятую целину" - и сейчас же забыл". Корней Чуковский шел домой после этого заседания вместе с Лидией Сейфуллиной и услышал от нее об этом Сольце брезгливое: "Надоели либеральные сановники".
Шолохов в это предсъездовское время написал статью (полтора месяца работал) и теперь в открытую высказал свои профессиональные взгляды и убеждения. Не скрыл, с кем он и против кого. Написал Горькому: "Дорогой Алексей Максимович! Посылаю статью Вам на просмотр. Если сочтете нужным исправить, исправьте. Но только, пожалуйста, не давайте резать ее оргкомитетчикам. Они так искромсают, что от статьи останутся "рожки да ножки"".
По счастью, статья миновала цензуру "кромсальщиков" в "Литгазете". Наверняка Горький воспользовался своим авторитетом и властью председателя Оргкомитета.
18 марта 1934 года статья увидела свет. У нее вызывающий заголовок: "За честную работу писателя и критика". Она совсем не в духе времени. Автор не наставляет собратьев по перу указаниями из разряда идейно-политических, не употребляет расхожих выражений о роли литературы и литераторов в сталинской пятилетке, не откликается на недавнюю программную статью "Литературки" с таким директивным наставлением: "У нас есть величайшие люди эпохи, - у нас был Ленин, у нас есть Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов. А в художественной литературе у нас нет еще показа людей такого великого ума и революционного размаха, как наши вожди. Дать образ этих людей в литературе надо обязательно. Во главе Коммунистической партии стоит величайший, гениальнейший из людей современности - т. Сталин".
Вскоре появляется еще одна статья, написанная в Вешках, - "Английским читателям", по случаю подготовки к выходу "Тихого Дона" в Англии. И в ней тоже нет никаких агитлозунгов.
С чем же Шолохов выступил в статьях? Не только поддержал Горького в борьбе против пренебрежения классическими традициями языка и внедрения псевдонародных и иных жаргонов, а это тогда стало модным поветрием.
Он выступил против тех, кто "загромождает" литературу "антихудожественными, литературно-безграмотными и бесталанными произведениями", то есть против политиканствующих скорописцев. Предупредил об опасности зарождающегося "литвождизма" и осудил порядки, когда "ничтоже сумняшеся" объявляют романы "лит. вождей" "монументальными памятниками нашей великой революционной эпохи". Не иначе как камень в панферовский огород. Озабоченно отметил "отсутствие добросовестной, серьезной, отвечающей за свое слово критики".
Потребовал от "групповых зазывал" прекратить "расхваливать" "своих" писателей и порочить "инаковерующих". Высказался о литполитприспособленцах: "Плох был бы тот писатель, который приукрашивал бы действительность в прямой ущерб правде…"
И наконец, предупредил, чтобы никто не ждал от него сладеньких сочинений: "Книга моя не принадлежит к тому разряду книг, которые читают после обеда, единственная задача которых состоит в способствовании мирному пищеварению".
Только захлебнулась его атака против спекулятивной литературы и нечестивых литераторов. Сильные мира сего - опытные тактики. У них своя контратака: замалчивание! Даже на писательском съезде об этой программной статье - ни слова: не заметили, и всё тут.
Заметил однако же узник суздальского политизолятора Мартемьян Рютин. Этот недюжинной отваги партиец-антисталинец был осужден на долгие годы одиночки (закончившиеся расстрелом). Он не просто заметил статью, она стала событием в его безрадостном тюремном прозябании, чем поделился в письме сыну… "Враг народа" выделил и одобрил и в самом деле главную мысль - неприятие приспособленческой литературы. Ему явно было по душе, что раскритикован колхозный роман Панферова. Приметил и то, что Горький и Шолохов в этом едины, о чем написал: "Поделом на него обрушились Горький и Шолохов". Было в письме обреченного человека и такое: "Слежу внимательно за подготовкой к съезду писателей…"
На первой неделе апреля Шолохов отправил Левицкой из Вёшек очередное письмо. В нем сообщил, что закончил еще одну главу из четвертой книги "Тихого Дона": "Главу эту писал долго, и вышла она у меня так, что после того, как перечитал, - у самого в горле задрожало". Добавил: "И все боюсь, что не закончу или плохо напишу, не так, как надо бы" (одного не предугадал - не дадут ему завершить роман ни в этом году, ни еще пять долгих лет).
Помянул Панферова: "Ведь окончательно испохабился человек и не брезгует никакими способами в своем продвижении вверх по литературно-иерархической лестнице".
Тревожится, что пришла "плохая" весна: "Третью неделю дует суховей, снег потаял, но земля сухая. Работа идет туго… И уже давно, с января примерно, пухнут люди. Не все… но многие". Добавил: "Мужество надо иметь, чтобы писать сейчас о любви, хотя бы и горькой". Обозначил, что как раз сочиняется, "как милая, несчастливая Аксинья долюбливала Григория".
Дополнение. Из высказываний Шолохова о предшественниках: "Толстой непостижим… Чехов… Не научились мы еще писать, как старики писали. Это отнюдь не самоуничижение. Мы работаем не на полную мощь… Чехов никогда не выпускал "полуфабрикатов". И брака у него не найдешь…"
Заседание Политбюро
Май. В последний день этого хорошего на Дону месяца - сев закончен, рыбарям раздолье, а Шолохов азартный рыбак, - в Москве вёшенца вспомнил Сталин.
Горький задумал выпуск сборника "Люди первой и второй пятилетки", для чего решил создать редколлегию. Вождь с пристрастием изучил список членов редколлегии и остался недоволен. Он уже вывел формулу, надолго ставшую крылатым выражением: "Кадры решают все!" И вычеркнул Бухарина, хотя тот был кандидатом в члены ЦК, но вписал имена Радека, Киршона и Шолохова. Однако никому из них не довелось поработать членом редколлегии. Первым двум через некоторое время будет не до книг о героях пятилеток - попадут в списки "врагов народа", а Шолохов не проявит усердия в исполнении поручения вождя, не станет отвлекаться на сборник. У него появятся иные заботы.
Все-таки сказались последствия постановления Политбюро - снова угрожает голодомор, ибо не отменено насильственное изъятие зерна. Кому же Дон на этот раз выручать?
14 июня 1934 года. Шолохов посетил Сталина. Час с лишком убеждал вождя и его ближайшее окружение, что надо срочно предотвращать повторную беду. Сталин и на этот раз был скор в решениях. Создал комиссию из десяти влиятельных деятелей партии и народного хозяйства, куда включил даже Жданова и Микояна. Список - по алфавиту - завершался Шолоховым. И через неделю с небольшим Политбюро утвердило постановление ЦК и Совнаркома о помощи Дону.
В том же протоколе Политбюро был еще один пункт: "О поездке т. Шолохова за границу". В тексте: "Разрешить т. Шолохову поездку в Данию и Англию на 1 месяц с выдачей валюты". Под протоколом подпись: "И. Сталин".
Чем же было обеспокоено Политбюро в этот день помимо забот Шолохова? В протоколе едва ли не двести пунктов. Что-то обсуждалось на самом деле, что-то лишь обозначалось как проекты с предварительно собранными подписями. Тут вопросы и о снижении цен на рыбу и масло, и о награждении героев-челюскинцев, и об организации "Общества культурных связей СССР и Китая", и о создании учебника древних времен для школьников, и о строительстве писательского дачного поселка в подмосковном Переделкине…
Качнулся политический маятник по велению Сталина в сторону писателя. Не часто в те времена разрешали выезд за границу. И еще одно чудо - Шолохов попал в комиссию государственного ранга.
Вскоре писатель обнаружил на второй странице "Правды" крупный заголовок: "На партийной проверке - писатель Шолохов". В заметке (доброжелательной) говорилось, что он прошел партчистку. Но почему об этом сообщили спустя полгода? Может, газета ждала некоего сигнала сверху? Было в ней и такое, чему Шолохов мог бы подивиться: "По сигналу Михаила Шолохова не раз принимались меры по исправлению перегибов, имевших место в Вёшенском районе…" В первый и последний раз было сказано в открытую, для всех, пусть и туманно, что смелый писатель схватывался с виновниками голодомора.
29 июня 1934 года - сенсация от "Комсомольской правды". В ней опубликована беседа с Шолоховым о ближайших творческих планах. Уже заголовок поразил - "Пьеса о колхозе": автор отказался от переделки "Целины" в пьесу - "решил создать оригинальное драматургическое произведение, тоже на колхозном материале". Он сообщал даже некоторые подробности: "Сугубо реалистическая! О старых и новых крестьянах или - точнее - об "отцах и детях" крестьянского происхождения". Уточнил: "Такую пьесу я даже начал, написал почти половину…", однако же дальше шло: "Временно отложил, чтобы закончить свои романы".
Не обнародовал Шолохов никаких пьес, даже когда закончил романы, как не вышли, помним, и охотничьи рассказы, хотя 17 августа "Комсомольская правда" сообщала: "Шолохов начал писать рассказы".
Чем же еще сопровождалось предсъездовское время? Объяснениями Панферова с Горьким. Панферов не снизошел до Шолохова. Поклонился Горькому - в письме, через пять дней после статьи Шолохова. Писал, сломив гордыню: "За эти дни я немало передумал и хотел бы с Вами побеседовать по душам, открыто, чтобы раз и навсегда устранить те недоразумения, которые мешают мне, несмотря на все мои искренние стремления, работать с Вами и под Вашим руководством".
Горький ему не поверил. Но знал, кто защитник Панферова. Направил Сталину послание - разоблачительное: "Я не верю в искренность коммуниста Панферова, тоже малограмотного мужика, тоже хитрого, болезненно честолюбивого, но парня большой воли. Он очень деятельно борется против критического отношения к "Брускам", привлек в качестве своего защитничка Варейкиса, какой-то Гречишников выпустил о нем хвалебную книжку, в которой утверждается, что "познавательное значение "Брусков", без всякого преувеличения, огромно", и повторена фраза из статьи Васильковского: "Брусков" не заменяют и не могут заменить никакие, даже специальные, исследования о коллективизации".
Далее пишет: "Разумеется, в книжке этой нет ни слова о "Поднятой целине" Шолохова и о "Ненависти" Шухова. Вполне естественно, что на этих авторов неумеренное восхваление Панферова действует болезненно и вредно".
Мало кто знает, как нужны Горькому союзники - он готовит съезд по некоторым позициям в тайном противодействии Сталину и его комиссарам в Оргкомитете. Увы, не все удалось. К тому же в мае переживает смерть сына. Но болезненный человек очень преклонных лет все-таки собрал силы. Выступил против тех, кто был прислан в Оргкомитет из ЦК.
И все же победа будет за Сталиным. Совсем немногое удалось Горькому. Ему разрешили, к примеру, пополнить список членов правления будущего Союза писателей из ста персон лишь семью "его" кандидатурами.
Итак, Шолохов все эти предсъездовские месяцы вместе с Горьким, а значит, против проявлений той тотальной политизации литературы, которая навязывалась Кремлем. Отмечу тех, кто в дискуссии поддержал Горького заодно с Шолоховым - Алексей Толстой, Всеволод Иванов, Лидия Сейфуллина и Леонид Леонов.
Леонов потом вспоминал, как однажды Ягода, нарком-палач, пьяный спросил: ""Скажите, Леонов, зачем вам нужна гегемония в литературе?" И я понял: конец. И тогда я сам притворился пьяным, взъерошил волосы и ответил: "Что вы, Генрих Григорьевич! Какая гегемония? Мне нужно, чтобы на голову не срали. А то сползает на глаза, я бумаги не вижу…" В ответ: "Ха-ха-ха…" Смеется. Значит, на этот раз пронесло".
Максима Горького с конца 80-х годов XX века начали ниспровергать. Был апостолом, но превращен во множестве статей и речей в антихриста-сатану. За что проклинают? Будто бы за пособничество "репрессивной сталинщине". Как и Шолохова. Оба сводятся до одномерной схемы. Подлинная же их судьба и подлинное отношение Горького и Шолохова к жизни не втискиваются ни в какие примитивные схемы.
Дополнение. Отношение Горького к творчеству Шолохова проявлялось не только по досадным поводам: выяснять, был ли плагиат, или защищать от оголтелых критиков. В противопоставление поверхностным оценкам, - чаще всего замешанным на политике, - он подметил очень важное (в разговоре с ростовским писателем Львом Пасынковым): "На Западе наиболее умные читатели признали то, что, например, развитие сюжета шолоховских книг - не дело авторского произвола, а серьезное отражение подлинной жизни, с которой считаются и в Риме, и в Париже. Вот почему с книжками Шолохова толковые люди Европы считаются, как с самой действительностью".
Глава вторая
СЪЕЗД: ИСЧЕЗНУВШИЙ ШОЛОХОВ
Парадокс: политиканы в партии и в литературе стали замалчивать того, кого признали миллионы читателей. И это при том, что Сталин и его партагитпроп понимали - писательский авторитет Шолохова очень нужен для авторитета партии и всего рабоче-крестьянского государства.
Причуды "Правды"
"Правда" в предсъездовские дни насыщена материалами о литературе. Косяком идут статьи с пространными размышлениями - это для пишущих, и стаи заметок с информацией попроще - для читающих. В тех и других о том, чем жива советская литература, как партия и народ обязаны к ней относиться и какой ей надлежит быть дальше.
Команду на равнение подали передовицы - директивный жанр: если кого с добром упомянут, так это ордер на славу. В них ни разу не назван Шолохов. Огромная публикация "Открытое письмо рабочих" на тему "Что мы читаем". Читают Фадеева, Радека, Леонова… Нет в перечне книг "Тихого Дона" и лишь упомянута "Поднятая целина". Еще одна статья-обзор - что читают крестьяне. Неравнозначный отбор имен: "В Ивановке нет хорошей библиотеки! Нельзя найти "Брусков" Панферова, "Поднятой целины" Шолохова". И в последующих номерах Шолохова нет. От мелькания иных имен, ныне прочно забытых, утомляются глаза… "Правда" обходится без его имени даже там, где это, казалось бы, невозможно. В июле появляется заметка об опере "Тихий Дон". Сообщается: опера удостоилась "особого постановления" Всесоюзного конкурса. Но странная причуда - в похвальной заметке нет имени Шолохова.
И вдруг газета "исправилась". За четыре дня до открытия съезда появилось извещение: "12 августа вечером закончилась первая азово-черноморская краевая конференция советских писателей. На Всесоюзный съезд конференция избрала своими делегатами Мих. Шолохова…" - и еще перечислено восемь фамилий. Но в новых номерах Шолохов опять исчезает со страниц газеты, хотя представлен букет других имен: Вс. Иванов, Инбер, Безыменский, Зощенко, Чуковский, Авербах, Ильф и Петров, Валентин Катаев…
Шолохов, конечно, и без газет знал, как широко он популярен в стране. Пришла даже такая приятная весть: герои-челюскинцы успели снять с тонущего корабля в числе самого необходимого четыре книги - "Тихий Дон", томик поэм Пушкина, "Песнь о Гайавате" Лонгфелло и роман "Пан" Гамсуна.
17 августа 1934 года открылся I Всесоюзный съезд писателей СССР. Газеты в этот день пестрели вдохновляющими заголовками: "Наступление социалистической культуры", "Лирический порох держать сухим!", "Партийность и искусство", "Показать новые социалистические качества человека!", "Литература счастья…". В "Правде" доклады и речи, речи…
Центральный съездовский доклад Горького "Советская литература" был огромен, но без имени Шолохова. 22 августа Горький выступил еще раз, хвалил, к примеру, Леонида Соболева, однако не вспомнил Шолохова. Мэтр Алексей Толстой не удостоил упоминанием. Запамятовал своего подопечного в выступлении и былой наставник, а теперь противник в дискуссии Серафимович. Александр Фадеев - смолчал. Побывали на трибуне критики Ермилов, Лежнев и недруг по рапповским временам Гладков, другие ораторы. Звучали похвалы роману "Петр I" Алексея Толстого, "Большому конвейеру" Ильина, книгам Панферова… От ЦК партии сначала выступил Жданов, затем заведующий Отделом культуры и пропаганды. Никто из них о Шолохове не вспомнил. Упомянула его Мариэтта Шагинян, но ее речь, опубликованная в "Правде", отличается от той, что помещена в стенографическом отчете съезда… "Правда" речь Шагинян с именем Шолохова сократила.
В таком странном "забвении" одного из лучших писателей страны не видится никакой логики. К этому времени партагитпроп изо всех сил создавал из Шолохова образец: и стал писателем в советское время благодаря комсомольской печати, и член партии, и автор романа о сталинской коллективизации…
Конечно, на самом съезде имя Шолохова звучало, пусть и удивляюще редко. Но "Правда" и это скрыла. Оно осталось только в изданной впоследствии стенограмме - не для многих читателей. Только из нее можно было узнать, что ленинградский прозаик Михаил Чумандрин прорвался сквозь паутину умолчаний с одной фразой: "Нет активного колхозника, не читавшего "Поднятую целину"" (он один из немногих сторонников Горького и Шолохова в предсъездовской дискуссии). Да почетная гостья съезда из какого-то колхоза потребовала переписать образ непутевой Лушки в "передовую колхозницу".
Но ведь сам Шолохов тоже почему-то предпочел отмолчаться - не записался в выступающие.
Загадочно это. Неужто сказать было не о чем? Шолоховская статья "За честную работу писателя и критика" убедительно показала гражданскую масштабность его мышления.
Где найти ответ? Может быть, в том письме Сталину, которое Горький адресовал в ЦК, не покинув еще председательского кресла на съезде? В нем обличительные признания: "…Партийцы, но их выступления на съезде были идеологически тусклы и обнаружили их профессиональную малограмотность". Дальше называл своих противников - Панферова, Ермилова и Фадеева: "Привыкли играть роль администраторов и стремятся укрепить за собой командующие посты". О партийце Павле Юдине сказал прямо: "Мне противна его мужицкая хитрость, беспринципность, его двоедушие и трусость человека, который, сознавая свое личное бессилие, пытается окружить себя людьми еще более ничтожными и спрятаться в их среде". (Замечу, что Шолохов никогда не дружил с Юдиным.) Не забыл и "пристяжного" Льва Мехлиса: "Юдин и Мехлис - люди одной линии. Группа эта - имея "волю к власти" и опираясь на центральный орган партии, конечно, способна командовать, но, по моему мнению, не имеет права на действительное и необходимое идеологическое руководство литературой, не имеет вследствие слабой интеллектуальной силы этой группы, а также вследствие ее крайней малограмотности в отношении к прошлому и настоящему литературы". Горький тут же критикует Федора Гладкова (кто тиражировал клевету о плагиате Шолохова). Узнает Сталин о нелюбви Горького к Бахметьеву (и он приложил руку к шельмованию "Тихого Дона"). Зато Горький по-доброму отзовется о Иване Макарьеве: написал, как этот критик обратился с критическим письмом о положении в литературе к вождю, а Макарьев - каково совпадение - земляк Шолохова.