В половине девятого, приклеив путевой лист под кусочек магнита на ядовито зеленую панель грузовика, Олег прямо из гаража поехал к Серегиному дому. Сигналить не пришлось. Люба, караулившая на балконе его машину, здороваясь, махнула снятым с бельевой веревки полотенцем и резво спустилась вниз с увесистой сумкой продуктов. Святой помог ей устроиться в кабине и, плавно выжав сцепление, тронулся.
- Олега, в тюрьме страшно?
- Не очень. Тюрьма это такое место, куда никто, естественно, не хочет попадать. Но, попав туда, никак не может вырваться, а, вырвавшись, клянется себя, что больше туда ни-ни. Болото это мутное, служащее пристанищем для убийц, воров всех мастей, наркоманов и случайно оступившихся, приняв к себе человека один раз на временное жительство, не отпускает его долго, чаще всю жизнь, потому что, когда блудный сын в очередной раз возвращается в родные пенаты, централ с радостью старого друга принимает его. Постояльцы этого дома - зэки, далеко не серый и забитый люд, как это может показаться со стороны. Каждый тянет лямку сообразно своим принципам и моральным качествам. Живут, хлеб жуют. Днем тюрьма ведет себя тихо, а ночью начинается невидимое движение - курсирует почта, каторжане перекрикиваются между камерами, ища знакомых. Ржут, как лошади, вспоминая то, чего не было. Шпилят в карты, домино, шарабешки катают - дурдом, короче. Но когда с воли подходят к забору чьи-нибудь родственники или друзья, тюрьма глохнет, давая возможность состояться базару. Сама увидишь. Десять лет лагерного стажа Серега имеет, шарабан варит у него, как нужно, так что оснований для треволнений нет, прорвется.
Толкнув передачу черед комнату свиданий, прапорщица, со злым удовольствием на крысиной роже, шустро разбанковала мешок, на что положено перечнем и нет. Святой спрятал от посторонних глаз грузовик за кирпичной будкой конечной остановки троллейбуса и пошел с подругой подельника к засыпающему централу. Взобравшись на кучи мусора, наваленные у серой штукатурки высоченного забора с колючей проволокой и путанкой по верху, Олег сложил ладони вместе и набрал полную грудь воздуха.
- Тюрьма, тюрьма! Дымка на решку вздерните?!
- Да я с ночи тебя, волка, на ней пасу! - сразу откликнулся тот. Любаня не прилетела?!
- Рядом стоит? Тебе че, не видно?
- Вот теперь вижу - радостно заорал Серега.
- Я вот где - сквозь узкие изъеденные ржой полосы металлических штор, навешанных на решетку с лицевой стороны здания, просунулся белый лоскут зэковской наволочки.
- У меня ни закурить, ни заварить, - не меняя интонации голоса, продолжил он - шевелись, братан.
- Сидор полчаса назад передали, после обеда получишь - успокоил приятеля Святой - по делюге, может, подсуетиться?
- Не-е! Отец, кажись, укатал все. Легавые живы - здоровы, а пацаненку, которому седло поправили при задержании, ну тому, что со мной по делу канает, слышишь?
- Да-да?
- У него оказывается мамаша в Чите шишка большая, за переломанные ребра своего сынули, она ментам такой чих - пых устроила, что мне много не накатят. Потише, вы - обратился Дымок к сокамерникам, которые забавлялись с загнутым на параше раком старым пидором.
- Люба?!
- Базарь - ответил за нее Олег - тут море слез, сам понимаешь. Неугомонный арестант, блеснув повлажневшими глазами, бессильно ткнулся бледным лицом в толстые прутья, отделившие его на несколько лет от будущей свадьбы.
Остаток знойного дня, захандривший Святой отпахал вяло и таким же смурным заявился утром на работу.
- Попался, голубчик? - не без ехидства мерила ему врачиха давление - сто двадцать на семьдесят - сбавила она обороты тона - в трубочку дыхни? - та-ак, и здесь ничего. Голова болит?
- Нет.
Почесав кончиком шариковой авторучки синюю жилку, пульсирующую на переносице, врач, наконец, вынесла приговор.
- На линию, Иконников, я вас не выпускаю. Машина была на мази, да и возиться с ней желания не было. После вчерашней перепалки с женой, опять же из-за Дымка, домой идти не хотелось, хотя его и ждали не только Лена с Максимом, но и весело гукающий после перенесенной болезни Игорешка.
- Санек, шлепай сюда - подозвал он катившего на самодельной тележке коробку передач засоледоленного напрочь автослесаря.
- За спинкой в моем грузовике пузырь белой по душе твоей томится.
- Приятно слышать - в предвкушении опохмелки тот стал живо обтирать мозолистые лапы ветошью.
- Что надобно?
- Потеряет если меня из начальства кто, будь другом, отболтайся, что я где-то здесь верчусь?
- Добро.
- Димка, тебя куда зарядили?
Только что прошедший через медицинский кабинет, и после этой неприятной процедуры принявший стакан вина Димка, перемалывая желваками фиксатого рта плавленый сырок, не мог ответить Олегу, куда его сегодня кинули, но сразу сообразил, что от него требуется, и кивнул на свободное место рядом с собой. Меж обтянутых клетчатым байковым одеялом седушек, торчало заткнутое старой путевкой зеленое горлышко початой бутылки "Биссера".
- Как вас, стребузитчиков, гаишники не выщипывают на дорогах, а?
- Бес его знает. Два года стабильно по утрам на грудь беру.
- Подбросишь до родичей?
- Конечно. Отпросился?
- Да нет. Мегера крест поставила.
- Она могет, стервоза. Без мужика с измальства мается, вот на нас, несчастных, зло и срывает. Димка посигналил, моргнув фарами механику, чтобы тот открывал ворота.
До родителей добраться не удалось. Когда грузовик громыхал плохо подогнанными друг к другу бортами кузова мимо центральной гаупвахты Читинского гарнизона, Святой от неожиданности чуть не вывалился прямо на ходу из кабины, увидев, как из резных дверей этого военного заведения, дымя папиросиной, выходит Клим.
- Дима, тормозни!
- Ты что, передумал? - резко прижал тот машину к обочине.
- Знакомого встретил.
- А-а, ну давай, счастливо.
Быстро перемахнув через дорогу под фарами вильнувшего в сторону автобуса, Олег продрался сквозь жесткие ветви подстриженной акации, и небольно ткнул кулаком бывшего сокамерника под лопатку грязной тенниски.
- Генка, привет, бродяга!
- Святой?! - обрадовался он - знал, что ты где-то в городе, но встретить так лихо тебя не думал.
- Ты че, в этой конторе блудил, на работу что ли устраивался? - улыбался Олег.
- Не поверишь - выплюнул со сгустком крови на мостовую недокуренный бычок Клим - построился в очередь у бочки за кружкой пива и вдруг патруль катит, офицерик метр с кепкой, но важный, собака, до не могу, пригребся: ваши документы? Какие ксивы - отвечаю, я три дня назад откинулся. Короче они мне боты завязали, подумали - раз лысый, значит солдат в самоволке. Пока разобрались, что к чему, пришлось ночку на "губе" здоровенных, как танки, военных клопов шугать по камере. А возмущаться попробовал - по зубам, суки, врезали. Ну, ладно, все я да я, ты то, как в этом безумном мире маешься?
- Ништяк.
- Каким ты был, таким и остался - не удивился Генка, в одно слово полжизни впер. Пошли ко мне, если никуда не торопишься - жрать охота. Наташка пельменей сварганит, потреплемся?
- Айда, согласился Святой - сколько тебе хоть годиков стукнуло?
- Двадцать пять.
- Десяточку отмотал?
- Пока девять, но это дело наживное, сам знаешь. Через те же кустики они вышли к проезжей части.
- Филки есть? - Олег вынул из кармана мятые рубли.
- На тачку до хаты твоей хватит, если там же обитаешься?
- Там - ответило, посмурнев, скуластое узкоглазое лицо Клима.
- Отец с матерью разбежались, и с новой своей клушей он с Читы куда-то свалил, а маманя почти сразу после этого богу душу отдала, теперь вдвоем с сестренкой кантуемся, помнишь ее?
Наташку, что ли? Конечно, ей, поди, сейчас лет восемнадцать?
Калитка древней одноэтажной деревяшки, в которой ютились две семьи, была незапертая. За трухлявыми досками покосившегося забора, разделяющего неухоженную ограду пополам, забесновалась учуявшая приятелей немецкая овчарка. На ее лай в пыльных стеклах окна мелькнула русая Наташкина челка, и сразу загремели кастрюли.
- Соседи от тебя собакой отгородились?
- Соседка - поправил его ухмыльнувшийся Генка - молодая, но курва конченная. Днем официанткой в кабаке наворачивает, а по ночам водочкой спекулирует. Четвертак за пузырь дерет, я у нее в первый же день двести "рябчиков" оставил, но телка шикарная, - закатил он глаза под лоб. Чего у этой змеи не отымешь, того не отымешь, седло вот такое - показал Клим руками, раздвинув их шире плеч, какая у соседки попа. Ножки от коренных зубов видимо растут и пазуха полная, никак деньги там таскает, потому что та-ких грудей у баб не бывает…
- Замолчи, балаболка, - оборвала его в открытую форточку застеснявшаяся сестра, - идите лучше в дом, пельмени закипают.
- Сейчас - отмахнулся от нее Генка и добавил для Святого:
- Холостая, между прочим. Познакомить?
- Одинокая, говоришь - на секунду задумался Олег - а где сейчас эта очаровашка?
- Наталья! - заорал Клим - золотую рыбу с соседнего двора не видала?
- Уплыла твоя мечта, - весело откликнулась сестра.
- Куда, не знаешь?
- На работу, куда же еще.
- Может, выхлопаем ее? - с ходу предложил Олег.
- Ну, ты даешь - крутанул восхищенно лысой башкой Генка - я прикидываю, как бы затянуть тебя на это дело грязное, а ты сам - с усам оказывается, только, чур, сначала похаваем.
Летом в жару рубать горячие пельмени вроде не подходяще, но делал это Клим с явным удовольствием. Святой маленькими глотками прямо из двух литрового пластмассового бидончика потягивал намерзшее за ночь в подвальном леднике вкусное молоко и понимающе смотрел на приятеля, который обыкновенных пельменей не хрястал несколько лет.
- Генка? - оторвал он его от пиршества души и тела.
- Че? - перекатывал тот по рту обжигающий фарш.
- Собака на цепи?
- Не совсем, по проволоке бегает.
- Окна на улицу выходят?
- Два, но они ставнями закрыты.
- Понятненько - Олег потер переносицу - колбаса есть?
Услышав о чем, просит брата Святой, в комнату с кухни заглянула Наташка.
- Может все - таки положить пельмешек?
Сидевший на кровати Клим, перегнулся через табурет, на котором исходила паром остывающая тарелка и, взяв у Олега бидон, жадно осушил его.
- Лови - бросил он пустую посудину сестре - и лети, голубка, за - молоком, а то к обеду разберут.
- Денег не хватит - зарделись Наташкины щеки.
- На квас тоже?
Сообразив, что ее просто выпроваживают из дому, сестренка, припудрив веснушки на носу, быстро исчезла. Над когда - то отцовой, а теперь Генкиной кроватью заброшенной зеленым пледом, красовалась прибитая к стене сухая кабанья морда, из свирепо оскаленной пасти которой торчала наборная рукоятка охотничьего ножа. Святой выдернул его и, насадив на острие полпалки обезжиренной колбасы, лежащей на нижней полке холодильника, вышел на скрипящее высокое крыльцо. Ограда, расположенная по ту сторону забора, просматривалсь отлично. Полузадушенная яростью и "строгим" ошейником черная с рыжими подпалинами по бокам псина, выкатив налитые кровью белки глаз на подельников, захлебывалась хрипящим лаем. Но была она не только злая, но еще и голодная. За пролетевшим к высоким воротам куском колбасы, собака кинулась, забыв все на свете и в мгновение ока, проглотив его, уже притихшая, вернулась к сидящим верхом на заборе жуликам.
- Клим, вот балабас - разломишь по середочке. Один шмат швырнешь вон туда, поближе к сараю и пока пес его спорет, я до окна пробегу.
- Думаешь, он тебя не достанет?
- Чуть чего - я его пропорю, а ты тут, на стреме посиживай. Обратно с хаты вылезу, отвод барбосу сделаешь, понял?
Вместо ответа Генка надкусил вкусно пахнущую колбасину, и лениво шевеля челюстями, почти без замаха, бросил остаток, куда Олег его и попросил. Овчарка, звеня цепью, метнулась к сараюшке, а Святой, свалился с забора на спасительный пятачок под зашторенным окошком спальни. Опредил он "сторожа" всего на один шаг. Бессильно клацнув за спиной жадными клыками, пес, вздыбленный на задние лапы натянутой цепью, отчаянно завыл, понимал, что его дуранули. Вор, даже не обернувшись к нему, встал на широкую завалинку и принялся при помощи ножа аккуратно выковыривать из гнезд рамы штапики, а спустя пять минут, выставил стеклину и нырнул в квартиру. На заморской софе невиданных размеров, застеленной таким же невиданным покрывалом с пушистыми кистями, возвышалась белая, как иней, гора пуховых подушек, под которыми Олег сразу нашел тряпичную сумку, полную разнобойных купюр. В принципе, можно было сматывать, работал он всегда на "хапок", но неодолимый чес по шкуре толкнул его пошариться в хоромах спекулянтки. Опустив сумку с деньгами в кожаное кресло, стоящее под плюшевым абажуром торшера, Святой шагнул в узкий полутемный коридор, соединяющий комнаты. На пестрой ковровой дорожке тяжелым небритым лицом вниз крепко дрых азиат, торгующий на базаре яблоками и вместе с официанткой приехавший вчера в крепком подпитии на ее хату из ресторана, где прожигал легкую "капусту".
Утречком он опохмелился так, что теперь даже бешеный лай собаки не потревожил его глубокого пьяного сна. Олег склонился над "чуркой", воняющим винным перегаром и, разомкнув замочек, стянул с его бронзовой шеи толстую золотую цепочку. Из заднего кармана "фенциперсовых" дудочек осторожными пальцами выудил пачку червонцев в банковской упаковке и, не дыша, переступил через тело в раздвинутые портьеры зала. Обычно женщины хранят свои украшения в хрустале забитых посудой сервантов, не отличалась от них и спекулянтка. В одной из многочисленных вазочек Святой надыбал столько рыжих побрякушек, что в одну горсть они все не уместились. Подгоняемый ворчанием овчарки, которую от нечего делать дразнил скучающий подельник, Олег торопливо ссыпал остатки золота в шерстяную рукавичку хозяйки, валявшуюся на бархатной скатерти круглого стола, и пошел в спальню. Взяв сумку, сунул туда тугую пачку "снегирей", две бутылки пива, стоящие на трельяже, рукавицу и, отдернув плотный материал штор в сторону, ступил на уставленный цветовыми горшками подоконник.
Овчарка, вяло повиливая обрубком хвоста, внимательно наблюдала от своей будки за действиями крадуна. Тот вставил стекло на место и, сняв с тела мокрую от пота футболку, тщательно протер все места на раме, где могли быть отпечатки его пальцев. Затем что-то сказал Климу, и к воротам просвистел приличный шмат колбасы. Игра продолжалась, собака ее приняла, но, сделав прыжок к подарку, неожиданно круто развернувшись, стремительно понеслась наперерез пересекавшему охраняемое пространство Святому. "Как аукнется, так и откликнется" - вихрем пронеслось в сознании. Теперь пес опережал его буквально на один шаг. Оседая на левый бок, Олег все-таки успел подставить под лохматую грудину овчарки широкое лезвие "мясореза" Железо, рванувшее сердце, помешало собаке мертво вцепиться в горло жертве, она промахнулась и - это стоило ей жизни. По занемевшей, неудобно подвернутой руке сочилась густая, тошнотворно липкая кровь. Ошеломленный происшедшей на глазах короткосюжетной драмой, Генка, наконец, покинул свой наблюдательный пост и в три огромных прыжка добрался до валявшихся на середине двора тел.
- Святой, жив?
- Не ори, как потерпевший в темной подворотне - откликнулся тот и попытался самостоятельно выбраться из - под придавившего его трупа.
- Помогай, ты че, замерз?
- Щас - щас, - торопливо уцепился Клим за проржавевшую цепь и оттащил мертвого пса от подельника.
- Что теперь делать-то будем?
- Не трусись - ткнул он отточенным, как бритва солнечным зайчиком клинка в алую пену хрустнувших резцов пасти и с усилием нажав на пластиковую рукоять орудия убийства, потянул на себя прокушенную слюнявую сумку, - расстегивай ошейник и волоки эту кобылу к забору.
- Зачем? - растерялся Генка, - давай здесь оставим.
- Нельзя, "рыбина" с работы припылит и ментов вызовет, а так подумает, что кобель сорвался и просто сбег.
- Все равно она им брякнет, когда заметит, что в хате кто-то был.
- Вот потом пусть звонит.
- Не понял?
- Мерин бухой в квартире дрыхнет.
- Че, в натуре?! - обрадованно схватил Клим за корень хвоста труп и, напрягаясь, попер его через ограду.
- Представляю, какой ночью концерт будет! Есть хоть за что этому мудаку хлебло набить?
- Есть, - перебросил через заплату свежеструганных досок забора Олег сумку с деньгами и подсобил подельнику туда же перевалить дохлую овчарку. Теперь командовал Генка.
- В стайку этого волкодава. Зароем и вместо памятника, сверху поленницу дров сварганим.
- Ништяк, - одобрительно кивнул Святой, и спустя полчаса, устало воткнув штыковую лопату в мягкий грунт земляного пола сарая, присел на "козла" для распиловки бревен, а приятель, собирая яйца, гонял в затянутых паутиной углах помещения перепуганных куриц.
Олег распечатал одну бутылку пива и с наслаждением поперхнулся учащенным дыханием янтарным напитком "Жигулевского". Вернувшийся Клим деловито сполоснул в цинковой ванне с тухлой водой большой алюминиевый ковш и, расколотив в него пять яиц, залил их пивом второй бутылки.
- Не вздумай пить эту бурдомагу, обдрищешься, - вполне серьезно предупредил его Святой.
- Не понимаешь ты ничего в красивой житухе - сожалеюще усмехнулся Генка, помешивая черт знает что, выломанным из метлы прутиком.
- Свисток от этого нектара дымит сутки, всех баб на нашей улице перетрахаю.
- Вы что тут секретничаете? - просунула лукавые глазищи в приоткрытую дверь стайки, неслышно подошедшая Наташка и, увидев у ног Олега кучу "капусты", обомлела.
- Не боись, кудряшка, проходи, я с твоим братцем банк ограбил, пока ты за молоком толкалась.
- Мне и не страшно нисколечко, просто раньше я столько денег никогда не видела.
- Вот и молодец, - поворошил Святой кроссовками купюры, - разбанкуй это богатство на две доли и себе на платье за работу возьми.
Словно ураганом сдунуло Клима в хлопнувшую дверь. Охнула ничего не понявшая сестра. Мгновенно среагировавший Олег кинулся за подельником, а тот молчком вломился в деревянный без крыши туалет и едва успев стянуть штаны, опустился на толчок. Блевал и поносил Генка одновременно. Через перекошенный гримасой боли рот, летели пельмени, а снизу реактивно била жгучая струя пива с яйцами.
В сорванную с жестяных петел дверцу сараюшки, во двор с кудахтаньем вылетали переполошенные куры, на параше ржал во всю глотку подельник, у которого блядки на сегодня явно срывались. Задыхаясь смехом, катался в зелени дурманящей полыни Святой…