Фроська . Не хочет он ехать… И не приставай с этим. Император нам громадное войско дает.
Толстой . Кто это тебе сказал?
Фроська . Да уж знаем - обещано.
В первом варианте пьесы преступление царевича изображалось - да и трактовалось - иначе.
Очнувшись от мутного, похмельного сна, Петр видит мужика, крадущегося к нему с топором. Вскочив, он хватает его: "Что?.. Кто?.. Кто ты?.." И, вырвав у него топор, быстро, не давая тому опомниться, засыпает его вопросами: "Ты не сам пришел… Послали… Кто подговорил?.. Отвечай!.. Кто послал тебя?.." Тот сперва отнекивается, говорит, что послал его Бог. Но в конце концов признается, что послал его царевич. Ошеломленный Петр не верит.
Петр (кричит). Врешь… (Вне себя) Врешь…(Отталкивает плотника.) Врешь!..
Вбегает Вытащи.
Петр . Беги за Толстым. Скорее…
Вытащи. Он дожидается… (Толкает дверь, входит Толстой.)
Толстой . Государь, я здесь.
Петр (указывая на плотника). На царевича сказал… врет… Со страху. Смотри - топор… Толстой… Дорога тебе голова? Поезжай… Не мешкай… К римскому цезарю… Живого, мертвого - привези мне Алексея.
Толстой . Сие комплике… Однако - попытаться можно.
В следующей сцене Петр уже допрашивает привезенного Толстым Алексея. Царевич клянется, что все это - наговор. Но Петр предъявляет ему полученные под пытками показания:
Петр (читает). "Царевич-де изъявил радость, когда читал в курантах, что брат его, Петр Петрович, болен… Когда слыхал о чудесных видениях и снах или читал в курантах, что в Петербурге - тихо, то говорил: тишина недаром, отец скоро умрет, бунт будет… И говорил: за меня-де все духовенство, и боярство, и крестьяне… Скоро-де вернемся к старому… Царь-де долго не просидит".
Алексей . Не говорил, не думал, во сне не видал…
Петр . Зоон… Сам я не отважусь сию болезнь лечить… Посему вручаем тебя суду сената.
Алексей . Смилуйся. (Падает Петру в ноги.)
Петр. Люди!.. В железа его!
И сразу вслед за этой сценой шла сцена в каземате, где уже приговоренного к смерти царевича убивают. Кто и как вынес приговор, какие преступления вменялись царевичу в вину, мы - сверх того, что только что услышали, - так и не узнаём.
Получается, что царевича казнят за тайные его вожделения да за болтовню с несколькими сочувствующими ему, отчасти даже подговаривающими его к заговору боярами.
Вся эта схема слегка напоминает объяснение, которое Екатерина Вторая дает графу Орлову, отправляя его за княжной Таракановой, как она изложено в зощенковской "Голубой книге":
- Она метит на престол. А я этого не хочу. Я еще сама интересуюсь царствовать.
Так же и тут: вся вина царевича состоит в том, что он "метит на престол", а Петр еще сам "интересуется царствовать".
В новом варианте пьесы дело выглядит куда как серьезнее. Тут уже не намерения и не пустая болтовня, а самый настоящий заговор. И не против Петра только, а против России. Государственная измена .
Короткую реплику, вскользь брошенную Петром в первом варианте пьесы ("Сам я не отважусь сию болезнь лечить… Посему вручаем тебя суду сената"), в новом варианте Толстой развернул в отдельную сцену:
Картина девятая
Сенат. Круглый стол. На стульях сенаторы… Входят Петр, Меншиков, Шереметев и Поспелов, который ставит караул у дверей.
Петр (стоя с книгой у стола). Господа сенат! Нам довелось достоверно узнать о противных замыслах некоторых европейских государей… Мы никогда не доверяли многольстивым словам посланников… Но не могли помыслить о столь великом к нашему государству отвращении. Нас чтут за варваров, коим не место за трапезой народов европейских. Наше стремление к процветанию мануфактур, к торговле, к всяким наукам считают противным естеству. Особенно после побед наших над шведами некоторые государства ненавидят нас и тщатся вернуть нас к старой подлой обыкновенности вкупно с одеждой старорусской и бородами… Не горько ли читать сии строки прославленного в Европе гишторика Пуффендорфия! (Раскрывает книгу, читает.) "Не токмо шведы, но и другие народы европейские имеют ненависть на народ русский и тщатся оный содержать в прежнем рабстве и неискусстве, особливо в воинских и морских делах, дабы сию русскую каналью не токмо оружием, но и плетьми со всего света выгонять… и государство российское разделить на малые княжества и воеводства". (Бросает книгу на стол.) Вот что хотят с нами сделать в Европе ради алчности, не человеку, но более зверю лютому подобной… Сын мой Алексей хочет того же. Есть свидетельство, что писал он к римскому императору, прося войско, дабы завоевать отчий престол - ценою нашего умаления и разорения… Ибо даром войско ему не дадут… Сын мой Алексей готовился предать отечество, и к тому были у него сообщники… Он подлежит суду. Сам я не берусь лечить сию смертельную болезнь. Вручаю Алексей Петровича вам, господа сенат. Судите и приговорите, и быть по сему…
Затемнение.
Там же. На стульях сенаторы. На троне Екатерина. Около нее Меншиков.
Екатерина (встав, бледная, с трясущимися губами - Меншикову). Не могу, Александр Данилович, дело очень страшное. Духу не хватает. Спрашивай лучше ты.
Меншиков (начинает спрашивать, указывая пальцем на каждого). Ты? Князь Борис княж Ефимов сын Мышецкой?
Мышецкой . Повинен смерти.
Меншиков . Ты? Князь Абрам княж Никитов сын Ростовской?
Ростовской . Повинен смерти.
Меншиков . Ты? Князь Андрей княж Михайлов сын Мосальской?
Мосальской . Повинен смерти.
Меншиков . Ты? Князь Иван княж Степанов сын Волконской?
Волконской. Повинен смерти.
Меншиков . Ты? Князь Роман княж Борисов сын Буйносов?
Буйносов (поспешно). Царевич Алексей Петрович повинен смерти.
Меншиков . Ты? Князь Тимофей княж Алексеев сын Щербатов?
Щербатов . Повинен смерти.
Все это как нельзя лучше отвечало политическим концепциям, да и личным вкусам Сталина. Враги внутренние у него, как мы знаем, всегда были в сговоре с врагами внешними.
Можно не сомневаться, что этим художественным решением коллизии "Петр и Алексей" А.Н. Толстой угодил Сталину даже лучше, чем десять лет спустя Ярослав Смеляков.
У Смелякова, как ни героизирует он Петра, как ни раболепствует перед ним, все-таки промелькнуло:
Солнце утренним светит светом,
чистый свет серебрит окно.
Молча сделано дело это,
все заранее решено.
Вырвался все-таки у него этот глухой намек на то, что дело это - не такое уж чистое, коли делается оно втихую, тайно.
У Толстого "дело это" теперь происходит гласно, громко, открыто.
Сталин, как известно, тоже хотел, чтобы суды над "врагами народа" высокого ранга проходили гласно, открыто. И так это при нем и происходило.
* * *
Объясняя, чем новая его пьеса отличается от старой (это его объяснение я уже цитировал), А.Н. писал, что новая - "полна оптимизма", в то время как старая была "сверху донизу насыщена пессимизмом".
Формулировка эта лишь в очень малой мере отражает ту пропасть, которая отделяет последний вариант пьесы А.Н. Толстого о Петре от первого, раннего ее варианта.
В раннем варианте Петр был безмерно, трагически одинок:
Ромодановский. Петр Алексеевич… Тут разыскивать - плетей нехватит… Судить хочешь - суди всю страну. Казнишь - один останешься…
Петр (хватает за плечи Меншикова, Шафирова, Апраксина, Толстого, Брюса, подошедшего в это время Ягужинского, - спрашивает негромко). И ты?.. И ты?.. И ты?!! И ты?.. (Меншикову.) И ты, мейн херц? Сын мой любимый… (Сбивает страшным ударом кулака митру с головы Меншикова, трясет его за плечи, швыряет на пол, топчет ногами?) И ты, и ты, и ты?.. (Кидается к столам, к людям.) Один останусь!.. Не пощажу… Ни одного… Кровью залью… Один останусь, один. (Падает на стул у стола, обхватывает лицо руками?) Один, один!..
Все пьяные и полупьяные на цыпочках спасаются - кто куда. Остаются Петр и Ромодановский.
Ромодановский . Ты на гору один сам-десят тянешь, а под гору не тянешь, а под гору - миллионы тянут. Непомерный труд взял на себя, сынок…
Петр . Двадцать лет стену головой прошибаю… Двадцать лет… Гора на плечах.. Для кого сие? Федор Юрьевич, я - сына убил… Для кого сие? Миллионы народу я перевел… Много крови пролил… Для кого сие? Умру - и они как стервятники кинутся на государство. Помоги, подскажи, темно мне… Что делать? Ум гаснет…
Но самым страшным в том раннем варианте пьесы был ее финал:
Петр . Дома плывут… Леса плывут… Животные… люди… Гибнет Питербурх…
Входит Апраксин в мокром плаще, без парика и шляпы.
Апраксин. Возьми голову мою, Петр Алексеевич…
Петр. Что?
Апраксин . Корабли, как яичная скорлупа, бьются… Канаты в руку толщины лопаются, с якорей срывает…
Петр. Флот!
Апраксин. Весь флот разметало… Кои - на острова, кои на Лахту несет…
Петр. Иди туда…
Апраксин . Море на нас поднялось… Сие выше сил человеческих… Иду, Петр Алексеевич… Долг знаю… Прощай. (Уходит.)
Петр садится к столу, закрывает лицо руками. Дикий вой ветра. Петр поднимает голову, глядит в окно. В стекла ударило брызгами и пеной. Петр поднялся, стоит, ухватившись рукой за край стола. Появляется Екатерина в расстегнутой бархатной шубе, с растрепанными волосами, лицо ее искажено ужасом.
Екатерина . Вода… Вода… Вода!..
Петр. Я один быть желаю, ваше императорское величество…
Екатерина . Погибаем… Вода уж в горницах…
Петр . Ищите не у меня защиты… Удалитесь…
Екатерина . Прости, прости, прости… (Плача, падает у его ног.) Конец наш, господи… Море идет… Спаси…
Петр . Я не велел тебе ходить сюда… Зачем пришла? Что еще нужно от меня? Спасти?.. От плахи тебя я спас… (Берет ее за руку, подводит к боковому окну.) Вот от чего я спас тебя… Видишь?
Екатерина . Что - вижу? Что?
Петр . Шест в волнах стоит. С шеста голова кивает…
Екатерина . Чья же голова на шесте кивает?
Петр. Виллима Ивановича Монса, сегодня поутру воздета…
Екатерина (быстро опускает голову). Твоя воля.
Петр . Спасибо скажи за сие. А не поняла, - после спасибо скажешь… Все тебе отдам - и государство, и сей город бедственный… Всю несносную тяготу жизни моей… И более - говорить с тобой не хочу. Уйди. А страшно воды - на чердак залезь, Умирать буду - тебя не позову. Никого не позову. Сердце мое жестокое, и друга мне в сей жизни быть не может… (Целует ее в лоб, запирает за ней дверь. Садится к столу, глядит в окно.) Да. Вода прибывает. Страшен конец.
Петербург во власти стихии - той самой, о которой у Пушкина в "Медном Всаднике" сказано, что с ней "царям не совладать". Гибнет флот - любимое детище Петра. И ни одного близкого человека рядом. Самый близкий - жена, которой он верил, - тоже ему изменила.
Но самое страшное в этом финале пьесы даже не это. Не безмерное одиночество Петра, а - крах его дела. Полное крушение всех его планов и надежд. Безнадежный провал двадцатилетних его сверхчеловеческих усилий.
Трагический этот финал страшен тем, что он не оставляет никаких надежд на то, что дело Петра будет продолжено, что оно - раньше или позже - отзовется добром для страны, ради будущего которой им было пролито столько крови.
Новый - последний - вариант пьесы А.Н. Толстого о Петре кончался так:
Петр (древнему старику). Здорово, отец.
Старик . Здравствуй, батюшка, здравствуй, сынок.
Петр . Много ли тебе лет будет?
Старик . Да много будет за сто.
Петр . Отца моего помнишь?
Старик . Отца твоего Алексей Михайловича не видел, а хорошо помню. Я тогда при нем на Брынских лесах жил, деготь гнал… Ох, плохо жили…
Петр . А деда моего помнишь?
Старик . Царя Михаилу? Не видел, а хорошо помню… Я тогда при нем за Перьяславскими горами пахал. Ох, плохо жили.
Петр. А поляков на Москве помнишь?
Старик. Молод я еще тогда был, а поляков хорошо помню. Их тогда, сударь мой, Минин с князем Пожарским под Москвой били… Я, сударь мой, от Нижнего-Новгорода пеший пошел со щитом и рогатиной… Я тогда здоровый был…
Петр . Много ты, дед, на плечах вынес.
Старик . Ох, много, сынок.
Петр . Ну, здравствуй. (Обнимает его.)
Слышны крики толпы. Роговая музыка. Подплывает корабль. Сидящие за столом поднимаются, приветствуют его криками:
"Виват!"
Петр . Виват!
Берет из руки Меншикова кубок с вином.
Петр . В сей счастливый день окончания войны сенат даровал мне звание отца отечества. Суров я был с вами, дети мои. Не для себя я был суров, но дорога мне была Россия. Моими и вашими трудами увенчали мы наше отечество славой. И корабли русские плывут уже по всем морям. Не напрасны были наши труды, и поколениям нашим надлежит славу и богатство отечества нашего беречь и множить. Виват!
Пушки, трубы, крики.
Занавес
Сталинский заказ был выполнен. Пожалуй, даже с превышением.
Выполнен, правда, он был декларативно и, как сказал бы Зощенко, - маловысокохудожественно.
Этому удивляться не приходится.
Удивляться надо тому, что в конце концов тот же сталинский заказ Алексей Николаевич сумел реализовать в полную силу своего редкостного художественного дара. Сделал он это в своем знаменитом романе "Петр I", за который постановлением Совета Народных Комиссаров СССР от 15 марта 1945 года ему была присуждена Сталинская премия первой степени.
Премию эту он вполне заслужил. И как высшую литературную награду страны. И как носящую имя Сталина.
Сюжет второй
"ХОТЬ ТЫ И СВОЛОЧЬ, НО ТАЛАНТЛИВЫЙ ПИСАТЕЛЬ…"
Это - несколько усеченная фраза из письма И.А. Бунина А.Н. Толстому.
Собственно, это было даже не письмо, а короткая открытка. Полный ее текст выглядел так:
Июль, до 15, 1935, Париж
Алешка,
Хоть ты и сволочь, мать твою… но талантливый писатель. Продолжай в том же духе.
Ив. Бунин
(Переписка А.Н. Толстого в двух томах. Том второй. М. 1989. Стр. 224)
Открытка была послана на адрес "Известий", но до Алексея Николаевича она дошла. Он почему-то переслал ее Горькому - то ли хотел похвастаться, то ли, наоборот, пожаловаться.
В то время (июль 1935-го) никаких отношений с А.Н. Толстым у Бунина уже не было. Отношения были прерваны сразу после возвращения Толстого в Советскую Россию. Этого предательства простить Алексею Николаевичу Бунин не смог. И если случалось ему упомянуть в каком-нибудь письме имя бывшего своего приятеля, то упоминал он его всякий раз примерно в таком контексте:
Сейчас прочел что "пал жертвой людоедства член Госуд[арственной] Думы П.П. Крылов", т.е. то, что мужички просто съели "избранника Думы Народного Гнева". Да, не прав ли был, долбя десять лет, что "не прошла еще древняя Русь"! Вот теперь и "я верю в русский народ!" - (никогда не понимал, что это собственно значит!) - "верю в его светлое будущее", "в то, что он крепко держит в своих мозолистых руках знамя революции!" - впрочем, Бог меня прости, м[ожет] б[ыть], Крылов и не такой был… Но что думает теперь эта верблюжья морда Толстой, так возмущавшийся заметкой "Times'a" о супе из человеческих пальцев! Читали ли Вы переписку этого негодяя с этим бесстыжим гадким стариком Франсом о процессе эсеров? "Дорогой гражданин Франс…", "Дорогой гражданин Толстой…" И это после того, как убито и замучено уже несколько миллионов!