***
Обедал в студенческой столовке, листая "Науку и технику" будущий офицер КГБ Ушатов, пока еще работающий преподавателем в Читинском техникуме железнодорожного транспорта, а вновь испеченный двадцатисемилетний лейтенант спецслужбы Грознов в это время пристреливал новенький "Макаров" в тире, оборудованной в прохладном подвале старинного особняка Управления Комитета госбезопасности. Несостоявшийся пока следователь по особо важным делам Кунников, загорая на пляже в газетной пилотке, надвинутой на самые брови, зубрил азы криминалистики. И никто из них не подозревал в этот звенящий зноем и тополиным пухом день, что скоро судьба столкнет их жизненные дороги, и они проведут вместе не одну бессонную ночь, раскручивая банду убийц и грабителей братьев Иконниковых…
- Генка, ты не помер там? - вытирая слезы, встал Олег с травы.
- Нет, а че?
- Выметайся, дело есть, да заодно Наталью успокой. Лица на девчонке нет.
- А где оно? - вновь заорал он, придуриваясь, - Наташка, цел я и невредим, обосрался - и все.
- Вот дурак, - залепив по-детски тонкими ладошками рдеющее лицо, сестрица убежала в дом.
Спустя час приятели, еще путем не отошедшие от делюги, сидели у пятиэтажки, где жили Серегины родители и поджидали ушедшую в овощной магазин Любу. В животе Клима так бурлило и журчало, что из щели подъездного крыльца выполз облезлый одноухий котенок и, взъерошив загривок, подозрительно заурчал на подельников, вопрошая, кто это посмел потревожить его сон.
- Прекращай на дамочек сырыми яйцами строполиться, а то не то, что стоять не будет, вообще подохнешь.
- Франца помнишь? - продолжал балдеть Генка. В памяти всплыла вытянутая, словно дыня, желтушная физиономия сухопарого арестанта с неприятным шрамом на бритой макушке.
- Это которого лошадь в детстве кусанула?
- Его.
- С каких щей он тебе привиделся?
- У нас в зону продукты для пищеблока коняга древняя, как мамонт, завозила, вот она, подлая, Франца и сгубила. Пока черпаки телегу разгружали он, лиходей, на оглобли - прыг и стал сзади к своей возлюбленной пристраиваться.
- Врешь, чучело? - усмехнулся Святой.
- Гадом буду - перекрестился Клим, - его дубаки спалили на самом интересном и чуть срок не намотали за то, что животину хотел изнасиловать. Но Франца счастье, что она заявление писать не стала.
- Потому что не умеет - закончил Олег.
- Точняк, откель знаешь?
- Там, где у тебя, мудака, учили людей обманывать, я преподавал. Прихваченное студеным молоком горло, начала зудить ангина. "Весело будет среди лета заболеть".
От беспокойный мыслей его оторвала показавшаяся из-за угла стоявшего напротив дома подруга Дымка с накрученной на кисть руки пустой сеткой - ни картошки, ни капусты, как, впрочем, она и предполагала, в коопторге не было и в помине. Приятели поднялись ей навстречу.
- Привет, красивая, ты почему босиком?
- Каблук сломала, - огорченно повертела она беленькой, под юбку, туфелькой - в чем теперь ходить, не знаю.
- Новые купишь.
- На что?
- На денежки - Святой подал ей заранее приготовленную тысячу, - пошерсти город, возьмешь Сереге все, что он просил, а это на черный день - опустил он в висевшую на растопыренных пальцах туфлю золотую цепь, - филки кончишь, продашь.
- Спасибо, Олег.
- Не за что. Дымок - мой друг. Шустри, давай, утречком заеду. Мешок на тюрьму упрем и заодно подкричим твоего милого.
- Ниче лялька, - глазея Любане вслед, облизнулся Клим, - где он такую откопал?
- На Украине. Работать со мной будешь? - вернул его к действительности Святой.
- А как же! Пахать, не напрягаясь - одно удовольствие, да и масть кажется, хезает.
- Вот на ней и попрем. Завтра до обеда я у Сереги на централе поторчу, а потом к тебе загляну.
- Ладненько, - согласился Генка - забухаем?
- Извини, я до хаты - горло разболелось.
- Тем паче, сполоснуть необходимо.
- Да отвяжись ты, алкаш несчастный.
- Понял, на нет и суда нет.
Разбитым добрался Олег до квартиры и, не отвечая на вопрошающий взгляд жены: "почему не на работе", раздевшись, не похоже на себя побросал одежду на коврик у кровати и зарыл покрытый испариной лоб в свежепахнущие наволочки подушек. "Что за полоса канает? Все перемешалось: хандра, температура, откупился путем" - вспомнил он раздутый деньгами карман спортивных брюк - "правда, при этом собаку убить пришлось. В рот меня мама целовала, забыл со штанины запекшуюся кровь отшоркать", - это последнее, о чем успел подумать Святой и бред уволок его сознание в своей огнедышащий мир.
…В этом измерении горел лес. Плескались паром кипящие ручьи, нестерпимая боль жгла тело, увитые пламенем падали деревья и так всю протяжно тягучую, по-летнему короткую ночь.
- Где интересно умудрился в такую жару простыть? - встретила потухшие глаза мужа до сих пор не спавшая Лена.
- Не знаю. Время сколько?
- Восемь, а что?
- На работу пора.
- Какая работа и так без выходных вкалываешь. Лежи, сейчас мама в булочную пойдет и по пути врача вызовет.
Олег, удерживаемый женой, собирался на работу, а в это же самое время Дымок, сидя на жестких нарах, по-турецки подобрав под себя ноги, хлебал из алюминиевой тюремной миски пустую баланду с вкусным погонялом "глазунья". Местные повара - умельцы из числа зеков, пожелавших остаться отбывать срок наказания при тюрьме, в хозяйственной обслуге так вываривали головы минтая, что восхищенные злым гением человека, те удивленно таращили за завтраком на подследственных вылезшие из орбит глаза, за что и получили такое вкусное название. Вокруг - кто кемарил, кто скреб ложками, молодежь резвилась в картишки. Обсосав хребтину чудо - рыбы, Серега поставил чашку к обитой жестью двери камеры и, вытерев исколотые "восходом" и "заходом" солнца руки вафельным полотенцем, взял карту. Играли в двадцать одно на сигареты, кучкой наваленные посередине двух расстеленных на бетонном некрашеном полу матрацах.
- Меньше пяти не бьем, - предупредил его "банкир".
- Потянет, - хитро сщурился он, - за десять две карты дай, - и через полтора часа укатал "пряников" за все, что они с таким трудом набанковали за трое суток почти беспрерывной игры.
Забряцавший амбарными ключами дубак и стукнувшая за тем кормушка никого не оторвала от своих занятий.
- Дымов?
- Есть такой, бросил он стиры.
- Имя, отчество?
- Сергей Владимирович.
- Вам передача, от кого ждете?
- Фамилия мужская или женская?
Контролерша читала ровный почерк Святого.
- Мужская.
- Значит от Иконникова, Олега Борисовича.
Получив сидор, Дымок высыпал его на содержимое на шконку, где спал и чем - то недовольный, влез на облупленный подоконник решки, зная, что подельник, толкнув мешок, обязательно подойдет к забору, как по заказу. Тот уже стоял на фундаменте снесенного когда-то военизированного склада и болтал с Любой.
- Святой, здоровенько!
- Привет, бедолага, передачу поймал?
- Ты что это мне притаранил, - из решетки вылетели несколько больших шмотьев копченого сала - не знаешь, что в тюрьме надо?
Олег весело покосился на вмиг расстроившуюся девушку.
- Ты чего там этому психопату напихала?
- Что он дома любил есть, то и покупала…
Вроде совсем недавно Дымок светанул ему три рыжих кольца, не зная, куда бы их пристроить и на предложение угнать золото по вене, сразу согласился. Старая знакомая Святого жила в раскоряченном среди пятиэтажен приземистом бараке, выбеленным фиолетовой известью, который после первого же дождя превратился в огромную кляксу, расплывшуюся бельмом на глазах по свежему нарядному микрорайону. Лариска собиралась на дежурство, крутя перед осколком зеркала бигуди, когда Олег постучался в дверь ее однокомнатной квартиры.
- Добрый день.
- Здравствуй, здравствуй, - подозрительно окинула она гостя.
- Как женился, так больше и не заходил ни разу, чем сегодня-то тебя в наши края занесло, а?
- "Рыжиков" принес чуточку, - он слегка подкинул их на ладони - ампалух двадцать морфина мне бы хватило.
- Много, - начала врать медсестра, алчно блеснув зрачками - где столько взять, у меня всего-то ампул шесть где-то завалялось.
- Ох, скупая ты стала, не доведет это тебя до добра, ну ладно, договорились, тащи свою белую смерть.
Лариска метнулась в комнату и, скрипнув дверцами платяного шкафа, порывшись в нем, вернулась с "отравой".
- Прячь и провожай меня до остановки, на работу опаздываю.
Серега видел, как Святой выгреб на улицу под ручку с вертлявой белокурой телкой и, выждав, пока та исчезла из поля зрения, направился к приятелю.
- Вот липучка, чуть до троллейбуса меня не уперла, кое - как отмазался.
- Сраслось?
- Не то, чтобы очень.
- Всего шесть?! - кипишнул он, - вот козень обмороженная, она че такая наглая?
- Да ладно тебе, хоть это вырулил и то ништяк.
- Какой ништяк, я эти цацки у родной тетки спер.
- Ну и засранец вы, гражданин. Пошли.
- Куда?
- Сейчас увидишь.
Подельники обогнули дом, и Олег на всякий случай, хоть и был уверен, что в хате никого нет, костяшками пальцев побарабанил в засиженное мухами стекло Ларискиной кухоньки.
- Стой здесь, если кто запалит мой нырок, цинканешь. Он быстро и без шума выдавил форточку и через минуту, в картонной коробке из-под женских сапожек, замаскированной клубками шерсти, в шкафу нашел почти сотню ампалух морфина. "Крыса, теперь почувствуешь, как жадность фраера губит". В кармане осеннего пальто покоились кольца. Чтобы хозяйка не заявила о краже в милицию, больше ничего брать не стал и, запрыгнув на изрезанную клеенку кухонного столика, Олег полез на свежий воздух. Гача недавно пошитых в ателье брюк, зацепившись за гвоздь, торчащий из рамы, порвалась.
- Вот тварина, все-таки испортила мне настроение.
- Кто? - не врубился приятель.
- Да тупость твоя, урод! На "рыжье" и подбрось незаметно своей тетушке, а то вообще из-за них башку где-нибудь потеряем.
***
- Серега! - сложив ладони рупором, крикнул Святой, - "отрава", что мы у той лярвы вертанули, кончилась. Как еще надыбаю, сразу подгоню.
- Слышу, "почтальона" принимай, - из железных штор стрельнули смастыренной из большой щепки, отколотой от лавочки обеденного стола, стрелой и подхваченная ветром, она приземлилась далеко за спиной Олега.
Он подобрал "почтальона", к которому серыми нитками были примотаны несколько конвертов и, обломав о колено конец, сунул его за пазуху.
- Святой, вали, давай. Письмо стремное, не дай бог, дубаки поймают и отметут. Любаня на словах передаст тебе, что да как.
"И так знаю, что почта запалу не подлежит", - бежал он по кучам к оставленной, где обычно машине, а в решку уже несся увлеченный треп подельника о том, что когда он освободится, то у них с Любашей будет роскошный лимузин и дача не хуже обкомовской. И жить они станут в двухэтажном каменном коттедже, а всех соседей поведет от черной зависти. Прикинув, что до первых звезд Дымок девчонку не отпустит, Олег мотнул на мелькомбинат и, затарив грузовик мукой, отвез ее в продовольственный магазин, находившийся рядом с хатой Клима. Дородная заведующая, прямо в кузове пересчитав мешки, сверила количество мест с указанным в фактуре и приказала разнорабочим открывать борта, а Святой, пока опрастывают машину, как вчера и обещал, шлепнул до Генки. За квартал от его дома, он столкнулся с Наташкой.
- Привет, кулема, куда шаришь?
- Я думала ты знаешь. Сегодня ночью брата милиция арестовала. Сказали, что он в ресторане дебош устроил. Вот белье чистое поехала ему передать.
- Где Клим сейчас?
- В центральном отделе.
- Денег на хлеб оставил?
- Почти все, да зачем они мне?
- Не плачь, Наталья, на то она и жизнь, чтобы в ней спотыкаться. Не успеешь оглянуться, как Генка воротится, приходящее обязательно уходит.
Распрощались они на остановке, девчонка, хлюпая носом, осталась ждать троллейбус, а Святой с подскочившей температурой и навалившейся вновь хандрой, двинул к магазину. "Пацан вроде не глупый, зачем эту ерунду спорол? С другой стороны все, что наделается - делается к лучшему, так, кажется, базарят. Клима нет и красть теперь не с кем, придется завязывать".
Эта ночь была не лучше, прошлой и очнулся он не оттого, что жена тормошила его на работу, а от противного запаха ватки, смоченной нашатырным спиртом. Татуировки обсыпали водянистые пузырьки. Лена осторожно протирала их влажным полотенцем, а усатый врач, посасывая таблетку валидола, строгими глазами за стеклами очков с интересом рассматривал наколки и неизвестную болезнь.
- На что жалуетесь?
- На жену.
- В каком смысле?
- Работать мешает.
- А если серьезно?
- Горло болит.
- Покажите, пожалуйста. Точно, ангина, да к тому же гнойная, а что такое это?
Это была корь, и загремел Олег в больницу.
***
После того, как попала в автомобильную аварию, мать Святого часто болела и почти никогда и никуда не выбиралась из дому, но недели за две до Нового года навестила сына. Посмотрела, как живут молодые, и предложила праздник провести вместе, а заодно и обсудить размен квартиры.
- Куда нам с отцом четыре комнаты. Этот вечер Олег с Леной только и говорили о новом жилье.
- Завтра заедешь ко мне на работу и попросишь девчонок объявлений побольше напечатать, а потом крутиться по городу будешь и расклеешь.
- Не торопи, Новый год справим и займемся.
- Ты соображаешь, что бормочешь, - возмутилась жена - делай, что тебе говорят?
- Все, все - сдался Святой.
Утром он был у родителей.
- Мать, где Эдька?
- В спальне у себя, на гитаре тренькает.
- Кликни его, а? Раздеваться неохота.
- Шуруй на кухню, - пошла та за младшим сыном - чай стынет, пока не поедите, не отпущу.
- Сыт я, мамуля, а Эдька позже намолотится, мы с ним весь день мандарины по магазинам развозить будем.
Брат, услышав голос Олега, засунул семиструнку в чехол и выскочил в прихожую.
- Здорово!
- Привет, музыкант, если желание покататься есть, собирайся.
- Я мигом, - кинулся он на кухню и, схватив здоровый кусок батона, намазанный сливочным маслом, стал одеваться.
- Может, научишь меня "газоном" управлять?
- Не вздумай его за руль посадить.
- Не волнуйся, мать, не расшибемся, открыл дверь на лестничную площадку Святой, - догоняй.
Через час братья подъехали к товарной секции, с которой грузили машины. Спятив грузовик откинутым задним бортом к растворенному входу вагона, Олег полез в кузов к принимающему мандарины товароведу, поминутно прикладывающемуся к бутылке водки.
- Сопьешься, Николай Ефимыч.
- Предпочитаю от белой горячки загнуться, чем от холода. Почему подзадержался?
- Колесо проколол.
- От этого никуда не денешься, - посочувствовал ему Ефимыч, выписывая накладные на груз.
- Смотри, не пропадай никуда, до темноты еще хоть парочку рейсов сделай, а то я околею тут, если ночевать придется.
- Ладно, старый, договорились.
Выехав за территорию базы, Святой загнал "газик" в небольшой глухой тупик. Кругом на укатанном в саже кочегарок снегу, валялись порванные коробки и пустые ящики.
- Зачем мы сюда?
- Мандарины хочешь? - в свою очередь спросил Олег, доставая из-за спинки сиденья мешок.
- Конечно.
- Нет проблем, двигай за мной.
- Далеко?
- В кузов, только шустро, а то поморозим нежные дары вьетнамских братьев.
- Тебе за это ничего не будет? - поинтересовался Эдька, следя за тем, как старший брат, осторожно, чтобы не сломать дощечки, вскрывал ящик.
- Если никому не расскажешь, то ничего.
- Что ты. Я ничего не видел и не слышал.
- Тогда помогай. С одной упаковки много брать нельзя, а со всех помаленьку, пожалуйста, - поучал Святой брательника, который уже и так врубился в схему воровства.
Сделав последнюю ходку, Олег завез Эдика к старикам. Они с трудом занесли полный мешок цитрусовых в квартиру и, сполоснув руки, уставшие, сели чаевать.
- Умаялся, бедненький, - поставила захлопотавшая мать перед братьями по кружке горячего молока, - пейте, пока не остыло.
- Кушать он умаялся, - размешивал сахар в кружке Святой, - весь день мандарины трескал.
- Не забудешь завтра за мной заехать? - в который уже раз напомнил Эдька.
- Не забуду, не забуду. Жуй проворнее, да на гитаре мне что-нибудь сбацай.
- О-о, хорошо, что подсказал, я специально для тебя вещь одну сочинил, - встал он из-за стола.
- Мамка, я за рулем гонял.
- Умри, хвастун несчастный. Не переживай, мать, можно ему свою жизнь доверять, нормально баранку крутит.
Младший брат настроил инструмент, поудобней устроился в кресле и откашлявшись, тронул струны.
Тихо - тихо в камере, только зек не спит,
вялится на нарах, в потолок дымит,
грабил он и воровал, вот и все дела
и особенно опасным стал для общества.
Повисшую в спальне минутную тишину первой спугнула мать.
- Эдька, ты откуда этого нахватался?
- Олега рассказывал, а остальное - дело техники и воображения. Ну, как?
- Молоток, - похвалил его Святой - душу щипануло. Утречком пораньше продирай глаза, я заходить не буду. Услышишь - посигналю, выметайся.
- Олежка, все забываю спросить, где сейчас Леончик и Сережка, Дымов его фамилия, кажется.
- Там, где и положено, мамуля, сидят.
- Опять? - всплеснула она полными руками.
- Не опять, а снова.
- Не везет парням.
- Наоборот, раньше сядешь, раньше и выйдешь.
- Уходи давай, уходи. Все тебе хиханьки да хаханьки. Кстати, объявление напечатали?
- А как же.
- Расклеили?
- А как же.
- Все, иди. Разговаривать с тобой невозможно, придуриваешься, словно маленький.
Сегодня Святой забрал брата и сначала заехал домой. Жена стирала. Навозив флягами, спертыми летом на молокозаводе, воды с водонапорной башни, вмерзшей в лед соседнего квартала, ровно в десять грузовичок вкатил на территорию товарной станции. Подставив ноги под теплую струю воздуха обогревателя салона, Олег заполнял путевку, а Эдик, теребя уши, которые нещадно щипал дед Мороз, не без удовольствия принимал у Ефимыча восемьдесят разодранных в пути картонных коробок с шоколадными конфетами. Потом в приспущенное стекло подал брату накладные, тот расписался в получении груза и минут через тридцать они потрошили в знакомом тупике сладкий товар.
- Олега, мы сейчас мешок конфет украдем, неужели этого в магазине не заметят?
- Рюхнутся, конечно, но шуметь не станут.
- Почему?